Но когда я коснулась губами горла Эллери Финча и почувствовала, как его рука легла на мою шею, запуталась у меня в волосах, все слова пропали. И когда я потянулась губами к его губам, в голове у меня наконец-то стало тихо.
Не знаю, долго ли мы не выпускали друг друга из объятий. Знаю только, что в конце концов выпустили, когда Финч шагнул от меня к двери, ведущей в Страну Ночи. Ко всем этим невероятным возможностям. К бесконечному, пожирающему желанию. С нашей стороны дверь выглядела так, будто разбухла от воды. Я увидела, как Финч толкает ее ладонями, и закрыла глаза.
Я не думала о смерти. Я не могла думать о том, как оставлю Эллу. Вместо этого я стала мечтать о другом мире. Таком, где можно будет найти тех, кого я люблю. И тех, кто сейчас разбит и надломлен. И тех, кто силен и крепок, и тех, кого уже нет.
Я слышала, как Финч выругался, затем раздался приглушенный, будто из-под воды идущий скрип дерева под его ладонями. Я крепче зажмурила глаза.
Есть мир, где все может получиться. Мир, где все станет на свои места. Он есть. Есть. Есть.
42
Той прохладной, странно тихой июньской ночью клочок неба над Манхэттеном побелел. А то, что происходило внизу, было еще необычнее.
Посреди города образовался круг – правильный круг, похожий на глаз какого-то божества и охвативший примерно двенадцать городских кварталов, – где и разразилось бедствие.
Птицы падали с неба, мертвые насекомые валялись на земле, как пустые гильзы от патронов. Автомобили глохли и останавливались, или врезались друг в друга, или просто стояли рядами вдоль тротуаров, изъеденные какой-то сыпучей, бесцветной ржавчиной. Здания обветшали и стали рассыпаться.
А все люди, оказавшиеся в этом кругу, заснули. В ресторанах, в домах, в разбитых машинах. В ванных комнатах, на пешеходных переходах, на бордюрах и тротуарах. Целые сутки территория бедствия расползалась во все стороны, как чернильное пятно, и вокруг стояли полицейские кордоны, отодвигаясь на все более дальнее расстояние, и люди в защитных костюмах ходили вокруг бесчувственных тел, как космонавты, пока сами не погрузились в сон.
Спящим снился мягкий черный бархат еще не созданного мира. Во сне они заполняли этот мир своими желаниями и страхами, и в некоторых головах желания и страхи были неотличимы друг от друга. Кто-то проснулся с криком, а кого-то пришедшая из этих снов тоска по несбывшемуся преследовала потом до конца их дней неотступной серой тенью.
Какие-то части района эвакуировали. В стране было объявлено чрезвычайное положение. Школы закрывались, рейсы отменялись, движение на мостах было открыто только в одну сторону, и они были забиты людьми, которые пытались выбраться из опасного места. А что, по слухам, творилось в метро – это просто цирк с конями.
Нет, я не исчезла, когда Эллери Финч уничтожил свою Страну Ночи. Я не рассыпалась в прах и не сгорела дотла. Его мир умер без криков и пламени. После всей пролитой крови и расчлененных тел, после всех смертей и разрушений он лишь слегка поскулил, как щенок. И угас.
По крайней мере, дверь исчезла. Мне оставалось только поверить Финчу на слово, когда он сказал, что и мира за ней больше нет.
Я открыла глаза и увидела, что Финч стоит передо мной и смотрит на меня так, будто я тоже дверь. Дверь, в которую он хочет войти.
Взявшись за руки, мы отправились в город – посмотреть, сильно ли он пострадал. Мы увидели мир разных оттенков серого, полный спящих людей. Вокруг беззвучно стояли полицейские машины с включенными мигалками, битком набитые людьми в форме. Там же сновали съемочные группы и зеваки, и сквозь такую толпу невозможно было пройти незамеченными.
Мы угнали машину – то есть взяли на время. Ее дверца со стороны водителя была открыта, ключи торчали в замке зажигания. Мы медленно проехали сквозь толпу: она торопливо расступалась перед нами, как будто машина была заразной. Чтобы избавиться от тех, кто пытался нас преследовать, потребовалось немалое водительское искусство. Я хотела ехать так до самого Бруклина, но Финч заявил, что понятие «взять на время» нельзя расширять до бесконечности.
Телефон у меня не работал, часов ни у меня, ни у Финча не было, и мы никак не могли понять, закат это или рассвет. Тротуары были забиты людьми: весь город сбежался поглазеть на непонятную катастрофу. Такси поймать не удавалось, а в метро мы спускаться не решились. Позже оказалось, что, пока мы были в Стране Ночи, на Земле прошло больше суток. Мы с Финчем шли по мосту, а над изменившимся миром поднималось солнце.
Мы пока не поняли, насколько все серьезно. Не догадывались, что даже если бы телефон и работал, это ничему бы не помогло: мобильная связь пропала по всему городу. Мы шли пешком до самого дома, и под конец Финч так ослабел, что я боялась, как бы не пришлось его тащить. Ключи каким-то чудом все еще лежали у меня в кармане, но, когда я открыла дверь, квартира была пуста.
Эллы не было еще несколько часов. Финч съел все мороженое из морозилки и все макароны, какие нашлись в кухонном шкафу, – с маслом, перцем и пармезаном. Я варила ему одну чашку кофе за другой и смотрела, как он ощупывает глазами все, чего, наверное, уже никогда не думал увидеть. Мы проиграли все альбомы Beatles, какие у нас были.
Потом мы по очереди приняли душ и украдкой поглядывали друг на друга, и только когда я уже переоделась в чистую одежду, а Финч замотался в полотенце и натянул самую старую и растянутую Эллину футболку, – только тогда мы наконец снова поцеловались в темном коридоре, потому что, когда уже не ждешь конца света, набраться храбрости гораздо труднее.
Ни маминого кошелька, ни телефона, ни ключей на месте не было. Это означало, что она ушла и скоро вернется, – я была так измотана, что не хватало сил думать ни о чем другом. Я ощущала вокруг следы присутствия и ее, и Софии. Финч не спросил, зачем я высовываюсь за окно и смотрю на пожарную лестницу, но, когда я заплакала, молча раскинул руки, чтобы обнять меня.
Наконец он устал бороться со сном. Я сняла с дивана подушки, чтобы мы могли там поместиться вдвоем. Тихо напевал Сэм Кук, а за окном садилось бледное солнце. Весь день мы слушали то приближающийся, то удаляющийся вой сирен, как будто город никак не мог успокоиться, но теперь наконец наступила тишина – в городском понимании, конечно.
Я тоже уже засыпала, когда Элла влетела в дом ураганом, громко топая по лестнице, и отчаянно вдавила кнопку звонка, потому что еще с улицы увидела свет в окнах.
Я не стала ей рассказывать все сразу. Элла знала – конечно, знала, – что произошедшее как-то связано со мной, с Сопредельем и с моими расследованиями. Она бегала по городу, искала меня, других бывших персонажей – всех, кто мог бы помочь на меня выйти.
Она так никого и не нашла. И я тоже. Может быть, они залегли на дно после того, что случилось на вечеринке, может, узнали о том, кто такая Дафна на самом деле, и убрались из города, или случилось еще что-нибудь, но только найти их больше не удавалось. Отель, куда я зашла через несколько дней, превратился в призрак: пустое лобби, безмолвные коридоры. Половина ключей висела над стойкой. Мы с Финчем зашли наугад в несколько номеров – просто посмотреть. Но там уже лежал слой пыли. Отовсюду веяло запустением. И я могла только гадать, что же с ними со всеми случилось и куда они исчезли.
Но сначала… Там, в нашей квартире, через несколько часов после происшествия, Элла так налетела на меня, что я думала, на этот раз она и правда ударит, но она только стиснула меня в объятиях. Потом она увидела спящего мертвым сном Финча и закрыла рот рукой. Только тут я вспомнила, что ничего не говорила ей о его письмах.
– Это же он, да? Тот мальчик, который тебя спас?
Спас от Сопределья, хотела она сказать. От моей сказки. Я не знала, как рассказать ей обо всем остальном, о том, что он спас не только меня. Я только поцеловала ее в щеку и напомнила:
– Ты первой меня спасла.
Они понравились друг другу. Сразу же, как только Финч протер глаза, проснувшись от запаха буррито в микроволновке, за которыми я бегала на угол. Еще бы им было друг другу не понравиться. Их все-таки связывало кое-что более чем необычное, и у Финча хватило ума не упоминать вслух об Алтее.
Через два дня я отвезла его в Верхний Ист-Сайд. Город казался одновременно пустым и переполненным людьми и вызывал ощущение не то апокалипсиса, не то карнавала. Целую милю мы пролетели без помех, не обращая внимания на красный свет, а потом двадцать минут ползли по одному кварталу.
Я уселась на капот машины, а Финч зашел повидать отца. Его не было час, два. Я сбегала за пару кварталов за сэндвичем. Через три часа у меня началась паранойя: я стала подозревать, что отец не выпускает его из дома. Держит его там насильно, подальше от меня. Но, когда он наконец вышел, отец был с ним. Он был меньше ростом, чем я себе представляла. Седые волосы, сгорбленные плечи. Руки, обнимающие сына, стиснули в горсть его рубашку на спине. Они так долго стояли обнявшись, что я наконец догадалась отвернуться.
Когда Финч подошел к машине, глаза у него были заплаканными. Да он и сейчас еще плакал и даже не пытался скрыть слезы.
Он так и не рассказал мне, о чем они говорили, но он знает: если захочет рассказать, я выслушаю.
Зато он рассказал о многом другом: об Иоланте, о нарисованной кровью двери, о череде миров, через которые они прошли. О том, что воздух в Царстве Смерти пахнет семенами укропа и что где-то в мертвой стране есть библиотека, где все полки заставлены книгами, и каждая книга – дверь. А я рассказала ему о Софии, о Дафне и о встречах бывших обитателей Сопределья. О том, как его письма приходили ко мне одно за другим. Он смеялся до слез, когда я рассказывала, как в книжный магазинчик Эдгара забежала белка и как Эдгар вступил в бой с метлой наперевес и с атласом вместо щита. Мы сидели у фонтана в «Гранд Арми Плаза», смотрели, как блестит радуга в каплях воды над каменными русалками и водяными, и я говорила о встрече с Дженет и Ингрид на Манхэттене много месяцев назад. Как Дженет рассказала мне о своих приключениях, и я подумала, что больше никогда ее не увижу.