Илья Шумей
СТРАНА ОВЕЦРоман
Впервые я столкнулся с Пустышкой, когда мне только-только стукнуло двенадцать.
Наша семья жила тогда в захолустном пригороде, настолько замкнутом на самого себя, что даже течение времени здесь отличалось от остального мира. Оно было размеренным и неспешным, сонным как дворняга, развалившаяся на солнцепеке, и с каждым годом отставало от окружающей действительности все сильней и сильней. Все, что происходило дальше, чем ходил единственный рейсовый автобус, казалось байками с другой планеты.
Еще одним маленьким окошком во внешний мир был старенький телевизор, но отец крайне негативно относился и нему самому и ко всему, что он показывал. Кроме футбола. Все остальное он считал жвачкой для дебилов и иногда даже прятал от меня пульт управления, чтобы я не засорял себе мозги всякой ерундой. Потом, когда даже футбольные трансляции начали прерываться рекламой салонов психокоррекции, а спортивные новости превратились в сплошную череду скандалов, касающихся атлетов, которых поймали на незаконных оптимизациях, мы вообще перестали его включать.
Данное обстоятельство не сильно меня печалило, поскольку и без «ящика» занятий оставалось более чем достаточно. В таком возрасте в игру можно обратить что угодно. Одна только свалка за Заводом чего стоила. Мы с ребятами могли пропадать на ней сутками, выковыривая из груд хлама непонятные, а оттого крайне привлекательные детали приборов и механизмов. Наш сарай был почти наполовину забит принесенной оттуда «добычей». Мать, конечно, ворчала, но отец не возражал, полагая, наверное, что когда-нибудь количество перерастет в качество, и в радиоэлектронных завалах зародится некая форма жизни. Обитавшие там мыши в расчет не принимались.
В плохую погоду, то есть, когда дождь хлестал с такой силой, что бурые потоки, несущиеся по придорожной канаве, вздымали целые фонтаны, разбиваясь о столбы забора, я находил утешение в казавшейся необъятной отцовской библиотеке. Своей хаотичностью и бессистемностью она походила на мою сокровищницу в сарае, а потому была мне как родная. Раскопки среди кип старых журналов отняли, пожалуй, не один год моей юности.
В тот памятный день погода стояла отличная, но Вадик на все лето уехал к бабушке, а Сашка валялся дома с больным горлом (не стоило ему на спор купаться в одежде, а потом сушить ее на себе, прежде чем идти домой). Я был предоставлен сам себе, но выбор развлечений, коими можно заниматься в одиночку, был куда более скудным, нежели в компании, и я банально маялся со скуки.
Солнце пекло просто немилосердно, и ноги сами собой тянули меня в тень. Я уже не помню точно, каков был алгоритм моих перемещений, но в конечном итоге я оказался на старой раскидистой иве, что росла рядом с перекрестком, от которого шла дорога в наш городок. Лежа на ее мощных ветвях, я рассеяно наблюдал за проезжающими по шоссе машинами, придумывая себя различные «задания» и выполняя их. Ну, например, определить, сколько легковушек приходится в среднем на один грузовик или сосчитать количество автомобилей разных цветов и определить самый популярный оттенок и так далее.
Моя медитация была прервана маленьким ярко-желтым автомобильчиком с открытым верхом, который, вынырнув из потока, свернул на наш проселок и остановился почти прямо под моим наблюдательным постом. За рулем сидела девушка лет двадцати, которая сосредоточенно изучала экран навигационной системы и время от времени хмурила тонкие брови, тыча в него пальчиком.
Она находилась так близко от меня, что я, спустив вниз ногу, вполне мог дотянуться до ее головы. Искушение оказалось столь сильным, что я не удержался.
— Привет! — гаркнул я существенно громче, чем требовалось.
Девчонка взвизгнула и аж подпрыгнула на сиденье от неожиданности. Покрутив головой по сторонам, она, наконец, догадалась посмотреть наверх.
— Привет, — отозвалась она, облегченно вздохнув.
— Что, заблуди… ла… ла… — слова неожиданно превратились в густой сироп, который тут же засахарился и застрял у меня в глотке.
Я разглядел медальон, висевший у нее на шее.
Ощущение было такое, будто у меня в голове разорвалась бомба, вмиг превратившая мозги в ком ваты. На несколько секунд я полностью утратил возможность соображать.
Представьте себе, что Вы, выйдя из дома, вдруг нос к носу столкнулись со Снежным Человеком, или с маленьким зеленым инопланетянином, кому что нравится. Да, Вы много слышали о них, видели репортажи, каждый раз в глубине души снисходительно посмеиваясь над очередной уткой. Вполне возможно, Вы даже допускали их существование, почему бы и нет, но где-то там, очень далеко. И вдруг…
Разумеется, я был наслышан о Пустышках. У нас в доме, пожалуй, ни один вечер не обходился без того, чтобы отец не отпустил в их адрес какой-нибудь язвительный комментарий. В том ворохе сведений, что сыпались на мою голову из самых разных источников, встречались и откровенно бредовые россказни, и те, что вызывали улыбку, а встречались и такие истории, от которых мурашки пробегали по спине. Кто знает, что может взбрести в голову человеку, у которого в мозгу заменили несколько шестеренок…
В общем, к такой встрече я оказался совершенно не готов.
— Ну ты меня напугал! — ответ девушки с некоторой задержкой сумел-таки добраться до моего оцепеневшего рассудка, — да уж, малость заплутала. Это дорога в Кемарово, верно?
— Э-э-м-м-м, — только и смог выдавить я. Мои глаза тем временем лихорадочно и суетливо изучали незнакомку, пытаясь отыскать признаки неведомой опасности.
Худое бледное лицо с игривыми ямками на щеках, аккуратно подстриженная шапка бронзовых волос, вежливая улыбка на тонких губах и открытый, доброжелательный взгляд, в котором все явственней начинала проступать озабоченность.
— Ты в порядке? Ты не болен?
— А? Я? Э-э-э, нет, все в порядке, — дар речи, наконец, вернулся ко мне, правда, в сильно урезанном виде, — все нормально, да.
— Ты уверен? Ты такой бледный!
— Нет-нет! Все отлично! — затряс я головой, в то время как мой взгляд оставался прикован к злополучному медальону.
— Ну ладно, — с некоторым сомнением уступила она и повторила свой вопрос, — эта дорога в Кемарово?
— Ага!
— Говорят там рынок хороший. Если я так поеду, я на него попаду?
— Да, с полкилометра, не больше. Мимо не проедете.
— Что это ты вдруг на «Вы» перешел? — девушка удивленно вскинула тонкие брови.
— Я? Да так…
— Тебя как зовут-то?
— Меня? Олег, — я понимал, что с каждой секундой становлюсь все больше похож на идиота, но ничего не мог с собой поделать.
— А меня — Вика, — представилась она, — тебя подвезти?
— Нет! — пискнул я, покрываясь потом от одной только мысли о том, чтобы очутиться с ней в одной машине, — не надо, спасибо! Я вообще шел в другую сторону!
— А почему оказался на дереве?
— Я отдыхал… уже отдохнул! Мне уже пора, извините!
— О! Прошу прощения! — Вика взялась за руль, — не смею тебя более задерживать. Спасибо и всего наилучшего!
Автомобильчик глухо заурчал и покатился дальше по пыльному проселку. Я же, скатившись с ивы, перемахнул через забор и прямо через поле кратчайшим путем со всех ног помчался к дому.
Отец сегодня снова не пошел на работу, поскольку ожидал чьего-то звонка, и сидел на веранде, в очередной раз ковыряя вынутый из скважины насос, который ломался с прямо-таки удручающей регулярностью. В несчастном аппарате уже не осталось ни одной родной детали, но это ничего не меняло.
Я взлетел на крыльцо, весь покрытый пылью и задыхающийся после стремительного забега.
— Я Пустышку видел! — выпалил я, остановившись прямо перед отцом.
— Пустышку? — перепачканные в машинном масле руки застыли над распотрошенным насосом, — где?
— Там, у перекрестка, — я махнул рукой с сторону дороги.
— Давно?
— Да только что, минут пять назад!
— Ты уверен?
— Я видел медальон у нее на шее, — я покрутил пальцем около того места на груди, где он висел у Вики.
— И что она там делала?
— Поехала на наш рынок.
— Какого черта ей здесь надо?! — фыркнул отец, ни к кому конкретно не обращаясь, и вновь пристально посмотрел на меня, — она тебя видела?
— Да, мы с ней…
— Ты что, с этой мразью разговаривал!?
— Да так, всего пара слов… — я слишком поздно понял, какую оплошность совершил, — она только…
Грозно, как надвигающееся цунами, отец поднялся из-за стола. Он отбросил в сторону отвертку и крепко ухватил меня за подбородок мозолистой и пахнущей металлом рукой.
— О чем вы с ней трепались!?
— Н-ничего особенного, — его пальцы так сильно сжимали мою челюсть, что говорить было даже немного больно, — она лишь спросила, как проехать на рынок, и все.
— Что еще? — он встряхнул меня, почти оторвав от земли, — что еще ты ей рассказал? Она у тебя еще что-нибудь выпытывала?
— Т-только мое имя, — проблеял я, безуспешно пытаясь попятиться.
— И ты сказал ей?
— Ну-у-у…
— Отвечай!!!
Я очень хотел соврать что-нибудь, но мой своенравный язык рассудил иначе.
— А что в этом такого?
— Кретин! — хлесткая оплеуха швырнула меня на доски пола, — тебе что, жить надоело!? Я сколько раз тебе объяснял: даже не приближайся к Ним, ни в коем случае не заговаривай и не смотри Им в глаза! Или ты совсем тупой!? Хочешь, чтобы и тебе мозги вычистили и память стерли!? — отец добавил еще пару выражений, которые мне слышать не полагалось.
— Но я же не знал, что она — Пустышка! — попытался оправдаться я, — я только потом разглядел…
Отец шагнул вперед и, наклонившись, снова стиснул мою шею, пристально всматриваясь мне в лицо.
— Что случилось? — услыхав шум, на веранду выглянула мать.
— К нам в город Пустышка пожаловала, — объяснил отец, чуть ли не с омерзением отдернув от меня руку, — и этот остолоп уже успел с ней где-то пообщаться!