— Покойному Председателю было лучше знать. Они же оба — его сыновья.
— А-а-а, так это была его идея? Тогда она попахивает старческим маразмом.
— Так, похоже, что наш разговор зашел в тупик.
Я молча кивнул.
— Сам не знаю почему, но я пытаюсь хоть как-то помочь тебе, образумить немного, — Овод закупорил бутылку и спрятал ее в шкаф, — но ты на все мои попытки плевал с высокой колокольни.
— Именно.
— Ладно, раз перспектива спасения мира тебя не привлекает, тогда на досуге подумай вот о чем, — убрав посуду со стола, Овод остановился в дверном проеме, прислонившись к косяку, — убийство Председателя — скорее всего, не последнее в череде кровавых покушений. Сейчас у тебя есть реальная возможность положить ей конец. Если ты этого не сделаешь, то все последующие смерти будут и на твоей совести. На сегодня у меня все. Ты как хочешь, а я пошел спать.
Мерзавец таки нащупал мое уязвимое место. Нельзя сказать, конечно, что я тут же взял и передумал, но настроение он мне подпортил изрядно.
Сон не шел. Мысли как привязанные вертелись вокруг одного и того же. За всю предыдущую жизнь я видел покойника всего один раз — на похоронах дедушки. Тогда все обстояло чинно, мирно и уважительно, что ли. А теперь смерть повернулась ко мне другой стороной, кровавой и безжалостной.
Стоило мне смежить веки, как перед глазами всплывало то лиловое лицо извивающегося на асфальте Вадика, то виднеющееся в развороченном дверном проеме патрульной машины окровавленное тело, с которого взрывом сорвало почти всю одежду, то еще что-нибудь. А воображение старательно дорисовывало дополнительные драматические подробности.
Быть может, этот человек через пару дней собирался поехать в отпуск, к морю. Его маленький сынишка уже упаковывает свой рюкзачок, складывая в него любимые игрушки. Жена отгладила новую рубашку и повесила ее на вешалку в коридоре, чтобы примерить, когда муж вернется с работы. И тут раздается звонок телефона…
Тьфу, черт! Я в очередной раз перевернулся на другой бок. От отвращения к самому себе даже защипало в глазах. Но еще хуже было то, что я все равно не собирался соглашаться на предложение Овода. Я не хотел играть в чужие игры. Тем более в роли жертвенной пешки.
Утром я проснулся довольно поздно, с тяжелой головой, злой и голодный. Овод уже сидел в своей комнате, которую я мысленно обозвал «кабинетом», обложенный со всех сторон инструментами, непонятными приборами и мотками проводов.
Взяв с полки пульт, я включил телевизор и принялся перебирать каналы.
— Что ты ищешь? — полюбопытствовал Овод, не поднимая головы.
— Свежие новости, — буркнул я.
— В этом ящике ты ничего не найдешь. Единственное сообщение о вчерашнем пожаре на набережной промелькнуло в вечерней сводке событий. Ничего интересного, кстати, банальное замыкание в электропроводке. Пожар быстро потушили, пострадавших нет.
— Пострадавших нет, говоришь, — мои зубы невольно скрипнули, выдавая накопившуюся за ночь злость, — и на автостраде все живы-здоровы остались, да?
— Рядовое ДТП, восемь погибших. Ничего необычного, — Овод отложил в сторонку пояс с инструментами и сложил руки перед собой, — но если ты действительно хочешь узнать кое-что интересное и важное, то заткни эту полоскалку для мозгов и послушай, что я тебе скажу.
— Хорошо, — я выключил телевизор и встал перед столом, сунув руки в карманы, — я слушаю.
— У одного из раненых при взрыве в «Золотом быке» нашли при себе органайзер с подробной информацией обо всех покушениях. В том числе и с такой, которую никто посторонний знать не мог. Очень похоже, что на этот раз полиция вытащила невод с золотой рыбкой. У тебя есть на сей счет какие-нибудь соображения?
— Старший? — удивился я, — он жив? Я думал, что все наши погибли.
— Какой такой Старший? — нахмурился Овод, — ну-ка, выкладывай подробности.
— Он организовывал все наши акции протеста, — я присел на табуретку, — узнавал, планировал, назначал нам место и время встречи. Он постоянно делал записи в своем органайзере, с которым никогда не расставался. Но я как-то никогда… я не помню, чтобы он… если он действительно Корректор, то… — мои мысли окончательно заклинило, и я умолк.
— Не удивительно, — хмыкнул Овод, — я думаю, он постарался, чтобы у вас не оставалось никаких воспоминаний о его воздействии. Полиция, кстати, неплохо осведомлена о том, с кем имеет дело. Несмотря на то, что этот тип еще не вышел из комы, его держат крепко связанным и с повязкой на глазах.
— Откуда ты все это знаешь?
— У меня есть свои каналы, — уклончиво ответил Овод.
— А что еще о нем известно? Может, речь идет о ком-то другом? У тебя есть его фотография или описание?
— Увы, все, что я знал, я тебе уже рассказал. Всю остальную информацию нам придется добывать самим. Я должен быть абсолютно уверен в том, что этот ваш Старший — именно тот, кто нам нужен. Есть некоторые сомнения, ведь до сих пор наш друг сам на месте преступления не засвечивался. Я хочу, чтобы ты взглянул на него лично.
— И каким же образом это сделать?
— Мы с тобой отправляемся на разведку в больницу, — Овод указал на разложенное на столе снаряжение.
— Мы? Ты сказал: Мы? — я замотал головой, — нет уж, увольте! Я в этой затее не участвую. Разве не ты говорил мне, что моя физиономия красуется во всех ориентировках? Меня повяжут, как только я ступлю за порог!
— Не беспокойся, этот вопрос мы решим.
— Все равно не буду участвовать. Я еще вчера тебе все объяснил.
— Слушай, это твой босс, или нет? Кто втянул тебя во всю эту заваруху? Кто без спроса копался в твоей голове? Кто, в конце концов, послал тебя на верную смерть? Разве не он? Тебе что, после всего, что с тобой случилось, не хочется потолковать с ним по душам? — Овод выставил в мою сторону указательный палец, — кроме того, не забывай, показания этого человека могут доказать твою невиновность, но надо позаботиться о том, чтобы они были услышаны.
Я задумался, поджав губы и глядя в точку перед собой. Мысль о том, чтобы предъявить Старшему свои претензии, мне в голову как-то не приходила. Но я очень хорошо помнил его слова: «сегодня я вытащил вас, но когда-нибудь и вы меня вытащите». Странно, но в данном случае бороться с угрызениями совести оказалось существенно сложнее, чем я мог предполагать. Да и в сложившейся ситуации он действительно оставался, пожалуй, единственной возможностью хоть как-то распутать ту паутину, в которую я влип.
— Ладно, — вздохнул я обречено, — что от меня требуется?
— Вообще-то, шутка, повторенная дважды, уже не смешна, — проворчал я, укладываясь на носилки, — ты уверен, что фокус выгорит?
— Отчего нет? — Овод в синей медицинской униформе сел рядом и захлопнул дверь фургона, — что в нас подозрительного?
— Моя физиономия, — я осторожно ощупал свои щеки, которые под слоем грима уже начинали зудеть, — не верю я в эти шпионские штучки.
— Не беспокойся, никто тебя там разглядывать не будет, — повинуясь заложенной программе, автопилот выкатил из ворот и помчался по улице, — не забывай, у тебя сейчас обострение почечнокаменной болезни, и лицо твое может выражать что угодно и иметь какой угодно цвет.
— А наша машина? — не унимался я, — не думаю, что на территорию больницы пропускают всех подряд.
— «Скорая» с таким номером приписана к этой больнице, так что шлагбаум нас пропустит без вопросов.
— Разве две машины с одинаковыми номерами не вызовут подозрений?
— Оригинал сейчас в ремонте, так что он нам мешать не будет, — Овод бросил взгляд на часы, — еще какие-нибудь сомнения остались?
— Полно, только я никак не решу, с какого начать!
— Тогда решай быстрее, мы скоро приедем.
— Ох ты черт!
— Кончай ныть! От тебя-то вообще ничего не требуется, знай, корчи страдальческие рожи и постанывай время от времени. Мы всего-то зайдем, взглянем одним глазком, сделаем вид, что ошиблись дверью и отвалим восвояси.
— Знаю я это твое «одним глазком»! — я похлопал по подушке, в которой скрывалась сумка с оборудованием.
— Так, отставить! — Овод взглянул в окно, — мы уже подъезжаем, так что руки — на живот, глаза зажмурить, и начинай стонать. Представление начинается!
Я почувствовал, как машина сбавила скорость, по-видимому, проезжая шлагбаум, сделала несколько поворотов, затем остановилась и начала сдавать задним ходом. Когда мы остановились окончательно, Овод распахнул дверь и выволок носилки вместе со мной наружу. Сквозь закрытые веки я почувствовал яркий свет ламп.
— Что здесь? — услышал я чей-то хрипловатый голос.
— Камень в почках, — ответил Овод, разворачивая носилки. Сзади хлопнула закрывшаяся дверь, и наша машина, тихонько урча, отправилась на стоянку, — я вколол болеутоляющее, но ему надо срочно делать УЗИ, а то кто знает!
— Тогда вези на третий этаж. Там запиши его у дежурного.
— Уже везу! — носилки резко ускорились. Я слышал лишь быстрый топот ног и сосредоточенное сопение Овода.
— М-м-м? — простонал я и приоткрыл один глаз.
— Потерпи еще немного, сынок, сейчас закатим тебя в лифт — и мы уже почти на месте. Осталось чуть-чуть.
В самый последний момент мне стало вдруг интересно, что будет делать Овод, если вместе с нами в лифт войдет еще кто-нибудь, но возможности выяснить это мне, к счастью, не представилось. Раздвижные двери аккуратно закрылись за носилками, и лифт мягко качнулся, начиная подъем.
— Давай, оживай! — бросил Овод мне, вставляя ключ в замок на панели управления. Повернув его, он нажал кнопку самого верхнего, технического этажа, — пока все идет отлично!
Он сбросил с себя синее медицинское одеяние. Я, тем временем, мгновенно выздоровев, спрыгнул с носилок и вытащил из-под простыни пару зеленых с желтым курток — униформу обслуживающих здание электриков, а из подушки вытряхнул тяжелую сумку с инструментами. Наша переквалификация заняла считанные секунды. Выпрямившись, я вдруг застыл как вкопанный, обнаружив, что вместе с нами в лифте находится еще один человек, который смотрит прямо на меня. Но мое замешательство длилось лишь секунду, пока я не сообразил, что таращусь на собственно