— Кончай кривляться! Ты все прекрасно понимаешь! Взрослый человек отличатся от ребенка тем, что отвечает не только за себя, но и за других людей. Тебе же родителей кормить надо, о своей семье подумать, наконец!
— Ха! Мой отец будет первым, кто удавит меня, узнав, что я согласился на Психокоррекцию.
— И что теперь? Умирать с голоду? Тебя же, в конце концов, никто не заставляет сообщать ему все.
— А с чего эта тема тебя-то так волнует? — устав от ее нападок, я решил перейти в контрнаступление, — твой-то какой здесь интерес?
— Ты не поверишь, — язвительно отозвалась она, — но мне небезразлично, как складывается судьба моего друга.
— Ага! Ты в мечтах уже видела, как я покупаю тебе меха и бриллианты, и катаю тебя на лимузине по модным курортам?
— Прекрати!
— Знаешь что, — теперь завелся уже я, — если тебе так невмоготу, то иди и сама промывай себе мозги! Может тогда тебя куда и возьмут. Будешь потом меня содержать. Хе-хе!
— Уже взяли.
— С ума сойти! И куда?
— В «ЕвроСтил», причем, на очень неплохих условиях. Не так шикарно, как предлагали тебе, конечно, но я не привередливая. Мне ведь еще и учебу брата оплачивать надо.
— Но… но ведь они тоже требуют обязательную Психокоррекцию!
— Да, и у них прямо в главном здании есть очень уютный салон.
— И ты что…
— Да, я сегодня там побывала, — Кира хмыкнула, — что, сильно заметна разница?
— Не-а, — протянул я, — как ты дурой была, так дурой и осталась.
— Сам ты дурак, Олежка, — вздохнула она и повесила трубку.
Чтобы не оставаться в долгу, я швырнул телефон об стену. Задняя крышка отлетела в сторону, и вывалившийся аккумулятор укатился под шкаф. Ну и ладно, по крайней мере, теперь меня никто беспокоить не будет.
Я протянул руку и достал из холодильника очередную запотевшую бутылку.
— Эй, Макс, подожди! — я отыскал рослую худощавую фигуру возле выхода из главного корпуса института, — разговор есть!
Он обернулся и удивленно вскинул брови, завидев меня.
— Привет, Олег. Что стряслось?
— Когда у вас следующий пикет? И где?
— А-а-а, — понимающе кивнул он после недолгого раздумья, — отфутболили?
— Угу.
— Как я тебе и говорил. Насколько больно?
— «Юраско» — угрюмо буркнул я.
— О-о-о! — Макс прищелкнул языком, — высоко же тебе было падать! И теперь ты передумал?
— После такого пинка мне не терпится сказать им пару ласковых в ответ. Могу даже подержать транспарант… или что-нибудь потяжелее.
— Понятно, — он оценивающе окинул меня взглядом, — завтра, в шесть вечера, около салона «Открытое небо» на Бастрыкинской.
— Я приду, — то не было решением разума, принятым после тщательного взвешивания всех за и против и оценки возможных последствий. То был мятеж, эмоциональный протест, способ дать выход пару, накопившемуся у меня внутри.
Макс и его соратники уже давно отравляли жизнь психокорректорским салонам, хотя позже я выяснил, что они досаждали не только им — за определенную мзду было возможно устроить неприятности кому угодно. Разбитые витрины и распуганные клиенты всегда были в цене. Возможно, они действовали по заказу и указке конкурентов, желавших поправить свои дела за счет ухудшения положения других, не знаю. В любом случае, добровольцы, согласные принять участие в их акциях, да еще за бесплатно, только приветствовались.
Поскольку я никогда не делал тайны из своего отношения к Психокоррекции, то очень скоро оказался в «картотеке» Макса как потенциальный волонтер. Он уже пару раз подъезжал ко мне с предложениями, но до сих пор я предпочитал ненавидеть психосалоны заочно. Однако теперь моему терпению пришел конец.
Да, их пикеты почти всегда заканчивались битьем витрин и стычками с полицией, но, похоже, именно это мне сейчас и требовалось…
Первые пятнадцать минут я еще пытался не отставать от остальной толпы, скандирующей заранее разученные речевки типа:
«Все, от плебеев
До важных шишек ―
Вступайте в ряды
Безмозглых Пустышек»!
Или вот такой:
«Свободой своей
Дорожит только трус!
Теперь я — Пустышка,
И этим горжусь»!
Не говоря уже о банальных: «Пустышки — мартышки!» и прочих подобных словесных плевках. Однако вскоре мое нетренированное горло охрипло, и я начал скучать. Моя душа требовала более активного действия. Чтение развернутых над головами транспарантов развлекало меня недолго. На мой взгляд, лучшим из представленных произведений было:
«Труд сделал из обезьяны человека — Психокоррекция сделает из него амебу!»
Вообще-то, пикет, собравшийся перед салоном, насчитывал лишь несколько десятков человек, но грамотное распределение людей по улице и активная генерация шума создавали впечатление, что протестующих собралось гораздо больше. Время акции было подобрано таким образом, чтобы заблокировать в салоне как можно больше клиентов, основной наплыв которых, как правило, приходился на конец рабочего дня, когда люди заходили сюда по дороге с работы. И теперь сквозь стекла закрытых дверей можно было видеть их лица — раздосадованные и немного испуганные.
Я вдруг подумал, что кто-то из них завтра вполне может занять мое место в «Юраско», и клокотавшая внутри злость всколыхнулась с новой силой.
«Крыша, подстилка,
Корыто с едой,
Хряк по субботам –
Вот выбор твой»!
Нестройный хор голосов загудел снова, и я присоединился к нему с удвоенной энергией. Через некоторое время те, кто стоял впереди, видимо, устав от безделья, начали в такт с декламированием раскачивать железную ограду вокруг здания салона. Я уже решил было, что мне стоит к ним присоединиться, как кто-то толкнул меня в бок.
— Ты — Олег? — обернувшись, я увидел невысокого пухлого парня с красным, покрытым испариной лицом. Он так тяжело дышал, будто перед этим пробежал не меньше километра.
В руке он держал тяжелую черную сумку, с которой старался обращаться как можно деликатней.
— Да, — кивнул я, гадая, что ему от меня понадобилось.
— Василий, — он перехватил сумку и протянул мне правую руку, — Макс сказал мне, что на тебя можно положиться.
— Положиться? — непонимающе нахмурился я, — в чем?
— Пошли, — Василий потянул меня за рукав, — отойдем в сторонку.
Мы протолкались сквозь толпу, которая тем временем начинала все больше распаляться, и присели около забора. К этому моменту выкрикивание лозунгов уже перешло в неразборчивый рев, сотрясаемая демонстрантами ограда жалобно скрипела и лязгала. Чтобы слышать друг друга, нам с Василием приходилось почти кричать.
— Надо немного позажигать, — объяснил он, — поможешь?
— Что делать-то надо? — осведомился я.
— Вот, смотри, — Василий расстегнул сумку, и мне в лицо дохнуло запахом бензина, — две бутылки твои. Когда начнут кидать камни, мы подождем, пока разобьют витрину, потом бросаем. Старайся по возможности попасть в разбитое окно, чтобы вызвать пожар, но это не обязательно. Психологического эффекта вполне достаточно. Ясно?
— Ясно.
— Ты не боишься?
— Нет, — в моей крови забурлил адреналин, и, если где-то и пробивались ростки страха, то они были мгновенно сметены нахлынувшим азартом, — откуда бросать-то будем? Отсюда?
— Да ты что! — Василий посмотрел на меня как на идиота, — мы же тут как на ладони! Нас сразу же заметут! Сейчас вернемся в толпу, и примерно из второго-третьего ряда и будем бросаться. Потом сразу же все разбегаемся.
— Понятно.
— Тогда за дело, — он подхватил предательски булькнувшую сумку, и мы начали проталкиваться обратно к входным воротам.
Забившись в самый центр толпы, мы остановились и стали дожидаться подходящего момента. Здесь, в гуще событий, мною овладело необычайное возбуждение. Все происходящее казалось немного странной, но вполне безобидной шумной вечеринкой. Мысль о том, чтобы бросить бутылку с зажигательной смесью в окно, где находились люди, не вызывала абсолютно никакого отторжения и в данной ситуации представлялась совершенно нормальной и естественной.
Я раньше читал об особенностях поведения человека в толпе, когда критическое восприятие действительности отключается, и ты становишься бездумной частью «коллектива», но сейчас мне было некогда остановиться и посмотреть на себя со стороны.
Толчок в бок несколько вернул меня к действительности.
— Бери, — Василий протянул мне две бутылки со свисающими хвостами тряпочных фитилей, — сейчас начнется самое интересное.
Неизвестно, откуда он знал, когда и что будет происходить, но действительно почти сразу же послышался глухой удар, за которым последовал долгий и переливчатый звон бьющегося стекла. Толпа одобрительно заревела.
Еще пару бутылок он вручил другому парню, щуплому и белобрысому, которого, по-видимому, «завербовал» раньше.
— Пусть разобьют еще пару окон, — в руках у Василия появилась зажигалка, — потом бросаем и немедленно делаем ноги. Понятно?
Я кивнул.
Вслед за первым камнем на витрину салона обрушился целый град палок, камней и пустых пивных бутылок. Поверх голов мне было видно, как под напором демонстрантов начинает заваливаться кованая ограда.
— Ну-ка, ну-ка, — Василию пришлось подпрыгивать, чтобы разглядеть, что происходит впереди, — кажется нам пора!
Он чиркнул зажигалкой, и в наших руках вспыхнули смертоносные свечи.
— Расступись! — он всем своим весом навалился на подпиравших нас сзади людей, освобождая нам пространство для маневра, — давай!!!
Мы с белобрысым синхронно размахнулись и швырнули поверх голов наших бензиновых джиннов.
«Ф-р-р-р-р!» — пропели горящие фитили, и ответным эхом из осаждаемого салона донесся пронзительный женский визг. Не останавливаясь, я перехватил в правую руку вторую бутылку и бросил ее вслед за первой. Аналогично поступил и мой напарник.