– Есть способы, – сказал Лесник. – Далеко не вся природа будет рада возвращению дриады.
Но Церера больше не слушала. У нее возникло непреодолимое желание вновь увидеть Фебу, взять ее за руку и поговорить с ней. Она боялась, что если установленный ею распорядок – посещения, беседы, чтение книг – не будет соблюдаться, то та еле теплящаяся искорка внутренней сущности, что поддерживала жизнь ее дочери, может погаснуть навсегда. Навернулись слезы, но Церера смахнула их, борясь с желанием поддаться горю, – поскольку опасалась, что если расплачется всерьез, то может уже никогда не остановиться. Она надеялась, что Лесник этого не заметил, хоть и подозревала, что это не укрылось от его взгляда. Церера уже понимала, что от него вообще мало что способно ускользнуть.
– У меня есть одна история, – сказал он, – если ты не против ее услышать.
– Почему бы и нет? – отозвалась Церера. – Если только у вас нет колоды карт, чтобы скоротать время.
– Вообще-то у меня и вправду где-то завалялись игральные карты, так что если ты предпочитаешь…
– Нет-нет, я хотела бы послушать историю. Может, я смогу рассказать ее Фебе, когда вернусь к ней… Погодите – а это, случайно, не сказка?
– О, – ответил Лесник, – практически да.
– Я уже начинаю ненавидеть сказки.
– Это прискорбно.
– Почему?
– Потому что, – сказал Лесник, – тебе выпало оказаться в одной из них.
Давным-давно, в некие незапамятные времена, жила-была одна молодая женщина, которую звали Моргиана и которая проживала в захолустной деревушке у самого синего моря. Она была довольно высокой – но не слишком, и довольно хорошенькой – но не настолько, чтобы вызывать зависть у других или чрезмерное тщеславие у самой себя. Однако, как и у многих из тех, кто живет в такой вот глубинке, будь то у моря или вдали от него, взгляд у нее всегда был нацелен на далекие горизонты: хотя, как напомнят вам мудрецы, горизонты всегда остаются далекими, сколь бы сильно вы ни старались их достичь, – что уже само по себе урок, который следует усвоить в жизни. И все же эта девушка не хотела влачить жалкое существование в этой деревне, выйдя замуж за какого-нибудь крестьянина, увлеченность которого простирается не дальше границ его собственной пахотной земли, или рыбака, больше плененного морем, чем ею.
Однажды, когда она прогуливалась по берегу, на пути у нее появился всадник. Одет он был во все белое, и лошадь у него была белая, и даже волосы у него были белыми, хоть это и не была белизна старости, поскольку кожа у него была столь же молодой, как у нее. Он оказался самым прекрасным мужчиной, которого эта женщина только когда-либо встречала, – не писаным красавцем, а ослепительно изысканным, словно статуя, высеченная из чистейшего мрамора. Она не слышала его приближения и не видела следов копыт его лошади на песке. Это было так, будто он возник прямо из моря, только вот и он сам, и его конь были совершенно сухими.
– Как тебя зовут? – спросил он, и вопрос этот был мелодией, а каждое слово в нем – нотой. Если бы кто-нибудь, кроме Моргианы, присутствовал при этом, то, наверное, услышал бы лишь музыку, исходящую от фигуры на лошади; а если б такой человек оказался достаточно внимательным и проницательным, то уловил бы в ней и некоторую дисгармонию, как от плохо настроенного инструмента.
– Меня зовут Моргиана, – ответила она.
– А меня – Фейра.
Возможно, его и в самом деле так звали, но если он говорил правду, то это было довольно странное имя, поскольку в корнях его крылась издевка и даже кое-что похуже. Моргиана, не знавшая ни одного языка, кроме своего родного, подумала только, что в его устах прозвучало оно сладко, – хотя абсолютно любое слово, сколь бы отвратительным ни было его значение, могло, подобно меду, стекать с этих губ.
– Я уже много дней наблюдаю за тобой, – продолжал Фейра. – Ты гуляешь каждое утро и вечер по этому берегу и всегда останавливаешься и смотришь на море – как будто в ожидании корабля, который так никогда и не придет.
– Это потому, что я не хочу родиться, жить и умереть в пределах дня ходьбы от одной и той же деревни, – ответила Моргиана. – Помимо нее, есть целый мир, который нужно познать, и я уже чувствую, как время утекает у меня сквозь пальцы.
– Время жестоко, – сказал Фейра. – Чем больше оно дает, тем больше отнимает: молодость, красоту, даже мечты. Крадет их все до единой и под конец обрекает тебя на тьму.
Моргиана хотя и была уже очарована им, но заметила, что он говорит «тебя», а не «нас» или «кого-то», и обратила внимание, что его кожа блестит на солнце, а дыхание наполняет воздух каким-то благоуханием. Тогда-то она и поняла, кто он на самом деле – повелитель фейри, принц фейри, вплоть до его имени. Он оказался первым из фейри, с которым она столкнулась, поскольку они всегда держались особняком от людей; одни говорили, что из ненависти, другие – что из страха, но все же в основном потому, что известны они были как те, что мало любят кого-то, помимо самих себя. В чем бы ни была причина, людям явно было лучше не иметь с ними никакого дела. Особенно женщинам.
– Разве время не крадет и у тебя тоже? – спросила Моргиана.
– Время крадет у всех, но у некоторых не столь охотно, как у остальных. Поезжай со мной, и ты будешь стариться не так, как другие тебе подобные. Поезжай со мной, и я покажу тебе куда более грандиозный мир за пределами этих берегов.
Фейра протянул руку Моргиане, но как раз в тот момент, когда их пальцы были готовы соприкоснуться, она заколебалась.
– Здесь есть те, кого я люблю, – сказала она. – Я не хочу покидать их навсегда. Смогу ли я когда-нибудь вернуться, чтобы навестить своих родных и друзей?
– Ты можешь вернуться в любое время, – заверил ее Фейра, – и засвидетельствовать им свое почтение. Даю тебе в этом слово. Взамен же ты должна пообещать всегда возвращаться ко мне.
Моргиана согласилась, и их уговор был скреплен поцелуем. Она взяла принца фейри за руку, и он легко поднял ее с песка, чтобы усадить позади себя. А потом повернулся лицом к морю, подстегнул своего коня, и морская волна поглотила их обоих.
А вот вам и правда о фейри: они могут ненавидеть нас, и они могут бояться нас, но их все равно неумолимо тянет к людям. Их зачаровывает пламя нашего бытия, что горит так быстро и яростно. Им нравится находиться поблизости от него, наблюдать – чувствовать, – как оно постепенно угасает, и даже потреблять его, когда это им нужно или же просто под настроение. И хотя они могут быть обманщиками, они никогда не лгут: просто фейри редко дают обещания, которые можно растолковать лишь одним-единственным образом. При любых беседах с ними нужно быть очень внимательным и как можно точней определить характер сделки, которую вы заключаете. Но Моргиана, которая была неопытна и беспечна – и по молодости считала себя умней, чем была на самом деле, – ничегошеньки из этого не знала.
Фейра был верен своему слову. Он увез Моргиану в свою страну и некоторое время обращался с ней как с венценосной особой из какого-то очень далекого королевства. Ее разодели в бархат и шелка, надарили всяких драгоценных украшений – бриллиантов, рубинов и изумрудов. Она угощалась лучшими яствами, бродила по мирным лесам фейри и знакомилась с величественными дворцами фейри, но всегда слышала у себя за спиной смешки и, обернувшись, видела какую-нибудь принцессу фейри, едва сдерживающую улыбку, или принца фейри, наблюдающего за ней так, как лиса могла бы поглядывать на жирную неповоротливую курицу.
Всего через несколько недель Моргиана начала чувствовать себя не в своей тарелке, потому что, несмотря на все шелка, драгоценности и экзотические яства, на всю тишину лесов и богатство дворцов, ей стало скучно. Фейри вели жизнь, полную апатичной неги и потакания своим желаниям. У их существования не было никакой цели, кроме разве что их собственного удовольствия, но даже этого состояния они достигали с трудом, да и то ненадолго. Таково проклятие всех долгожителей – жизнь перестает преподносить какие-то сюрпризы, и нарушить ее монотонность удается лишь ударяясь во всякие крайности.
Вдобавок Моргиана стала заметно меняться. Уже под конец своего первого дня с фейри она обнаружила седой волос там, где его раньше не было. На следующий день – еще один, а потом еще и еще. В уголках ее глаз и на лбу прорезались тонкие морщинки. Ее кожа, некогда гладкая и упругая, начала дрябнуть и обвисать. Смех принцесс фейри звучал все громче и чаще. Теперь они уже не утруждали себя тем, чтобы скрывать свое презрение, и мало кто соглашался даже просто заговорить с Моргианой. Фейра тем временем отсутствовал, и никто не говорил ей, в каких городах и весях он может пребывать.
Но хуже всего то, что Моргиана стала мельком подмечать истинное обличье фейри, доселе скрытое от нее за их эффектной внешностью – на деле являющей собою нечто вроде маски, созданной по образу и подобию человеческого лица, но в конечном счете неспособной скрыть упрятанное под нею уродство. А еще иногда она слышала звуки, похожие на плач человеческих младенцев где-то глубоко под землей, но только по ночам и совсем недолго. Это наблюдение, однако, она держала при себе.
Наконец, по прошествии целого месяца, Фейра вернулся, и Моргиана решила объясниться с ним.
– Я хотела бы навестить своих, – сказала она. – Я скучаю по ним, и наверняка они тоже скучают по мне.
Фейра пытался отговорить ее, но Моргиану это не остановило.
– Ты обещал мне, – напомнила она. – Ты обещал, что я буду вольна вернуться к своим сородичам, если захочу.
– Так оно и есть, – ответил ей Фейра. – Но помни, что ты, в свою очередь, обещала всегда возвращаться обратно ко мне, а такие обещания следует держать – под страхом смерти.