Страна потерянных вещей — страница 27 из 73

Две крысы обменялись взглядами. Первая многозначительно постучала пальцем по своему правому виску – универсальный знак того, что они вполне могли иметь дело с личностью, на бутерброде у которой не хватает как минимум одного ломтика сыра.

– О-о-о… – протянула вторая крыса, когда до нее наконец дошло. – С кем не бывает…

– И не говори, – ответила ей первая крыса, когда они опять двинулись к небольшому лазу в основании башни. – В каждой семье не без такого, и если ты думаешь, что твоя – это исключение, то это ты сам.

– Но я не сумасшедшая! – возмущенно крикнула Церера вслед их удаляющимся спинам.

Одна из крыс согласно подняла лапу.

– Ну конечно же, нет, – отозвалась она, прежде чем тихонько добавить: – Все они так говорят.

– Первый признак безумия, – согласилась ее спутница. – Или второй, после реального сумасшествия.

Церера сдалась.

– Нам пора! – крикнула она Рапунцель. – Было очень интересно с вами побеседовать.

– Аналогично, – отозвалась та. – Вы ведь никому не скажете, что видели меня, правда? Меня очень редко беспокоят, и я бы хотела, чтобы все так и оставалось. Если сюда толпой повалят рыцари и всякая подобная публика и каждый пожелает меня спасти, я могу… Ну, в общем, вы поняли.

– Занервничать? – предположила Церера.

– Вот именно. – Рапунцель любовно погладила арбалет. – Занервничать.

– Если кто-нибудь спросит, то мы вас никогда не видели, – с чувством заверил ее Лесник.

– Да, так будет лучше, – сказала Рапунцель.

Они распрощались с ней, Церера вновь забралась в седло, и Лесник направил кобылу прочь от башни. Но едва они добрались до края леса, когда в один из древесных стволов с глухим стуком вонзился арбалетный болт – всего в паре дюймов от головы Лесника.

– Вы ведь не забудете забыть, правда? – крикнула им вслед Рапунцель.

– Нет, – отозвалась Церера, застыв в седле. – Точно не забудем.

– Просто чтобы окончательно убедиться. Пока-пока-а-а!

Взмахнув белым носовым платочком, Рапунцель скрылась в своей башне, но ни Церера, ни Лесник не могли спокойно вздохнуть, пока не оказались на безопасном расстоянии от нее.

XXIIVO..LVA (древнескандинавск.)Женщина, обладающая магическими знаниями

Башня наконец скрылась из виду – что, безусловно, стало большим облегчением для всех участников этой нежданной встречи. Лес поредел, сменившись холмами, лугами и полями, огороженными стенами из уложенных друг на друга плоских камней, которые издалека походили на наброшенную на землю рыболовную сеть. Повсюду были раскиданы крестьянские дома – некоторые совсем близко друг к другу, хотя ничего похожего на город или хотя бы деревню поблизости не наблюдалось.

– Помимо привлечения внимания к акту убийства, – заметил Лесник, – ты в общем неплохо справилась, учитывая все обстоятельства.

– Вы хотите сказать, учитывая тот факт, что мы имели дело с женщиной, которая очень ценит свое личное пространство?

– Да, именно это и учитывая.

– Спасибо. Я заметила, что вы предпочли помалкивать.

– Я счел это более благоразумным, поскольку последний мужчина, который общался с ней, в конечном итоге получил арбалетный болт в башку.

– Только не потому, что заговорил с ней, – поправила его Церера, – а потому, что не захотел ее слушать. По-моему, у мужчин это очень распространенный недостаток.

– У него было не так-то много возможностей исправить эту оплошность.

– Если уж он не научился слушать других людей на данном этапе своей жизни, то вряд ли когда-нибудь продвинулся бы в этом и в дальнейшем.

– Меня поражает, насколько ты не сочувствуешь выпавшей ему участи.

– Не то чтобы не сочувствую – просто это меня не удивляет. Я всю свою жизнь имела дело с мужчинами, которые отказывались обращать внимание на то, что я им говорю, или просто отмахивались от всего, что у меня было им сказать, – то есть не все мужчины до единого, но достаточное их количество, чтобы такая модель поведения стала очевидной. В конце концов кто-то из них неизбежно должен был зайти слишком уж далеко. Логично? Я не думаю, что мужчины понимают, сколько времени женщины тратят либо на то, чтобы злиться на них, либо пытаться этого не делать.

Теперь Церера держалась за Лесника только правой рукой. Левую руку поднимать было больно, а скованность в шее распространилась и на спину. Вдобавок она не привыкла ездить верхом, что тоже не помогало. Она не хотела жаловаться, но Лесник был слишком проницателен, чтобы не заметить этого.

– Как твоя рука?

Церера не видела причин лгать.

– Не очень, – призналась она. – Хотя терпимо. Но вообще-то абсолютно все терпимо, пока есть еще силы терпеть.

– Допей-ка лучше остатки настоя. Мы будем на месте еще до наступления темноты, и тогда он тебе больше не понадобится.

Церера отпила из фляжки, но из осторожности решила не опустошать ее до конца, несмотря на заверения Лесника. Сработал материнский инстинкт: никогда не оставляй себя и своего ребенка без пропитания и всегда держи что-нибудь про запас. Действие этого зелья в сочетании с мерным покачиванием лошадиной спины вызвало у нее сонливость, и бо́льшая часть оставшегося пути прошла как в тумане. Но она все-таки увидела – или же ей приснилось, что увидела, – большой черный башмак с жестяной крышей, из изогнутой трубы которого валил дым; а когда им потребовалось пересечь реку, мост представлял собой гигантскую стеклянную женскую туфельку, вымощенную толстыми деревянными досками[15].

Наконец, когда день уже клонился к закату, они поднялись на гребень холма, откуда открылся вид на деревянную хижину. Два поля по соседству были засеяны то ли рожью, то ли пшеницей, а с одной стороны к домику прилегали загоны для скота. В одном Церера увидела кур, выклевывавших что-то из земли, а в другом – пару свиней, уткнувшихся носами в грязь. Рядом со свинарником стояла конюшня, из-за приоткрытой двери которой выглядывала голова пони, а за конюшней виднелось пастбище, на котором жалобно мычала корова. Но в остальном все было тихо, и, несмотря на прохладу приближающегося вечера, огонь в очаге хижины не горел, а ее дверь стояла приоткрытой. Лесник опять тронул кобылу с места, но прежде снял со спины топор и положил его поперек седла.

– Держись за мой пояс покрепче, – велел он. – Если придется сматываться, то очень быстро.

Они приблизились к хижине, но никто не вышел поприветствовать их, даже когда Лесник объявил об их появлении.

– Госпожа Блайт, – крикнул он, – это Лесник!

Неподалеку петух дрался с курицей за единственное кукурузное зернышко, но это был и весь корм, который Церера смогла углядеть в грязи, поскольку все остальное было до последней крошки склевано. Ей стало любопытно, сколько времени прошло с тех пор, как домашних животных кормили в последний раз.

Внутренность хижины – или же то немногое, что удалось разглядеть сквозь приоткрытую дверь, – выглядела очень темной, и Церере не показалось, что в ней кто-то есть. Лесник позволил лошади проехать дальше по грязному двору перед домом, прежде чем спешиться, прихватив с собой топор.

– Садись в седло, – приказал он Церере, – и возьми поводья. Когда я свистну, кобыла вырвется на открытое место и не остановится, пока не устанет. Пригнись пониже, доверься ей, и ничего с тобой не случится.

– А как же вы? Не можем же мы так вот просто вас здесь бросить!

– Я могу и сам о себе позаботиться. И с радостью доверю тебя этой старушке.

Он похлопал лошадь по крупу, и та легкой рысцой удалилась от хижины. Прижавшись к стене, Лесник полностью распахнул дверь.

– Эй, есть тут кто-нибудь? – позвал он и, когда ответа не последовало, вошел.

Внутри не было никаких признаков беспорядка. Стол был накрыт на двоих, хотя между двумя большими креслами стоял еще и высокий детский стульчик. Справа от двери виднелась ниша с двуспальной кроватью и занавеской, которую можно было задернуть для уединения или для защиты от лишнего света. Рядом с кроватью стояла пустая колыбелька, так что ночью мать младенца могла легко дотянуться до нее, чтобы присмотреть за своим отпрыском. С крючков на потолке свисали сухие травы, а на тех полках, где не было еды, стояли баночки с какими-то мазями и зельями. В камине над обугленными холодными дровами висел горшок с тушеным мясом. Рядом стоял кувшин с коровьим молоком. Лесник окунул в молоко палец и попробовал его на вкус – простояло оно тут уже сутки, заключил он, а то и больше. Он осмотрел кровать, одежду в открытом сундуке и прочие раскиданные по хижине пожитки, попавшиеся ему на глаза. Жили здесь двое взрослых – один пожилой, другой помоложе – и младенец: девочка, судя по шерстяной куколке в колыбели. Но куда же они девались?

Услышав позади себя какой-то шумок, он был готов уже взмахнуть топором, но это была всего лишь Церера, стоявшая в дверях с обнаженным мечом.

– По-моему, я велел тебе оставаться с лошадью, – недовольно бросил Лесник.

– Вообще-то нет, – возразила Церера, оглядывая комнату. – Сколько здесь живет народу?

– Двое, когда я был у них в последний раз: госпожа Блайт и Голда, ее дочь. Теперь у Голды свой собственный ребенок, а госпожа Блайт наверняка уже совсем старуха. Однако я не вижу здесь никаких признаков присутствия мужчины.

– Так куда же они подевались?

Лесник указал на посох у камина. Рядом с ним лежал небольшой мешочек, сшитый из кусочков кожи.

– Не знаю, но ни одна пожилая женщина не оставила бы свою трость, прежде чем выйти из дома, а рядом лежит еще и целительская сумка госпожи Блайт. Эта сумка всегда при ней, когда она куда-то отправляется. Кроме того, перевязь для младенца все еще висит рядом с колыбелью, в котелке есть еда, а молоко простояло как минимум сутки.

– Наверное, им пришлось спешно уйти.

– Или же не по своей воле… – Лесник понюхал воздух.

– Что такое? – спросила Церера. – Чем тут пахнет?

– Благовониями или чем-то в этом роде.