– Как перейдете через ущелье, будьте осторожней, – предостерегла Ингеборг. – На другой стороне царит раздор – по крайней мере, как нам говорили.
– Вельможи опять что-то не поделили, – объяснил Гогмагог. – До нас доходят слухи о захвате территорий и разграблении земель. Такова уж людская природа, ибо одни только люди стремятся получить больше, чем им причитается.
Он указал на край леса, где появились еще двое его огромных сыновей, первый из которых нес на плече древесный ствол, а другой – топор, по сравнению с которым топор Лесника показался бы зубочисткой.
– Мы берем один-единственный дуб, но человек возжелал бы весь лес. Это эгоистично и невоспитанно.
– И, даже заполучив этот лес, – подхватила Ингеборг, – он обратит свой взор на лес своего брата, нужен тот ему или нет, – поскольку не может назвать его своим.
– Вот почему, – заключил Гогмагог, – мы иногда едим таких невоспитанных людей.
Церера даже не знала, как лучше всего ответить на такое признание, так что мудро решила вообще ничего не говорить, втайне радуясь, что они были с великанами максимально вежливы.
– Церера, – обратился к ней Лесник, – надеюсь, ты меня простишь, но я хотел бы переговорить с Гогмагогом с глазу на глаз.
Церера не стала возражать. Она не видела особого смысла поднимать шум – все, что ей требуется знать, она в свое время обязательно узнает. Хотя и сомневалась, что Лесник так поступил бы, будь она мужчиной или выгляди как женщина, которой на самом деле являлась, а не как девчонка-подросток, которой некогда была. И, конечно, он не стал бы и пробовать сказать что-то в этом духе Рапунцель. Ему пришлось бы уворачиваться от арбалетных болтов, даже не закончив фразу.
Разговор не занял много времени, и, когда он закончился, гнев Гогмагога был совершенно очевиден. Но, насколько Церера могла судить, направленный не на нее или на Лесника – а значит, что бы ни стало причиной его недовольства, но только не они. Лесник вновь присоединился к ней, и, поблагодарив Гогмагога и его семью за помощь, они вновь двинулись в путь.
– Значит, этот великан был тебе не совсем уж незнаком, – сказал Лесник Церере, едва только они оказались за пределами слышимости.
– Я знала только его имя. Там, откуда я родом, и вправду знаменит легендарный великан по имени Гогмагог.
– Выходит, это и в самом деле он, – задумчиво произнес Лесник. – Это не ты перенесла сюда Гогмагога, но он здесь из-за тебя. Как я уже тебе говорил, к моменту твоего появления здесь этот мир уже заметно перестроился, готовясь к этому событию. Даже Гогмагог сознавал это, поскольку его собственные воспоминания, по-моему, казались ему не соответствующими истине, словно были заимствованы у кого-то другого. Могло быть и так, что он уже довольно долго находился в этой версии Иноземья, так до конца и не понимая почему. Могу предположить, что, встретив тебя, он будет теперь не столь озадачен этим вопросом.
– А как насчет ваших воспоминаний? – спросила Церера. – Не могут они быть тоже заимствованными?
– Нет, мои воспоминания принадлежат только мне.
– Почему вы настолько в этом уверены?
– Потому что, – ответствовал Лесник, – я помню все свои прощания.
XXVIIIWEEM (шотландск.)Обитаемая пещера или горная выработка
Они неуклонно продвигались вперед, остановившись лишь для того, чтобы поесть и отдохнуть на каком-то постоялом дворе, где привлекли к себе слишком уж много внимания, чтобы возникло желание задержаться, тем более что большей частью интерес к ним проявляли люди, которые явно никому не желали добра – даже самим себе, и, скорей всего, в один прекрасный момент будут либо повешены по требованию закона, либо зарезаны или зарублены кем-то еще более опасным, чем они сами, когда удача отвернется от них. На поляне рядом с постоялым двором путники увидели человека, который выкапывал мандрагору, орудуя железной лопатой и жезлом из слоновой кости. Помогал ему его глухой сын, который выдергивал корень, как только тот показывался на поверхности, поскольку крики мандрагоры, вырываемой из земли, убивали любое живое существо, которое их слышало. Позже они миновали круг из стоячих камней на манер Стоунхенджа, но Церера была осторожна и не стала пересчитывать их, даже когда принесенный ветром голос предложил ей попробовать.
– Ты ведь тоже это услышала? – спросил Лесник.
– Да, но я знаю, что лучше не слушать.
«Ни в коем случае нельзя пересчитывать стоячие камни!» – сказал бы ей отец. Дело в том, что точному подсчету они не поддавались, и можно было сойти с ума, пытаясь это сделать, – или же попусту потерять время, поскольку после того, как убьешь на подсчет целый день, к утру к имеющимся все равно добавится еще один камень.
До ущелья они добрались во второй половине дня. Оно было глубоким и широким, а дно его терялось в тумане. Церера услышала снизу хриплый крик, когда какой-то крылатый силуэт сорвался со своего насеста и на лету схватил зазевавшегося голубя.
– Гарпии, – сказала Церера. – Я права?
– А ты вроде оживилась, – заметил Лесник. – Даже довольна… Хотя вряд ли ты будешь настолько уж рада познакомиться с Выводком, если они вздумают полакомиться тобой.
Они проехали вдоль края пропасти на юг еще около мили – по мере их продвижения промежуток между склонами все больше сужался, – пока не приблизились к мосту. Тот был построен из дерева и металла, с опорами, встроенными в скалы по обеим сторонам, и накрыт железной сеткой, защищающей от нападения с воздуха проходящих по нему пешеходов и всадников. Над входом возвышалась высокая арка, и с нее головой вниз свисало высохшее тело гарпии, пронзенное гарпуном, древко которого все еще торчало у нее из груди.
– Предостережение, – сказал Лесник.
– Кому?
– Полагаю, остальным гарпиям. Раньше это тролли охотились на них с гарпунами, но троллей, похоже, здесь больше нет. Тем не менее кто-то явно обратил внимание на их методы.
На шее у гарпии висела табличка, которая гласила: «По приказу Балвейна, лорда-протектора».
– «Лорд», говоришь? – пробормотал Лесник. – Кто внушил ему такие идеи, что он так зазнался?
– Вы его знаете?
– Знавал я одного Балвейна, но он не был ни лордом, ни протектором, ни кем-то еще.
Слева от себя Церера заметила нечто похожее на пару небольших каменистых холмиков. Направив к ним своего пони, она обнаружила две уродливые статуи, распростертые на земле. Их лица, и без того гротескные и обезображенные природой, были еще и искажены болезненной гримасой. Странно, но руки и ноги у них были прикованы цепями к кольям, вбитым глубоко в землю.
– И что же они должны изображать? – спросила она, когда Лесник присоединился к ней.
– Это мостовые тролли, – ответил тот, – или, вернее, были ими. По крайней мере, теперь мы знаем, что с ними стало.
– Вы хотите сказать, что когда-то они были живыми существами?
– И еще какими живыми – хотя, видать, жилось им ничуть не лучше, чем сейчас гарпиям при новом правлении Балвейна. Наверняка это он распорядился их сюда пришпилить, зная, что солнечный свет сделает все остальное. Тролли могут выдержать пребывание на солнце, но только совсем недолго. Оно превратило этих двоих в камень.
– До чего же ужасный поступок! – возмутилась Церера.
– Если тебя это хоть как-то утешит, Балвейн наверняка потерял при этом много своих людей. Троллей не так-то легко усмирить.
– Готова поспорить, что сам он при этом рук не замарал.
– Если это тот самый человек, которого я имею в виду, сомневаюсь, что он вообще потрудился при этом присутствовать. Для него это был чисто практический вопрос – проблема, которую требовалось решить как можно быстрей и эффективней.
Оставив окаменевших троллей, они двинулись по мосту. Под тяжестью лошадей тот тревожно застонал, и у Цереры возникло нехорошее чувство, что доски под ними сейчас провалятся, а сами они сверзятся в пустоту. Впрочем, они вряд ли погибли бы, ударившись о дно, поскольку гарпии подхватили бы их задолго до этого, что вряд ли можно было считать большим утешением. Церера старалась смотреть строго перед собой, сосредоточившись на такой же арке на противоположной стороне – как она могла видеть, тоже украшенной мертвой гарпией. Церера решила, что этот лорд Балвейн ей не нравится. Какую бы опасность ни представляли собой гарпии, они, как и тролли, были разумными существами. Подвешивать эту пару на мосту для устрашения прочих представлялось ей излишне жестокой мерой – равно как и неразумной, поскольку страх всегда очень близок к ненависти.
Вскоре у Цереры появилась возможность понаблюдать и за живой гарпией, причем с близкого расстояния – когда одна из них поднялась в воздух, чтобы взглянуть на путников. У нее были крылья летучей мыши и чешуйчатое тело рептилии, но черты лица были женскими, если только у женщины могут быть змеиные глаза и змеиные же клыки. Руки и ноги гарпии заканчивались черными когтями, которыми она уцепилась за обтянутый железной сеткой каркас моста, опустившись на него прямо над головой у Цереры и накрыв ее своей тенью. Ее длинные серебристые волосы развевались на ветру. Пахло от нее, как от птичьей клетки, которую годами не чистили.
– Что это она делает? – спросила Церера.
– Пытается напугать тебя, – ответил Лесник. – В качестве прелюдии к тому, чтобы съесть тебя.
– Что ж, первая часть вполне удалась, но я не собираюсь позволить ей перейти ко второй, так что не затруднит ли вас сказать ей, чтобы она летела дальше по своим делам?
– Думаю, что лучше просто не обращать на нее внимания.
Леснику-то легко было так говорить, поскольку это не на него смотрела гарпия сквозь железную сетку, которая больше не обещала такой безопасности, как раньше. И существо это было не просто голодным, но еще и злобным – ненависть буквально волнами исходила от него. Хотя Церера вновь поспорила бы с лордом Балвейном касательно того, насколько благоразумно столь бессердечное обращение с гарпиями, поскольку эта, похоже, не извлекла никаких уроков из судьбы своих сестер, не считая разве что стремления поквитаться.