Но незваный гость не упал, даже когда сила тяготения явно должна была возобладать над его весом. Вместо этого тело словно прилипло к стене, так что он прильнул, опустив голову, к сухой раскрашенной глиняной обмазке. Его взгляд метнулся к кровати, но к тому времени Церера уже узнала его, узнала с того самого момента, как только увидела эти длинные пальцы, вцепившиеся в оконную раму, – Баако, да не Баако. Глаза у него были зеленовато-черными, как поверхность заросшего тиной пруда, и переместились с передней части лица на бока головы. Рот растянулся так, что уголки губ наполовину заехали на щеки, а зубы, обнажившиеся в этой ухмылке, оказались длинными и желтыми, и десны настолько отслоились от зубов, что показались корни. Пришелец не выказал никакого удивления, застав в постели одну только Ими. Во всяком случае, эта ужасная ухмылка стала еще шире, и его внимание сосредоточилось исключительно на девчушке, когда он бесшумно соскользнул на пол, прежде чем встать рядом с ней, растопырив пальцы правой руки – из которых на глазах у Цереры уже выдвинулись длинные ногти, готовые хватать и пронзать.
В этот момент она сбросила с себя одеяло, держа меч наготове в правой руке. Баако, или же существо, принявшее его облик, приостановило атаку и впервые издало звук, похожий на предостерегающее и негодующее змеиное шипение, которому вторил другой свист, когда меч Цереры метнулся в воздухе всего в нескольких дюймах над лицом Ими и отсек эти длинные пальцы-стилеты по костяшкам. Шипение Баако перешло в испуганный вой, разбудив Ими, которая немедленно отползла от него, свалившись с кровати и бухнувшись на пол рядом с Церерой.
С изуродованной конечности Баако капала иссиня-черная кровь, а обрубки пальцев на ней пузырились и дымились. Он попытался резануть Цереру когтями неповрежденной левой руки, но это был не более чем защитный ход, предназначенный для того, чтобы удержать ее и ее сталь на расстоянии, – Баако уже пятился, ища пути к отступлению. Его левая рука становилась все длиннее и длиннее, увеличившись вдвое по сравнению с прежней длиной, когда он потянулся к оконной раме, чтобы ухватиться за нее, но Церера запрыгнула на кровать и хрястнула мечом по этой руке, отрубив ее чуть ниже локтя. Баако снова взвыл, когда в дверь спальни забарабанили чьи-то кулаки; хоть и дважды раненый, он по-прежнему был опасен. Смирившись с тем, что отступление уже невозможно, он решил, что если ему и суждено умереть, то не в одиночестве. Лже-Баако прыгнул, разинув рот и готовый зубами прогрызть себе путь сквозь лицо Цереры. Он был быстр – так быстр, что в мгновение ока его челюсти оказались всего в дюйме от носа Цереры, а его влажное дыхание коснулось ее кожи.
Но это было и все, чего ему удалось достичь, и вдох его при этом оказался последним. Меч Цереры погрузился по самую рукоять, пронзив ему сердце. Когда он испустил дух, все признаки Баако отпали, как сброшенная змеей кожа, обнажив фейри под ними. Напоследок в этих хищных глазах на миг вспыхнул бледный огонек. Сначала Церере показалось, что она видит в них собственное отражение, но возникшее перед ней лицо, хотя и женское, не было ее собственным. Оно было старше, умней, смертоносней – еще одна призрачная сила, на миг вселившаяся в обреченного фейри, чтобы глянуть на его убийцу. А затем, столь же быстро, как и появилось, лицо исчезло, а вместе с ним ушли и остатки жизни фейри. Церера ослабила хватку на рукояти меча, и враг рухнул на простыни, уронив голову на подушку.
Дверь спальни с треском распахнулась внутрь, и Лесник влетел в комнату вслед за ней, сопровождаемый Табаси и его сгрудившимся позади воинами. Ими бросилась к своему отцу, который поручил ее заботам двух своих людей, все еще опасаясь существа на кровати.
– Всё в порядке, – объявил Лесник. – Он мертв.
А потом обратил свое внимание на Цереру.
– Я тоже в порядке, – сказала она ему.
Но глаза ее были устремлены не на Лесника, а на мертвого фейри. Она все-таки сделала это.
«И сделала бы это снова – ради Ими, ради любого ребенка!»
Кончиком своего топора Лесник подобрал с трупа серо-черную оболочку, отдаленно напоминающую пропавшего юношу.
– Оно было похоже на Баако, – сказала Церера, – до самого конца.
– Подменыш, – объяснил Лесник, – отправленный убить Ими.
Табаси осмотрел темную кучку на лезвии топора.
– Теперь мы знаем, что Баако у них, – продолжал Лесник, – и что он жив. Иначе подменыш не смог бы принять его облик. Фейри не способны имитировать мертвых.
– Но оставят ли они его в живых после этого? – спросил Табаси.
– Так от него будет больше пользы. Хорошо это или плохо, но он все еще молод – тоже ребенок, хоть и почти мужчина.
– Значит, они будут питаться моим сыном?
– Он сильный, как его мать и отец. Он выдюжит.
– Только вот как долго?
– Если повезет, – отозвался Лесник, – то до тех пор, пока мы его не отыщем.
XLVSKYN (древнескандинавск.)Чувственное восприятие окружающего мира
В Салааме кипела бурная деятельность – кое-где совсем уж горячо и неистово, в других местах более сдержанно. Поисковый отряд, призванный попытаться вернуть тело Саады, собирал продовольствие и снаряжение, тогда как другие жители деревни готовили тела погибших к погребению.
Церера находилась в самом центре событий. Табаси лично проследил за тем, чтобы Кайя – женщина, назначенная сменить Абанси на посту старшего советника, – подстегнула бдительность стражи и назначила для обеспечения безопасности Ими в его отсутствие только заслуживающих доверия людей. Стражники, которые ночью заснули на своих постах и тем самым позволили захватчикам проникнуть в деревню, погибли от клинков фейри, так что были в полной мере наказаны. Но если б они остались в живых, Табаси не стал бы слишком сурово карать их – он сам, Саада и Абанси несли такую же ответственность за то, что в последние годы оборона деревни заметно ослабла. Табаси и его жена не раз по ночам покидали ее, проскользнув мимо дремлющих часовых, чтобы прогуляться вдоль реки. Они могли устроить часовым выволочку по возвращении или сделать какое-нибудь замечание Абанси на следующий день, но и только. Все здесь стали слишком уж самонадеянными, и фейри, поддержанные гарпиями, заставили их поплатиться за это.
Предстояло еще принять решение о том, кто сменит Сааду на посту главы деревни, как только ее смерть будет окончательно подтверждена. Табаси, даже как ее законный супруг, не имел права сменить жену на этом посту, поскольку община всегда исповедовала матриархат. Он думал, что, скорее всего, жители деревни выберут Кайю и что это будет хороший выбор, но пока она уступила эти полномочия Табаси.
Вернулся гонец, отправленный теми жителями деревни, которые ночью отправились выслеживать фейри. Те могли передвигаться пешком, не будучи легко обнаруженными, тогда как любой человек, в том числе и Баако, отличался более тяжелой поступью. Следы Баако были обнаружены неподалеку от реки, и, следуя по ним в течение пары часов, преследователи пришли к выводу, что фейри направляются к ущелью. Это вселило в Табаси и всех остальных, включая Цереру и Лесника, надежду, что Баако еще можно спасти, и воодушевленная поисковая партия отправилась в путь с еще большей целеустремленностью, намереваясь присоединиться к первой группе, поджидающей ее в лесу, и взяться за гарпий и фейри с куда большими силами.
Дэвид решил не участвовать в поисках. Он был явно подавлен с тех самых пор, как Церера рассказала ему о Скрюченном Человеке, и теперь предпочел избрать свой собственный путь. Когда, последовав примеру Лесника, она забралась в седло, он похлопал ее пони по крупу. К своим припасам и оружию Лесник добавил матерчатую сумку, в которой лежал один-единственный предмет размером с дыню. Сумка была привязана к его седлу, и Церера изо всех сил старалась не задеть ее коленом.
– Ну а вы куда? – спросила она у Дэвида.
– Туда, где все это закончилось, – ответил тот, – или где я думал, что закончилось. Обратно в замок. Туда, где Скрюченный Человек расстался с жизнью прямо у меня на глазах.
И Лесник даже не пытался его отговорить.
Через считаные часы два отряда деревенских жителей встретились, и объединенная поисковая партия насчитывала уже в общей сложности около сорока человек. Созвали совет, поскольку, судя по всему, на месте их встречи фейри могли разделиться на две группы: одна направилась на северо-восток, а другая – с Баако – продолжила движение в сторону ущелья, хотя первая цепочка следов всего через полмили обрывалась.
– По-прежнему движемся на запад, – сказал Табаси своим людям.
– А как же дети? – возразил Лесник. – Те, что из вашей деревни? Откуда нам знать, что они у тех фейри, которые направляются к ущелью?
– Я бы разделил наши силы, если б имелся другой след, по которому можно было бы пойти, но его нет.
Возражений не последовало – хотя бы потому, что, как справедливо заметил Табаси, ничего другого им не оставалось.
– Так куда же делись остальные фейри? – спросила Церера у Лесника.
– Им могли помочь гарпии, – ответил он. – Или же…
Лесник покачал головой, не желая заканчивать фразу, поэтому Церера сделала это за него:
– Или же они оставили ложный след, чтобы увести нас в сторону.
– Мы можем приписывать им большее коварство, чем следовало бы, – буркнул Лесник.
– А такое возможно, когда речь идет о фейри?
Жители деревни уже вновь двинулись в путь. Лесник тронул каблуками свою кобылу.
– Все когда-то бывает впервые, – сказал он.
Они держались позади следопытов – просто на тот случай, если те потеряют след Баако и им придется возвращаться по собственным следам: не отклоняясь от их пути, они не рисковали стереть какие-либо признаки беглецов. Ехали верхом только Церера с Лесником. Остальные передвигались на своих двоих, но практически бегом и почти без остановки, и даже через пару часов, когда солнце миновало зенит, не проявляли ни малейших признаков усталости. Местность была холмистой и лишенной деревьев, но трава была высокой, а земля местами настолько расклякшей, что Церера подумала, что наверняка и сама сумела бы проследить за продвижением Баако, настолько четкими были отпечат