?
Рискуя повториться (но то, что важно, не грех и повторить), приведу здесь напоминание еще об одном уроке, который следует усвоить: лишь немногие живые существа – будь то люди или дриады, фавны или фейри – целиком и полностью плохи. Да, они могут совершать ужасные поступки, порой даже совершенно непростительные, но есть разница между тем, что кто-то делает, и тем, чем кто-то является. В конце концов, если всех нас судить лишь по худшим поступкам, которые мы совершили, многие из нас оказались бы за решеткой, а у остальных не осталось бы друзей.
Это имеет решающее значение для любого понимания Калио. Дриада слишком долго была одна. Она стала свидетельницей постепенного истребления своей расы – как непосредственно руками людей, так и косвенно, через осквернение последними окружающей среды, частью которой и были дриады. Фейри, которым полагалось бы быть союзниками Калио, отвергли ее, рассматривая как некое низшее существо и предоставив ей выживать по собственному разумению в мире, в котором она была окружена врагами. В Калио было много хорошего – столько нежности к миру природы, столько заботы о духах, которых она носила внутри себя, – но горе, одиночество, ожесточение и страх отравили эту последнюю дриаду, сделав кислым то, что некогда было сладким, и запятнав то, что когда-то было чистым.
Укрывшись в темнице, Калио принялась пересчитывать своих врагов по пальцам. На первом месте здесь стоял весь род человеческий – люди, хотя их было слишком много, чтобы всех перечесть, так что одного пальца хватило для всех, за исключением тех, кто заслужил особую ненависть к себе. Это привело ее к пальцу номер два и Церере, которая причинила ей такую сильную боль, тогда когда все, чего хотелось Калио, – это провести какое-то время с ней под землей, поскольку Калио думала, что девочка-подросток способна продержаться там дольше младенца. Справедливо это или нет, но с тех пор Калио пришла к выводу, что Церера ничем не лучше одной из тех молодых женщин, которые превратили ее сестру в истошно кричащую, пылающую фигуру из жара и света. Для Калио все люди были одинаковы, и поэтому все в равной степени виновны в обидах, причиненных дриадам. Если Калио не сумела наказать ту девицу, которая помогла убить ее сестру, то Церера, которая пошла в нее, стала бы прекрасной заменой.
Следующими в списке ее противников стояли сами фейри. На взгляд Калио, фейри были едва ли лучше людей. Может, это и люди уничтожали край, который так любила Калио, – вырубая и сжигая его деревья, выкапывая глубокие ямы в земле, чтобы добывать природные богатства, превращая реки и ручьи в мертвые зоны своими нечистотами, – но фейри потворствовали этому, не оказывая никакого сопротивления и предпочтя вместо этого скрыться из виду. Потайной Народ, вероятно, убедил себя, что просто ждет подходящей возможности, но, на взгляд Калио, это ожидание чересчур уж затянулось, а ущерб, причиненный подобными колебаниями, будет уже нелегко возместить. Калио подозревала, что для этого уже вообще слишком поздно и люди склоняются к тому, чтобы окончательно превратить мир в руины. Да, он все-таки восстановится, но только лишь после того, как обернется против людей, навсегда вычеркнув их из своих анналов.
Наверное, что еще более важно – хотя Калио неохотно признавала это даже в тиши своего собственного сердца, – это что фейри бросили ее на произвол судьбы, а по возвращении продолжали рассматривать как нечто такое, чем можно попользоваться и выкинуть, в зависимости от обстановки. Но чего фейри не знали, так это что Калио умирала и что знала она об этом еще до того, как их с Церерой пути пересеклись. Удар камня не только ранил ее, но и приблизил ее конец, так что любой шанс отомстить за все, что было сделано с ней и ее сородичами, должен был появиться как можно скорее.
Мимо проскользнул один из фейри, существо настолько дряхлое, что кожа у него на лице отвалилась от черепа, а обнажившаяся кость покрылась зеленоватым могильным лишайником. Он не удостоил Калио даже взглядом, хотя знал, что она здесь. Такое пренебрежение заставило ее вскипеть. Это ведь Калио привела фейри к этому моменту, это Калио нашептывала в человеческие уши, это Калио проложила этот путь! Но все, что интересовало фейри, – лишь убийства и разрушения.
И вот настал черед последнего пальца и последнего врага – Скрюченного Человека. Как и все живые существа, обладающие инстинктом самосохранения, Калио старалась избегать его во время его господства в этих краях. Его зло было безгранично. Он жил лишь для того, чтобы создавать истории, и ради этого манипулировал другими, хотя каждая его сказка оказывалась пустой внутри и плохо заканчивалась. Калио знала: все остальные считали, что он давно мертв, но дриада, укоренившаяся в мире природы, распознала регулярно происходящие в нем возмущения, словно далекое смещение тектонических плит, и аномалии в поведении маленьких ползучих тварей и зарослей плюща, как будто, пусть всего и на несколько секунд, они проявляли тревожные признаки самосознания. Калио никак не показывала, что заметила эти изменения, – лишь сохраняла их в своей памяти, хотя и улавливала в них некое эхо Скрюченного Человека. А теперь здесь, в этой подземной темнице, его присутствие казалось настолько всеобъемлющим, что если б в один прекрасный момент Калио вдруг проснулась и обнаружила, что он стоит перед ней таким, каким был когда-то, то это ее ничуть не удивило бы.
Калио не знала, зачем Скрюченному Человеку понадобилась Церера. Каковы бы ни были его резоны, фейри вполне устраивало, чтобы девушка досталась ему, – вот почему был отдан приказ, что она не должна пострадать во время нападения на деревню. Но Калио намеревалась досадить им всем: человеческим существам, фейри – и Скрюченному Человеку, как только получится вызнать, чего он хочет и зачем.
Лучше всего было то, что у Калио тоже имелись свои планы на Цереру. Когда все цели дриады будут достигнуты, она вернется в свое маленькое дупло, чтобы умереть, но не сделает этого в одиночестве. У нее будет компания, когда она угаснет, чтобы вернуться в сырую землю. С ней будет Церера, и Калио дождется, пока та не умрет, прежде чем самой в последний раз закрыть глаза, навсегда распрощавшись с болью.
XLIXHERRLOF (древнескандинавск.)Военный трофей
Рано поднявшись и быстро перекусив, Церера с Лесником возобновили свои поиски Калио. Церера рассказала Леснику о том, что ей привиделось ночью. Образ фейри, выступившей из картины, по-прежнему преследовал ее. Она не думала, что сможет когда-нибудь опять комфортно чувствовать себя в художественной галерее, а что касается картин на стенах ее дома, то, пожалуй, придется избавиться и от них.
– Но я не могу поклясться, что эта фейри и вправду выбралась из картины, – закончила Церера. – Как будто мне показали то, чего на самом деле не происходило, но тем не менее содержало истину: своего рода метафору.
– И Калио хотела, чтобы ты это увидела? – спросил Лесник.
– Она догадалась, что я следую за ней по пятам.
– И все-таки даже не попыталась спрятаться от тебя или как-то тебе воспрепятствовать?
– Нет, насколько я могу судить. Не исключено, что Калио хочет, чтобы я ее нашла.
– Если это так, то она может готовить тебе ловушку.
– Нам ничего другого не остается, кроме как продолжать начатое, – сказала Церера. – Калио показала мне детей. Они умирают…
Незадолго до полудня они увидели приближающегося к ним всадника. Еще до того, как она смогла разглядеть его лицо, Церера узнала в нем Дэвида – хотя бы из-за Сциллы, прекрасной белой лошади, на которой тот скакал. Согласно «Книге потерянных вещей», Сцилла некогда принадлежала рыцарю по имени Роланд – мятущемуся, убитому горем человеку, который наконец обрел покой, после чего Сцилла досталась Дэвиду. Церера и Лесник были рады видеть его и остановились, чтобы размять ноги и обменяться новостями.
– В деревне уже больше нечего было делать, – сказал им Дэвид. – Мертвых похоронили, караул удвоили, а Ими хорошо охраняют: по ночам вокруг ее кровати всегда рассыпан хлеб, а на шее застегнуто стальное ожерелье-оберег. Я направлялся туда, где стоит старый замок, и издалека заметил вас. Я думал, вы с Табаси и остальными, но все же вы здесь – едете в противоположную сторону от ущелья…
– Церера придерживается мнения, что все это было лишь отвлекающим маневром, – ответил ему Лесник, – и что Баако по-прежнему с фейри, вместе с остальными украденными детьми. Она может привести нас к ним.
– И как ты собираешься это сделать? – спросил Дэвид у Цереры.
– При помощи укуса Калио, – объяснила она. – Чем ближе я к ней, тем сильней он болит. И я вижу ее в своих снах, только вот это нечто большее, чем просто сны. Я иду с ней бок о бок. Я вижу то же самое, что и она.
– Приходилось мне слышать и более странные вещи, – заметил Дэвид.
Церера в этом ничуть не сомневалась. По стандартам «Книги потерянных вещей» телепатическая связь, установленная с обитающим в дереве духом, едва ли считалась тут чем-то достойным упоминания.
– Проблема в том, – продолжал Лесник, – что Калио, судя по всему, тоже сознает присутствие Цереры. Тут разыгрывается какая-то игра, но, по крайней мере, мы это видим. Есть разница – играть самому или когда тобою играют.
Церера не была уверена, что полностью согласна с этим. Нелегко играть в какую-то игру, когда не знаком с ее правилами, хотя, что касается Калио, то Церера не думала, что тут существуют вообще хоть какие-то правила.
– Калио ненавидит меня, – сказала она. – Она просто-таки излучает враждебность, причем не только потому, что я ее ранила. Это больше похоже на какую-то старую неприязнь, хотя мы никогда раньше не встречались.
– Ты представляешь собой род человеческий, – объяснил Лесник. – Антагонизм между людьми и Потайным Народом настолько же стар, как и любой другой, а Калио родственна фейри.
– Но недоброжелательность Калио кажется мне конкретной, а не общей. Она ненавидит именно меня, а не то, что я собой представляю, – или не только это.