Хотя и Балвейн был вынужден действовать только одной рукой – челюсти волчицы растерзали вторую так сильно, что его левое предплечье от плеча до локтя превратилось в сырое мясо, а обе основные кости его были сломаны. А еще он заработал укус в левое бедро, вырвавший кусок плоти размером с кулак, и рана обильно кровоточила. Теперь Балвейн едва мог стоять на ногах, но если б упал, волчица сразу набросилась бы на него, поэтому он попытался опереться на одну из стен, стараясь не касаться ее своими поврежденными частями тела.
Со всех сторон доносился грохот катастрофы, и обоих противников покрывал тонкий слой пыли. Балвейну казалось, что где-то вдалеке он слышит крики людей и гномов, а также испуганный рев животных. Он понял, что происходит: рудник со всем своим обустройством рушится, а его собственные действия лишь ускоряют это обрушение, не только прямо сейчас, в этой пещере, – натяжением цепи, попыткой поднять заякоренный кинжал, – но и гораздо раньше, когда он счел себя достаточным ловкачом, чтобы манипулировать фейри, хотя на самом деле те куда ловчей манипулировали им в ответ. Даже сейчас Балвейн не взялся бы утверждать, что фейри не предоставили ему обещанного: они и вправду убрали пятерых вельмож, выставили перед ним волчицу, а рудник «Пандемониум» теперь принадлежит только ему одному, пусть даже и послужит ему могилой. Но если ему и доведется умереть, то умрет он, лишь зная, что волчица испустила дух раньше него.
– Ну давай же! – подстрекал Балвейн. – Ты просто позволишь мне истечь кровью до смерти или все-таки закончишь начатое?
С челюстей волчицы капали кровь и слюна. Она все пыталась подобраться к нему поближе, но остерегалась клинка не меньше, чем Балвейн ее зубов, и поэтому оба держались вне досягаемости друг друга. Волчица отступила назад и вроде как пошатнулась, как будто запуталась в собственных ногах. Балвейн увидел свой шанс. Он бросился на нее, вскинув кинжал, чтобы поразить ее в самое сердце, и…
Но все это было лишь уловкой, и клинок Балвейна бессильно пронзил воздух. Потеряв равновесие, он мимолетно предположил, что плоть и мех смягчат падение, но вместо этого со всего маху брякнулся о твердый камень. Боль была неописуемой – настолько свирепой, что на миг лишила сознания, когда его собственный разум попытался оградить его от боли.
Балвейн лежал на спине, боясь пошевелиться, боясь даже открыть глаза, а на лицо ему падали теплые капли. Наконец он открыл глаза и увидел волчицу, которая стояла прямо над ним. Балвейн попытался воспользоваться кинжалом, но волчица переставила левую лапу, пригвоздив его правую руку к полу пещеры.
Весь былой пыл оставил Балвейна. Все было кончено.
– Они обманули нас обоих, – сказал он волчице. – Прими свою победу, чего бы она ни стоила.
Волчица опустила башку, раскрыла пасть и медленно, не спеша разорвала Балвейну горло.
LXVIIIEAXL-GESTEALLAS (староангл.)Закадычные друзья, надежные попутчики в дороге
Церера долго не могла заставить себя заговорить. И этот тип вернет ей Фебу?
– Ты сомневаешься во мне, – произнес Скрюченный Человек, – и я тебя не виню. Видишь ли, ее история по-прежнему все еще пишется, как и твоя. Все эти врачи, ее друзья – даже ты сама, в моменты отчаяния, – забыли об этом и дали ее сказке концовку, в которой она никогда не проснется, в которой никакой принц не разрушит чары, упав перед ней на колени или совершив какие-то чуть более интимные действия.
Дыра, которая была левым глазом Скрюченного Человека, ухитрилась похотливо подмигнуть, чему способствовали маневры пристроившегося над ней таракана. Даже не задумываясь, Церера отвесила ему оплеуху, но ее рука безвредно прошла сквозь массу ножек, панцирей и усиков, которые вновь сгустились позади нее, – хотя и не раньше, чем наградили ее несколькими укусами за беспокойство. Скрюченный Человек отпрянул назад, виновато подняв руки.
– Прости, – сказал он. – Я переступил черту, во многом точно так же, как и некоторые прекрасные принцы при виде спящей девушки. Вообще-то гадкие создания, эти мужчины. Когда твоя дочь проснется – тут я исхожу из того, что мы все-таки придем к соглашению, – советую обязательно предостеречь ее на их счет. Я тоже могу помочь ей в этом отношении.
– И как вы предлагаете все это проделать? – спросила Церера, наконец обретя дар речи.
– Позволь мне показать тебе, – сказал Скрюченный Человек, продвигаясь к самой старой, глубокой и темной из червоточин. – Заходи и увидишь то, чего никто еще никогда не видел.
Калио тоже невольно оказалась свидетелем того, о чем раньше знал только Скрюченный Человек, поскольку сам все это и создал – часовню, отделанную искореженным, почерневшим деревом, каждая бесформенная деталь в которой представляла собой дриаду, сожранную огнем. Некоторых Калио узнала, несмотря на то, как с ними обошлись: вот Аканта, на коре которой летом расцветали розовые розы, и Дафна из лавра; вот Алодия с болот и Орея с гор. Многие из них были старыми и заматеревшими, а другие – едва сформировавшимися, умершими так рано, что их пальцы были всего лишь нераспустившимися бутонами. Каждая из них была аккуратно расположена лицом наружу, а их ветви переплетены так, чтобы не оставалось ни единого свободного дюйма стены позади них, так что не исключалось, что эта часовня построена целиком из обожженного дерева. Даже это было бы оскорблением для Калио – деревья были живыми существами и заслуживали уважения не только при жизни, но и после смерти, – и все же это были не просто деревья, а останки древних душ, тесно связанных с землей. И вот какая судьба их постигла: быть сожженными заживо на потеху существу, прожившему слишком долго, а после стать украшением одной из комнат лабиринта, в котором оно обитало и где могло на досуге вновь и вновь переживать момент их уничтожения.
Что бы ни уцелело пока еще в Калио, что бы ни позволяло ей так долго выживать в одиночестве, теперь все это было одним махом расколото. На миг она вообще стала ничем, когда последний проблеск ее прежней сущности угас, а ее место приготовилась занять новая самость, созданная из отсутствия, тьмы и смерти – того, чего нет. Когда трансформация завершилась, Калио была уже не просто собой, а каждым живым существом, когда-либо пострадавшим от рук кого-то более сильного и безжалостного, – каждым животным, на которое охотились и убивали ради удовольствия; каждой женщиной, изнасилованной мужчиной; каждым ребенком, ставшим жертвой взрослого; каждым младенцем, умершим от голода; каждой жизнью, сведенной на нет чьей-то жестокостью. Видовые различия больше не имели значения, поскольку боль не имеет расовой принадлежности, а вред, причиненный одному, – это вред, причиненный всем сразу. В ярости Калио была чистота, даже изящество, и яркий накал, столь же ужасающий и всепоглощающий, как и любой адский огонь.
Калио посмотрела на факел, потрескивающий рядом с ней на стене. На протяжении всей своей жизни она бежала от огня, точно так же, как ее сестры, хотя в конце концов тот настиг и уничтожил их всех – всех до единой. Даже в своем новом воплощении Калио потребовалось все ее мужество, чтобы сделать то, что она сделала потом.
Она решительно сорвала факел со стены.
LXIXRGEWINN (староангл.)Древняя вражда
Дэвид и Баако вернулись в замок через потайной проем за картиной. Фейри по пути им не встретились, и это было только к лучшему, поскольку младенцам не понравилось, что их несут по туннелям, и они выражали свое неудовольствие непрерывным тихим плачем.
Остановившись возле окна, Дэвид с Баако посмотрели, как окутанный лунным светом поток людей и животных – рабочих, их семей и тех лошадей и быков, которых удалось спасти, – стремится убраться подальше от надвигающегося на «Пандемониум» и соседние шахты бедствия. Откуда-то издалека доносился нерегулярный глухой грохот, и стены замка содрогались в ответ. Они ощутили подземные толчки еще в туннелях, но не знали их причины. А теперь знали.
Когда они поднимались из подвальных помещений наверх, никто не обращал на них никакого внимания. Всех слишком тревожили рудник и возможность того, что его разрушение может распространиться на замок и его окрестности. Хотя «Пандемониум» располагался довольно далеко, все хорошо знали, что земля под ним буквально испещрена туннелями и пещерами времен Скрюченного Человека, лишь часть из которых была обнаружена во время горных работ и строительства нового замка. И точно так же, как шахтеры бежали из «Пандемониума», так и многие обитатели цитадели стремились удалиться от зоны риска на максимально возможное расстояние. Собственно замок паника еще не затронула, но Дэвид мог сказать, что она не за горами. Все, что потребовалось бы, – это всего лишь трещина в стене или маленький провал во дворе, чтобы тревога переросла в истерию.
Поэтому они испытали некоторое облегчение, когда наткнулись на Лесника, который тоже вернулся в замок – в надежде, что они все-таки нашли дорогу назад. Он был рад увидеть их в целости и сохранности, а также спасенных младенцев. Что же касается Цереры, то, по его признанию, Лесник и не ожидал увидеть ее с ними, хотя это вовсе не означало, что он не желал этого.
– Замок пока что стоит, на данный момент, – сказал он им, как только отыскались слуги, которые могли бы позаботиться о детях. – Но все зависит от того, как именно фейри организовали разрушение шахт. Могу предположить, что они ослабили шурфы в ключевых местах, но, похоже, неправильно рассчитали время. Уже есть жертвы, но если б обрушение оказалось более внезапным, погибших было бы намного больше. На данный момент большинство шахтеров эвакуировано, а остальных вот-вот поднимут на поверхность. Хотя приоритетом фейри было уничтожение шахты, а не гибель шахтеров.
– Если это так, – заметил Дэвид, – то зачем было убивать госпожу Блайт и ее дочь или нападать на деревню Баако?
– Цель состояла в том, чтобы уничтожить тех, кто обладал знаниями и умениями, позволяющими противостоять магии фейри, что наводило на мысли о том, что это лишь первый шаг в более длительной кампании. Потеря таких знаний способна нанести куда больший ущерб, чем обрушение любой шахты.