Правда, для этого понадобилось не только давление сверху, но и гниение нашего собственного руководства. В полном соответствии с теорией классиков.
Допустим, у нас есть популяция – достаточная для самовоспроизводства совокупность людей. Понятно, они различаются по многим показателям. Отберём из популяции некоторое число лучших – элитных – по произвольно выбранному показателю, поддающемуся оценке «на глаз». Предоставим им право кооптации – выбора из той же популяции новых членов элиты взамен выбывающих по любым причинам. Оказывается, довольно скоро среднее по элите значение выбранного показателя станет хуже среднего значения по всей популяции. Причина понятна: кому охота собственноручно подтягивать к себе конкурентов!
При взгляде на наш нынешний креативный класс, самостоятельно определяющий степень рукопожатности окружающих, действие теоремы очевидно. Увы, работает она и с показателями, оцениваемыми куда проще – например, с эффективностью управленческой деятельности.
Когда хозяйство страны контролировали Дзержинский (по совместительству с руководством спецслужбами он возглавлял ещё в разное время народный комиссариат путей сообщения и Высший совет народного хозяйства) и Джугашвили, за провал работы можно было вылететь из партии. Это – вопреки современным рассказкам – не означало непременного попадания под суд, но исключало последующее назначение на новый управленческий пост по меньшей мере до получения серьёзного образования (на руководящую работу могли назначить и высокопрофессионального беспартийного, но исключённому из партии предстояло доказать свой профессионализм практически с нуля).
Впрочем, сам Джугашвили, по неизбывной мягкости характера, предпочитал – в тех случаях, когда решать вопрос приходилось лично ему – отправлять неудачливых руководителей на меньшую по сложности работу. Его преемник по партийной линии Никита Сергеевич Хрущёв был куда жёстче и резче. Но управленцы поддержали затеянный им государственный переворот 1953.06.26 – с оттеснением на вторую роль Маленкова – преемника Джугашвили на посту главы правительства – и убийства Берия – фактического наследника выработанной Джугашвили внутренней и внешней политики – только в обмен на существенное улучшение условий собственного существования. Хрущёву пришлось сделать понижение в должности общепринятой карой за слабое руководство. Цена ошибки стала куда меньше для самого ошибающегося. И ошибок стало больше.
1964.10.14 пленум Центрального комитета КПСС снял Хрущёва с постов первого секретаря ЦК и председателя Совета министров СССР. Его преемник на партийном посту Леонид Ильич Брежнев, избранный как промежуточная фигура (пока те, кто посильнее, не договорятся между собою), сумел переиграть конкурентов не только благодаря собственным интригам, но прежде всего привлечением большинства управленцев на свою сторону. Способ – тот же, что и у Хрущёва. Проштрафившихся руководителей теперь, как правило, смещали не вниз, а в стороны, переводя на аналогичную управленческую должность в другом регионе или другой отрасли. Специальные знания стали считаться такими же ненужными, как для нынешних Master of Business Administration и прочих эффективных менеджеров, чьи плоды деятельности рушатся на наши головы уже третье десятилетие подряд.
Прекратилось исключение из элиты тех, чьи показатели явно хуже средних по всей популяции. Теорема о вырождении кооптирующейся элиты заработала в полную силу. Преемник Брежнева Юрий Владимирович Андропов потряс страну признанием: мы не знаем общества, которое построили.
Главные организаторы перестройки Михаил Сергеевич Горбачёв и Александр Николаевич Яковлев гордо заявляли, что чуть ли не с раннего детства ненавидели советскую власть и намеревались уничтожить социализм. Полагаю, это скорее попытка сделать из малой нужды большую добродетель. В те годы, когда они были на вершине власти, невооружённым глазом было видно: они просто не знают, что и как делать, и судорожно дёргаются на все четыре стороны одновременно. Так талантливо сыграть дураков могли бы лишь гении.
Во времена политических сражений Бронштейна и Джугашвили наш нынешний опыт построения и распада социалистической системы (не говоря уж о предстоящем опыте построения нового социализма) был заведомо недоступен. Прагматические соображения, описанные в статьях Чунихина, также представлялись чисто теоретическими. Значит, было ещё нечто способное привлечь сторонников на каждую из противоборствующих сторон.
Мировая революция в тот момент представлялась не просто возможной и даже скорой. Она ещё и не требовала от российских революционеров ничего сверх уже освоенных бесспорных доблестей: непритязательности в быту, готовности жертвовать собой (и при необходимости другими), воинского искусства в специфических условиях столкновения внутри одного народа. Правда, Россия в этом случае оставалась сырьевым придатком стран, ушедших дальше по пути промышленного развития (прежде всего – Германии, изолированной после поражения в Первой Мировой войне и остро нуждавшейся в политических и торговых партнёрах). Но и это многих устраивало: столько лет были придатком – авось и впредь будет не хуже.
Самостоятельное же построение социализма в стране, столь заметно отставшей по промышленной части да ещё потерявшей немалую часть хозяйства (не только лошадей, но и изношенных вдребезги станков и станционных путей), возможно только через создание множества новых отраслей. Например, за всю Первую Мировую войну Россия сумела создать всего несколько сот авиамоторов, тогда как в той же Германии производство их исчислялось десятками тысяч. Производства военной оптики – от биноклей до дальномеров – у нас вовсе не было. И дело не только в том, что мы не смогли бы отбиться от ударов остального мира. Главное – все эти тонкие высокоэффективные технологии востребованы не только во время войны: на них опирается и множество мирных производств, так что страна вовсе не могла выжить без импорта. Понятно, требовалось обучение миллионов человек тому, что ещё недавно знали – и что ещё важнее, умели – немногие десятки. Столь сложная работа желанна далеко не каждому – даже не каждому из тех, кому посильна.
Вот и ключевое различие между Бронштейном и Джугашвили. Вокруг пылкого оратора и военного вождя постепенно сгруппировались тяготеющие к простейшим решениям, не требующим ни переучивания, ни серьёзного многолетнего труда. Тихий работяга, бравший на себя неброские долгосрочные задачи (в первом советском правительстве он стал народным комиссаром по делам национальностей, а затем по совместительству ещё и народным комиссаром рабоче-крестьянской инспекции, то есть главным контролёром всего происходившего по стране), стал центром кристаллизации готовых к такому же долгому упорному не эффектному, но эффективному труду.
Троцкизм – не обязательно стремление к мировой революции даже ценой гибели собственной страны. Но обязательно – стремление к достижению результата быстро, по возможности без собственных усилий, но любой ценой (ибо, как известно с давних пор, любую цену всегда платят из чужого кармана).
Простота достижения цели чаще всего кажущаяся: если Вы знаете, что цель легко достижима, то Вы чего-то не знаете. Поначалу в партии число сторонников мировой революции многократно превышало число сторонников самостоятельного построения социализма, да и народ в целом больше доверял идее всемирного светлого будущего. Но по мере осознания – или хотя бы ощущения – возможных препятствий соотношение сил менялось.
Уже в 1924-м Бронштейна сняли с поста председателя Революционного военного совета: вдруг затеет войну по собственному усмотрению? Ещё через пару лет он оказывался в меньшинстве при каждом голосовании в политбюро. А когда добился вынесения на общепартийную дискуссию основных разногласий, за его предложения проголосовала примерно 1/200 членов партии. Ещё примерно столько же поддержали различные компромиссы. Остальные 99/100 коммунистов оказались на позиции, предложенной Джугашвили.
Бронштейн не сдался. Тем более что на его сторону перешли ещё и виднейшие деятели партии, до того не один год с ним боровшиеся: Зиновьев – до ухода в оппозицию председатель исполнительного комитета коммунистического интернационала, которому формально подчинялась и всесоюзная коммунистическая партия – и Каменев – ещё недавно председатель Совета труда и обороны СССР. Но даже втроём они не изменили расклад партийных симпатий.
Последней каплей в чаше партийного терпения стала попытка организовать 1927.11.07 – к десятилетнему юбилею взятия власти большевиками – альтернативные демонстрации в Москве и Ленинграде. Рабочие предприятий тяжёлой промышленности – по ним возможное превращение СССР в сырьевой придаток Германии ударило бы сильнее всего – избили соучастников маршей миллионов (благо и было их всего несколько сот) и стащили былых кумиров с балконов, откуда те приветствовали своё пушечное мясо.
Далее, как отмечено выше, Бронштейна ждали ссылка в Алма-Ату, выдворение из СССР, убийство во избежание особо тяжких последствий его интриг. Апфельбаум, Розенфельд и ещё несколько десятков видных партийцев, чьи карьерные планы разрушил тактически эффектный выбор ошибочной стратегии, несколько лет каялись, занимали всё менее значительные посты в партийном и государственном аппарате, попадались на новых интригах, вновь каялись… Кончился этот путь тремя открытыми процессами по обвинениям в уже несомненных заговорах с участием внешних сил (ибо внутри страны им не на кого было опереться). Нынче эти процессы объявлены фальсифицированными. Но тогда все иностранные наблюдатели, включая нескольких видных писателей и дипломатов (в том числе посла Соединённых Штатов Америки), однозначно признали всё происходящее достоверным.
К началу Большого Террора самого Бронштейна уже более восьми лет не было в стране, да и большинство его подлинных сторонников выбыло из политического оборота: кое-кто уже прошёл через Московские процессы, кое-кто ждал в следственных изоляторах. Тем не менее обвинение в троцкизме осталось в числе наипопулярнейших. Это, увы, не удивительно: ведь сами соучастники Большого Террора – в основном партийные руководители областного и республиканского уровня да начальники соответствующих управлений внутренних дел – были по большей части троцкистами в вышеуказанном смысле – поборниками скорейшего достижения абсолютного и всеобъемлющего результата простейшим способом за любую цену.