Строго говоря, развитие было достигнуто искусственно, и его устойчивость по современным представлениям далеко не гарантирована. По некоторым сведениям, президент Лопес был не просто социалистом, ультралевым даже по нынешним меркам, а диктатором, на чьём фоне Сталин и Мао выглядят либералами. Но даже если эти оценки достоверны – основания для насильственного изменения курса страны явно не было. По крайней мере народ Парагвая полагал действия своего руководителя вполне достойными поддержки.
В результате драматически неравной борьбы Парагвай потерял половину территории, а его население подверглось одному из первых в современной истории геноцидов: из 1.3 миллионов жителей к концу войны уцелело лишь 200 тысяч – в том числе лишь 20 тысяч мужчин!
Необратимые – казалось бы – изменения в жизни Парагвая привели к тому, что почти сто лет – вплоть до реформ Стрёснера[65] – страна находилась на задворках мира. Череда диктатур и военно-олигархический капитализм, при поголовной нищете – таков был приговор истории.
Президент (1954.08.15–1989.02.03) Парагвая генерал Альфредо Хугович Стрёснер Матиауда (1912.11.03–2006.08.16) установил рекорд продолжительности правления среди диктаторов Латинской Америки. Но мало кто обратил внимание: за два десятка лет до Пиночета именно его режим наработал опыт приостановки движения к экономической катастрофе целого государства.
В наследство от предшественников Стрёснеру досталась разорённая страна. Промышленность пребывала в зачаточном состоянии, инфляция стала неуправляемой, а казна опустела.
Первой своей задачей он поставил борьбу с инфляцией и в 1956-м году принял стабилизационный план МВФ. Стрёснер отменил налоги на экспорт, снизил таможенные тарифы, запретил кредит и провел девальвацию национальной валюты. Недовольные жёсткой монетарной политикой профсоюзы ответили в 1958-м году всеобщей забастовкой, но Стрёснер подавил волнения, а зачинщиков выслал за пределы страны, где они и находились до конца его правления.
Инфляция была побеждена, и в стране начался экономический рост – пусть поначалу и робкий. Теперь Стрёснер начал кампанию по заселению малоосвоенных восточных регионов Парагвая, назвав её очень по-немецки[66] – «Марш на Восток». В ходе марша многие безземельные крестьяне получили наделы, что сняло социальную напряженность. В ходе другой кампании, начавшейся в 1967-м году, Стрёснер приучил парагвайцев выращивать сою – о ней они раньше мало слышали. К 1987-му году урожай этой культуры перевалил за 1 млн тонн, её возделывание приносило около $150 млн ежегодно.
Опирался Стрёснер не только на собственные силы. С участием бразильского капитала построена дорога между Асунсьоном и бразильскими портами, устранившая зависимость Парагвая от портов Аргентины. Затем Стрёснер подружился с США. Побывавший в Асунсьоне в 1958-м вице-президент – и будущий президент – США Ричард Никсон похвалил Парагвай за стойкую антикоммунистическую позицию, после чего доля американской помощи долгое время составляла около 40 % парагвайского бюджета. Самым большим успехом Стрёснера стал договор с Бразилией о возведении на границе двух стран гигантской гидроэлектростанции «Итаипу» – до сих пор самой большой ГЭС в мире. Строительство началось в 1973-м, а в 1983-м станция начала давать электричество, покрыв 78 % энергетических потребностей Парагвая. Причём финансировала строительство Бразилия, а рабочую силу поставлял в основном Парагвай. Так что тысячи парагвайцев смогли получить работу. Пока строилась эта южноамериканская ДнепроГЭС, ВВП страны рос на 8 % ежегодно, что было в ту эпоху одним из лучших показателей во всей Латинской Америке.
Собственно, почему мы говорим об этой стране, далёкой от нас во всех отношениях? Да просто потому, что Россия – как ни странно это для многих нынешних верхоглядов – уже сама не раз находила пути выхода из глубочайшего кризиса.
Правда, таких, как в Парагвае, масштабов истребления народа у нас не случалось. Но если измерять не по населению в целом, а по самым активным его слоям, от которых критически зависит развитие, то следует признать: Гражданская война принесла нам не просто спад, а несомненную – и практически необратимую обычными способами – катастрофу.
Тогдашний высший руководитель государства – ныне многими обвиняемый в догматизме и безжалостности к собственному народу – нашёл выход из положения, спасительный и для выживания народа, и для общей его численности. Несколько лет – пока сам он не умер, а его преемники не запутались в обширном спектре альтернатив, открытом благодаря общему росту возможностей страны и народа – жёсткая государственная власть сочеталась с либеральной экономикой. Эта система получила название Новой Экономической Политики (НЭП) не в последнюю очередь потому, что противоречила всем тогдашним политическим концепциям. Но её эффективность в решении задач выхода из бесчисленных тупиков, оставленных войной, неоспорима.
НЭП анализировали много раз – и, вероятно, ещё не раз будут заимствовать элементы её опыта для решения вновь возникающих задач. Но в рамках исследуемой темы нам важен один из её – казалось бы, чисто политических – элементов. Государство тогда взяло на себя борьбу с беспризорностью – наследием не только войны, но прежде всего упадка хозяйства – и безграмотностью, доставшейся от прежних эпох.
Темп повышения качества населения в рамках программ Советской власти оказался беспримерным в человеческой истории. Буквально за пару десятков лет народ Советского Союза поднялся на новый уровень, соответствующий вновь возникшим требованиям (в том числе и предъявленным новой мировой войной).
Ещё в XIX веке лучшие умы страны – самые образованные и активно мыслящие люди России – ставили перед собой именно эту задачу. Может быть, именно благодаря их творческим идеям, успешно претворённым в жизнь, Россия – в образе Советского Союза – достигла пика могущества.
По данным известного британского специалиста в области исторического прогнозирования Ангуса Мэдисона (1926.12.06–2010.04.24), при сравнении динамики ВВП на душу населения России (СССР) и США выясняется: если вычесть провалы в ВВП, вызванные Второй Мировой войной, уже к 1949-му Россия сравнялась бы с США по благосостоянию населения и экономическому могуществу. Этот вывод можно подкрепить данными другого крупнейшего британского историка, Пола Майкла Кеннеди, из чьих выкладок следует: всего за 16 лет – с 1922-го по 1939-й – индустриальное производство в СССР возросло в 67 раз. Сколько-нибудь близкого результата не знало ни одно государство мира.
К сожалению, немалой частью ресурсов, обретённых в ходе бурного развития, мы распорядились варварски. Сколько истреблено лучших умов – в науке, искусстве, технике, военном деле… Но сколько одновременно воспитано им на смену!?
Традиция варварского отношения к собственному народу, увы, доселе не преодолена. Напротив, недавно – под эффектными и даже возвышенными лозунгами – она возродилась в новой форме, но с былым содержанием.
В справочнике Госкомстата «СССР в цифрах в 1987 году» опубликованы следующие сведения о численности населения РСФСР почти за два десятилетия – с одной стороны, не затронутых идеями демократического реформирования, но с другой стороны, полностью свободных от влияния послевоенного восстановления, трудностей послевоенного времени: (в тыс. чел.) 1970 (перепись) – 130 079; 1979 (перепись) – 137 551; 1988 (прогноз) – 146 450.
На основе этих данных[67] построены достаточно надёжные прогнозы дальнейшей динамики населения России в отсутствие экономических и политических потрясений. По наиболее достоверным из этих оценок в 2002-м – на момент очередной переписи – в России было бы 158.7 млн человек. Фактически же по переписи – всего 145.2 млн. Таким образом, общие людские потери за период перестройки и демократических реформ – 13.5 млн человек.
Более того, перепись выявила в стране 5.4 млн мигрантов, получивших российское гражданство или хотя бы разрешение на долгосрочное проживание в России уже после распада Союза. То есть общие потери населения, жившего в республике непосредственно перед распадом (и потомков этих людей), на 2002-й год – 18.9 млн человек, а на 2010-й год минимум 23 млн человек.
Предыдущий период столь же разрушительного воздействия на популяцию – Великая Отечественная война. Суммарные потери в ней – по надёжным современным оценкам – 27 млн человек[68]. Их распределение по республикам не изучено. Надёжны разве что белорусские данные – 2.26 млн. Если остальное распределить по республикам равномерно, на долю России придётся 14.72 млн. Но с учётом заметно большей, чем у неоккупированных республик, доли РСФСР и в действующей армии, и в партизанах, и среди угнанных на принудительные работы, наиболее вероятная оценка потерь – 16.2 млн человек.
Как видим, абсолютная величина потерь России от войны заметно меньше, чем от мирных экономических и политических преобразований. Правда, в расчёте на одного человека потери всё-таки выше: перед войной в РСФСР жило 110.1 млн человек – то есть тогда не дожило до лучших времён 14.7 % населения, а сейчас 12.9 %. Так что отечественные либеральные экономисты и демократические политики всё же чуть-чуть не дотянули до достижений национальной социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП). Но они старались!
Полоса безудержных преобразований, похоже, завершена и в обозримом будущем вряд ли повторится. Увы, отрицательное сальдо естественной убыли и прибыли, сформировавшееся в те годы, до сих пор не вполне преодолено. И даже при самой умной политике мы, судя по всему мировому опыту, не сможем быстро и радикально прирастить количество населения.