Одиль огорчилась, когда узнала про съемное жилье. Оказалось, ее всегда привлекали североамериканские гостиницы, и даже «Стандарту» она предпочитала «Мондриан».
Холлис как могла успокаивала разочарованную попутчицу.
– Я думаю, это будет что-то сто́ящее, – говорила она, откинувшись на заднем сиденье автомобиля, заказанного из гостиницы (стоимость входила в счет оплаты номера). – Мне так рассказывали. И кроме нас, там ни единой души.
«Джетта», взятая напрокат, уже вернулась на стоянку; кстати, машину принял какой-то другой парень, не тот, что почти узнал солистку из «Кёфью». Приближался международный аэропорт Лос-Анджелеса; за дымчатым стеклом окна качались эти странные насосы нефтяных скважин на склоне холма. Журналистка помнила их еще с первой поездки. Причем, насколько ей было известно, они никогда не прекращали движения. Холлис бросила взгляд на экран телефона. Почти шесть часов.
– Кстати, Одиль, ты мне напомнила, и я тоже позвонила своей матери.
– А где она, твоя мама?
– В Пуэрто-Валларте. Они там зимуют.
– И как у нее дела?
– На отца мне жаловалась. Стареет папа. По-моему, все в порядке, но ей кажется, он чересчур увлекся внутренней политикой. Злится, мол, целыми днями.
– Если бы я жить в этой стране, – француженка сморщила нос, – я бы не злилась.
– Правда? – спросила собеседница.
– Я бы все время глушить горькую. Или глотать колеса. Что-нибудь.
– Вот вам и здравствуйте, – невесело усмехнулась Холлис, припомнив покойного Джимми. – Ну уж нет, думаю, ты бы не доставила им такой радости.
– Кому? – Одиль встрепенулась, вдруг заинтересовавшись беседой. – Какой радости?
54ICE
Тито проснулся, как только шасси «Беркута Сессны» коснулись земли. Яркое солнце било в иллюминаторы. Мужчина вцепился в спинку своей кушетки. Самолет заскользил по посадочной полосе под быстро изменяющийся гул моторов. Потом замедлил ход. Наконец пропеллеры вовсе замерли. Внезапно кругом наступила полная тишина. Мужчина сел на кушетке и заморгал, увидев ровные ряды низкой поросли на необъятных зеленых полях.
– Здесь можно размяться и отлить, – объявил пилот, вылезая из кресла.
После чего прошел через весь салон, отпер дверь, высунулся наружу и расплылся в улыбке, приветствуя невидимого приятеля:
– А, Карл, привет! Спасибо, что пришел.
Кто-то приставил к выходу простую алюминиевую стремянку, по которой пилот и спустился на землю осторожными, размеренными шагами.
– Надо бы ноги размять, – сказал Гаррет и тоже, встав с откидного кресла, направился к выходу.
Тито проводил его взглядом, потер глаза и поднялся следом.
Внизу, под стремянкой, стелилась прямая накатанная дорога, бегущая через бескрайние зеленые поля в обе стороны. Мужчина в синем рабочем комбинезоне и соломенной ковбойской шляпе помогал пилоту раскатывать резиновый шланг от маленькой автоцистерны. Оглянувшись, Тито увидел, как за ним по стремянке неторопливо спускается старик.
Гаррет достал минеральную воду, щетку, тюбик пасты и принялся чистить зубы, время от времени сплевывая на землю белоснежную пену. Потом, отхлебнув из бутылки, ополоснул рот.
– Зубная щетка есть?
– Нет, – ответил Тито.
Гаррет вытащил из кармана и протянул ему нераспечатанную упаковку заодно с минеральной водой. Тито принялся чистить зубы, наблюдая за стариком; тот отошел от дороги, встал спиной к своим спутникам и помочился.
Мужчина вылил остатки воды на щетку, насухо стряхнул ее и убрал во внутренний карман куртки. Ему хотелось узнать, что это за место, но протокол запрещал подобные вопросы при работе с клиентами.
– Западный Иллинойс, – произнес Гаррет, словно прочел его мысли. – А это местечко принадлежит одному приятелю.
– Вашему?
– Нет, пилота. Он тоже летает; здесь у него запасы авиационного бензина.
Мужчина в ковбойской шляпе взялся заводить мотор насоса у цистерны. В воздухе резко запахло топливом, и собеседники отошли подальше.
– И какая у него дальность перелета? – полюбопытствовал Тито, глядя на остроносого небесного красавца.
– Примерно тысяча двести миль, если с полным баком. Смотря по погоде и количеству пассажиров.
– Ну, это не очень много.
– Пропеллеры с поршневым двигателем. Но зато ни один радар нас не засечет. Никаких аэродромов, сплошь частные ВПП.
Собеседник засомневался, что речь идет о настоящем радаре.
– Джентльмены, – промолвил старик, подходя к ним, – доброе утро. Похоже, в конце концов ты не так плохо выспался, – прибавил он, обращаясь к Тито.
– Да уж, – согласился тот.
– А для чего ты прихватил значок таможенной полиции? – спросил старик.
И точно: увидев жетон, Гаррет сказал: «ICE»[148]. Но Тито и сейчас не имел понятия, зачем так поступил. И потом, ведь это не он, а Элеггуа выхватил у противника толстый чехол. О таком не расскажешь.
– Он собирался меня схватить, – объяснил Тито. – Чувствую: что-то твердое за поясом. Я подумал, оружие.
– И тогда ты вспомнил про болгарскую соль?
– Ну да.
– Хотелось бы знать, как он там теперь. А впрочем, я представляю: парня наверняка забрали в отделение, пробивать личность по базе. Пока кто-нибудь из шишек, скорее всего из DHS[149], не приказал его выпустить. Так что есть вероятность, что ты оказал своему преследователю большую услугу. Думаю, документ был не его, а так и объяснять ничего не пришлось.
Тито кивнул в надежде, что тема исчерпана.
Мужчины молча стояли, наблюдая за тем, как заправляется самолет.
55Синдром фантомного пистолета
– Миллер, – втолковывал Браун, сидя в огромном откидном кресле. Мужчин разделяли десять футов ковра из косматого белоснежного ворса. – Тебя зовут Дэвид Миллер. Дата и место рождения – те же самые, возраст тоже.
Небольшой реактивный самолет «Гольфстрим» застыл в ожидании на взлетно-посадочной полосе «Рональда Рейгана»[150]. Когда Милгрим в последний раз был здесь, аэропорт еще носил имя «Нэшнл». Сейчас он сидел в отдельном белом кресле, а марку самолета узнал потому, что на блестящем деревянном ободке иллюминатора красовалась изящная медная табличка с гравировкой «Гольфстрим II». Вообще в салоне было много белой кожи, начищенной меди и мохнатых ковров. И древесины. Пожалуй, это сахарный клен, «птичий глаз»[151], никак не меньше, прикинул пленник. Но слишком уж яркая полировка, будто внутренняя отделка в лимузине.
– Дэвид Миллер, – повторил Милгрим.
– Живешь в Нью-Йорке. По профессии – переводчик. Русский.
– Я русский?
– Твой паспорт, – Браун (на нем опять были серый костюм и белая рубашка) помахал документом в синей обложке с тусклым золотым ободком, – американский. Дэвид Миллер, запомни. А Дэвид Миллер наркотой не балуется. По прибытии в Канаду его не застанут под кайфом и не найдут при нем никакой дури. – Он поглядел на часы. – Сколько у тебя таблеток?
– Одна, – ответил Милгрим.
Это была чересчур серьезная тема, чтобы соврать.
– Принимай сейчас, – велел Браун. – Пойдешь на таможню сразу.
– Канада?
– Ванкувер.
– А что, других пассажиров не будет? – полюбопытствовал Милгрим.
Судя по виду, салон мог вместить еще человек двадцать. Или же послужить декорацией для порнофильма; достаточно посмотреть на длинные-предлинные диваны из белой кожи и вспомнить о спальне в хвосте, и у кого угодно встанет, невзирая ни на какие камеры.
– Нет, – отрезал Браун. – Не будет.
Спрятав паспорт обратно в карман костюма, он рассеянно провел рукой по правому бедру, где обычно висел пистолет. Милгрим уже в пятый раз наблюдал у него подобный жест. При этом Браун строил такую гримасу, что было ясно: пистолет остался на улице N. И черная нейлоновая сумка тоже. Похоже, их обладатель страдал от фантомного синдрома: так человек, которому ампутировали ногу, тянется почесать несуществующие пальцы.
Двигатели «Гольфстрима» загорелись, или стартовали, или как это правильно называется. Милгрим посмотрел за спинку своего кожаного кресла, в переднюю часть салона, где за рифленой занавеской из белой кожи скрывалась кабина экипажа. Очевидно, там находился пилот, которого пленник еще не видел.
– Когда приземлимся, – Браун повысил голос, перекрывая гул моторов, – к самолету подкатят таможенники. Они поднимаются на борт, говорят: «здравствуйте», я даю паспорта, их открывают, дают обратно, говорят: «до свидания». На этих самолетах только так и бывает. Номера́ наших документов – и документов пилота – уже проверили, когда мы заполняли полетный лист. Не вздумай показать, будто ждешь каких-то вопросов.
Тем временем воздушная машина медленно пошла на взлет.
Когда она под усиленный рев двигателей рванулась вперед и чуть ли не свечкой взмыла к небу, Милгрим почувствовал, что его застали врасплох. Никто не советовал ему пристегнуть ремень безопасности, не говоря уже о рассказах про кислородные маски и спасательные жилеты. И это было не то чтобы неправильно – это казалось чудовищной, почти осязаемой аномалией. Как и крутой неожиданный взлет, заставивший Милгрима, который шарил глазами по салону за спинкой кресла, судорожно вцепиться в мягкие белоснежные подлокотники.
Пленник посмотрел в иллюминатор. Вашингтонский Национальный аэропорт имени Рональда Рейгана удалялся с невероятной скоростью, причем так плавно, словно кто-то делал отъезд на камере.
Как только траектория полета выровнялась, Браун разулся, встал с места и беззвучными шагами отправился в хвост. Милгрим предположил, что там находится туалет.
Наблюдая за своим спутником, Милгрим увидел, как рука Брауна потянулась к бедру, где не было пистолета.
56Генри и Ричард
На выходе из таможни в толпе встречающих стоял молодой человек с бледным лицом и жиденькой бородкой, в запыленном на вид, но, без сомнения, дорогом костюме. В руках у юноши был белый лист картона с надписью зеленым маркером: «Генри и Ричард».