Совершенно неожиданно приехала из Ленинграда Ася. Обрадованная Аграфена Игнатьевна в то же утро рассказала дочери о семейных делах. Андрей все еще живет в коммуне и по-прежнему избегает встречи с родителями. Аграфена Игнатьевна не раз заставала Тимофея Николаевича в послеобеденные часы в комнате Андрея. Старик сидел за столом сына, перебирал его бумаги, и низко-низко склонялась седая голова над клеенчатыми тетрадями.
Аграфена Игнатьевна призналась дочери, что недавно решилась все-таки навестить Андрея. Ничего не сказав мужу, она пошла к дому, где помещались студенческие общежития. Квартира, которую занимала коммуна, выходила окнами в сквер. Аграфена Игнатьевна села на скамеечку и, поджидая сына, начала приглядываться ко всем людям, выходящим из парадного подъезда. Прошло около часа, а Андрея все не было. Тогда, отчаявшись, Аграфена Игнатьевна поднялась на четвертый этаж. С обеих сторон выходили в длинный коридор двери, но как узнать ту комнату, в которой живет Андрей?
Подумав, Аграфена Игнатьевна открыла узкую дверь. В большой комнате за круглым столом сидел обнаженный до пояса мужчина и разбирал телефонный аппарат. Работа, видно, не спорилась, и он отчаянно чертыхался, постукивая пальцами по каким-то металлическим предметам. Услышав шаги, полуголый человек не обернулся. Когда же перепуганная Аграфена Игнатьевна попятилась от двери, хозяин комнаты встал из-за стола и спросил, грозно посмотрев на незнакомую пожилую женщину:
— А вам, бабушка, что здесь нужно?
Аграфена Игнатьевна пролепетала что-то насчет своего сына, которого хочет повидать хоть ненадолго.
— Вы знаете, кто я? — спросил хозяин комнаты.
Аграфена Игнатьевна призналась, что впервые видит его.
— Я — Колабышев! — не без гордости заявил он. — Знаю, старухи проклинают меня. Сынков и дочек их я переманил в коммуну. А чего ж вы хотите? Обмещанить их с юношеских лет? Превратить в обывателей? Старая семья распадается, отношения между людьми складываются по-новому, тот, кто тащит назад…
Аграфена Игнатьевна не слышала его дальнейших слов — с необычной для нее быстротой она сбежала по лестнице. И, нечего скрывать, по улице она тоже шла быстро — все казалось, будто гонится за ней тот, полуголый, и кричит вдогонку.
…Ася сперва смеялась, а потом обняла мать, и долго просидели они в темноте, тесно прижавшись друг к другу.
— Знаешь, мама, я сама пойду к Андрею. А если Колабышев вздумает мне мешать, я с ним поговорю как следует…
— Что ты, Ася! Я бывалая, и то растерялась. По-моему, от него можно всякой гадости ожидать…
— А как он все-таки выглядит?
— Не помню… И сейчас еще мутит, как только о нем подумаю.
— Узнаю, непременно узнаю!
Назавтра утром, в десятом часу, Ася стала собираться, надела широкое темное пальто и, поправив волосы перед зеркалом, вышла из дому.
Не спеша шла она по московским улицам. Желтая и багряная листва деревьев под сеткой дождя казалась еще нарядней; всюду, куда ни посмотришь, — строительные леса; нет уже многих ветхих домов, памятных Асе с детства.
На Смоленском рынке обычная толчея. Тяжело ступали по булыжной мостовой громадные битюги с разноцветными ленточками, вплетенными в длинные гривы. Ломовые извозчики в брезентовых плащах поддразнивали шофера забуксовавшей машины. Баба в красном платке подошла к Асе, шепотом спросила: «Кур не купишь по дешевке? У меня их четыре десятка».
Ася решила обойти рынок стороной и пошла по переулкам.
Аграфена Игнатьевна довольно точно описала, где следует искать коммуну. Ася поднялась по грязной лестнице на четвертый этаж.
Остановившись перед узкой дверью, Ася нерешительно приоткрыла ее.
— Войдите, — отозвался хрипловатый, но не лишенный приятности голос.
Ася вошла и чуть не вскрикнула от удивления: за круглым столом сидел полуголый мужчина и изо всех сил стучал пальцами по какому-то металлическому предмету.
Ася в смущении повернулась к двери.
— Почему вы уходите, интересная гражданка? — насмешливо спросил Колабышев, швыряя на пол не поддававшуюся ремонту деталь телефонного аппарата.
— Не могу же я разговаривать с неодетым мужчиной.
— Это легко исправить, — все с той же усмешкой сказал Колабышев. — Хотите — здесь, хотите — в коридоре подождите, высокомерный товарищ…
— Я пока выйду.
— Отлично.
Ждать пришлось недолго. Минуты через две Колабышев открыл дверь.
— Ну вот, — сказал он, застегивая пуговицы рубахи с очень высоким воротом. — Специально для вас на все пуговицы, как дипломат во время приема. Да вы садитесь, не бойтесь.
Ася села на краешек стула. Колабышев придвинул облезлое кожаное кресло поближе, усевшись поудобней, закурил. Выпуская мелкие колечки дыма, он самоуверенно сказал:
— Я, знаете, всегда рад интересным встречам.
— Почему вы заранее решили, что наша встреча будет именно такой? Ведь вы меня видите впервые…
Так вот он какой, враг их семьи… Он, пожалуй, недурен собой и чувствует это — во всей его повадке уверенность человека, привыкшего нравиться женщинам. На загорелом лице ни морщинки, губы чувственные, такого цвета, словно по ним провели кармином, а глаза очень большие и красивые.
Колабышев искоса посмотрел на Асю и, должно быть, остался доволен ею. Недаром же он сразу назвал ее интересной гражданкой.
— Рад познакомиться с вами, — сказал Колабышев. — Вы из нашего института?
— Нет.
— Очень жаль.
— Мой отец тоже жалеет, что я не пошла по его специальности.
— Слушать родителей только потому, что они родители, — пошлость, — назидательно сказал Колабышев. — Впрочем, простите, кто ваш отец?
— Профессор Прозоровский, Тимофей Николаевич.
— Прозоровский… — Колабышев покачал головой и вздохнул. — Значит, вы сестра Андрея?
— Да. И хочу повидать брата.
— Его сейчас нет дома. Он пошел с моей женой похлопотать о дровах для коммуны: готовимся к зиме.
— Я подожду брата.
— Он скоро будет. К тому же и мы с вами продолжим наш занятный разговор.
— Пока он еще не очень занятен.
— Вы сами виноваты, — многозначительно сказал Колабышев. Он встал, заложил руки за спину и, крупными быстрыми шагами прохаживаясь от стены к стене, сказал: — Бьюсь об заклад, что вы станете убеждать Андрея вернуться домой. В общем, постараетесь сделать так, чтобы рассорить его с коммуной.
— Ссорить его ни с кем не собираюсь, но думаю, что он безобразно ведет себя. Уйти из дому, скрываться от матери… Нет, вы сами посудите… Разве он хорошо поступает?
— И не хорошо и не плохо, — подумав, ответил Колабышев. — Он взрослый человек и может самостоятельно принимать решения о своей будущей судьбе.
— Андрюша теперь все делает так, как вам хочется…
— Вы преувеличиваете мое влияние, — возразил Колабышев. — Вольному воля, а спасенному, извините за выражение, рай… Андрею в коммуне не нравится?
— Если он хоть немного любит родителей, то вернется домой.
— Далась же вам семья! А я считаю, что семья вообще делает человека бескрылым.
— Тысячи лет люди думали иначе.
— Мало ли что делали люди тысячи лет? Прошлое нам не указ.
Он ходил по комнате раскачиваясь, словно ботинки у него были на пружинах, и все время размахивал руками, будто хотел кого-то поймать.
Подойдя к Асе, Колабышев сел в кресло и укоризненно сказал:
— Пришли по такому важному делу, а духами попрыскаться не позабыли. Так ведь, интересная гражданка?
— А вам-то какое дело до моих духов? — зло спросила она. Ей не хотелось продолжать разговор. Замолчал и Колабышев. Ася не могла придумать, как следует поступить теперь. Она и смотреть на Колабышева не решалась. Была в его взгляде бесцеремонность человека, привыкшего навязывать людям свою волю.
Он еще ближе придвинул кресло к Асиному стулу и долго молчал, не сводя с нее глаз. Вдруг с неожиданной быстротой и стремительностью Колабышев обнял ее.
— Вы с ума сошли! — закричала Ася, пытаясь высвободиться из объятий Колабышева, но он еще крепче прижимал ее к себе. Ася изо всех сил уперлась руками в его подбородок, и длинные цепкие руки чуть разжались. Тогда, собрав все силы, она оттолкнула его.
— Ах, так! — вскрикнул Колабышев и в то же мгновение обернулся к двери.
На пороге стоял невысокий веснушчатый парень и громко смеялся. Его маленькие глазки словно буравили находившихся в комнате людей, стараясь проникнуть в тайну их ссоры.
— Что вам угодно? — раздраженно закричал Колабышев, наступая на незваного гостя.
— Мне ничего не надо, — недружелюбно ответил человек с маленькими острыми глазами. — Но вы-то меня ждали.
— Кто вы такой?
— Я — корреспондент газеты Надеждин. Направлен редакцией в вашу коммуну для изучения ее опыта и, кажется, сразу же получил материал…
Колабышев хмуро сдвинул брови и, стараясь не встречаться с внимательным взглядом незнакомца, неуверенно начал:
— Вы ничего не поняли…
— А мне кажется, что все понятно, — тоже хмурясь, ответил Надеждин.
— Вы правы! — сказала Ася. — Я очень рада, что вы появились вовремя, я пришла сюда по делу, но придется уйти, ничего не выяснив. Товарищ Колабышев, очевидно, привык к вольному обращению с женщинами, а я…
Теперь, когда самое неприятное миновало, она чуть было не расплакалась и поднесла платок к покрасневшим глазам.
— Может быть, вы проводите меня до лестницы? — робко попросила Ася Надеждина. — Здесь такие страшные коридоры…
— Пожалуйста, — ответил Надеждин, с необычайной осторожностью взял Асю за худенький локоток и вместе с ней вышел из комнаты.
На лестнице Ася торопливо зашептала:
— Я здесь боюсь говорить с вами… нас могут подслушать. Очень была бы вам благодарна, если бы вечером зашли к нам… Я вам тогда кое-что расскажу о нравах этой коммуны.
Надеждин записал адрес, пообещал сегодня же побывать на Плющихе и снова вернулся в комнату Колабышева.
— Не ожидал вас еще раз увидеть… И вообще, не знаю, зачем вы пожаловали. Думал, что ушли с истеричкой, решили ее утешить, — вызывающе сказал Колабышев.