Ася вспомнила злобную улыбку одиноко пившего Беркутова и почувствовала себя легко среди этих двух спокойных и сильных мужчин.
— Не только возражать не буду, но и сама рюмку выпью, — расхрабрившись, ответила она. — Я ведь тоже простыла, пока по ночным улицам до тебя добиралась.
Они поужинали, выпили всю фляжку водки. Лица мужчин покраснели, оба они были чуть навеселе, но беседа шла неторопливо, тихо, говорили больше о заводских делах, вспоминали какой-то нелепый разговор и хихикали, как напроказившие и довольные своей проделкой подростки.
Пробили стенные часы. Ася заметила, что Мезенцов и Надеждин смущенно переглянулись.
Мезенцов всегда был скромен и нелюбопытен. Другой человек, на правах старого приятеля, обязательно поинтересовался бы, как получилось, что в такую позднюю пору молодая замужняя женщина пришла в чужой дом. Мезенцов не из тех людей, которые много спрашивают, но понятно, почему они переглянулись с Надеждиным: надо же как-то выяснить ее дальнейшие планы. Ведь они тоже, пожалуй, хотят спать.
Ася чувствовала приятную теплоту во всем теле — на нее подействовали те две маленькие рюмки, которые ей поднес Мезенцов.
Надеждин внимательно посмотрел на Асю.
— Готов об заклад побиться, — произнес он с грубоватой прямотой, — что наши молодые супруги сегодня поссорились и Анна Тимофеевна зашла на огонек, так как ей не хотелось оставаться дома.
Мезенцов с укором посмотрел на Надеждина, но Ася с неожиданным вызовом ответила:
— Может быть, дело обстоит именно так… Но берите пример с Никиты: он ничего не спросил, а ведь знает меня подольше, чем вы…
— А вы сразу и обижаться! — вздохнув, ответил Надеждин. — Я затеял разговор не из любопытства. Просто подумал, что вы устали и что вам пора спать, а сами стесняетесь заговорить об этом. Вот, так сказать, и облегчил переход к деловому вопросу.
Ася покачала головой:
— Какой же вы догадливый… А правда, Никита, ты сможешь меня приютить до утра?
— Конечно, смогу, — смеясь отозвался Мезенцов. — И, главное, так все хорошо устраивается: соседка моя в отъезде, а у меня ключи от ее комнаты. Я думал там Алексея Михайловича уложить, но раз ты пришла, то тебе там будет удобней. А мы здесь вдвоем устроимся.
— Тогда проводи меня.
Ася протянула на прощанье руку Надеждину и вслед за Мезенцовым, несшим ее шубу, меховой капор и боты, вышла в коридор.
В комнате соседки Мезенцова было тепло, пряно пахли засушенные цветы, и Ася с удовольствием села на чистую узкую кровать.
Мезенцов положил на спинку стула Асину шубу, повесил на гвоздик меховой капор, поставил у двери боты и выжидающе остановился на пороге.
— Погоди, Никита. Ты поздно уходишь из дому?
— Поздно. Нынче отдыхаем. А вечером, в семь часов, я должен зайти к одному товарищу.
— Вот и хорошо. Когда проснешься — постучи в дверь. Мне о многом надо с тобой поговорить…
— Ладно, постучу. И — если хочешь — поговорим. Хотя меньше всего собираюсь вмешиваться в твою семейную жизнь. Если тебе тяжело, ничего не рассказывай, а просто прикажи, что надо сделать. Любое твое поручение выполню. Тебе ничего больше не надо? — спросил он.
— Ничего.
— Тогда пожелаю спокойной ночи.
Мезенцов вышел, притворив дверь. Ася осталась одна в чужой, незнакомой комнате. Спать не хотелось, и теперь даже жаль было, что не пришлось сразу же по душам поговорить с Никитой.
Она разделась, легла и вдруг почувствовала, что ее начинает знобить. Неужели простудилась на улице? Ася накрылась шубой, но еще долго не могла согреться. Погасив огонь, она лежала на спине и смотрела прямо перед собой, туда, где отраженный свет фонаря, ворвавшийся с улицы, как светящийся шарик, перекатывался над темной дверью. Постепенно шарик становился все тусклей и тусклей: брезжило ненастное ленинградское утро.
Как, должно быть, мучается Беркутов, ожидая ее возвращения. Но его нисколько не жаль, нисколько. Она ни за что не вернется к нему, не помирится с ним. У настоящих людей не может быть любви без товарищества и духовной дружбы, без правды во всем. Теперь уже нет возврата. Надо рвать сразу, потом хуже будет. Надо жить так, как прожили жизнь ее старики, все иное бессмысленно и жалко. С утра она поговорит с Никитой, и все уладится. Конечно, советоваться с ним она не будет, ведь не найти на свете лучшего советчика, чем родная мать. И Ася чуть не заплакала от жалости к Аграфене Игнатьевне, которой предстоит выслушать повесть о несчастье дочери, о разрыве с Беркутовым после короткой поры замужества.
Рано утром Ася оделась и села на кровать, беспокойно ожидая минуты, когда постучит в дверь Мезенцов. Время тянулось медленно, стрелки на часах еле ползли. Неудобно было встречать утро в комнате, где живет незнакомая женщина и все носит отпечаток ее привычек и вкусов. На стене веером развешаны фотографии людей, которых Ася никогда не увидит. На обитом кожей диванчике — длинное бархатное платье, отделанное кремовыми кружевами. Связка писем на столе. Что-то нехорошее есть в этом вторжении в чужую жизнь, дороги которой так неожиданно сегодня скрестились с твоими и опять навсегда разойдутся.
За стеной послышались шаги, донесся грохот передвигаемой мебели. Значит, Надеждин и Мезенцов уже проснулись. Теперь можно о себе напомнить. Ася постучала в стену, тотчас голоса стихли, потом два гулких удара известили, что ее сигнал услышан. Минут через пять на пороге появился Мезенцов.
— Как спала? — заботливо спросил он, садясь на стул у дивана.
— Ни на минуту глаз не сомкнула…
Мезенцов покачал головой, протянул к Асе руку:
— И зря! Сон лучше всего успокаивает нервы. Тот, кто страдает бессонницей, обычно недолговечен.
— Прописями говоришь!
— Ничего не поделаешь, и прописи бывают полезны…
Он говорил совсем не то, что хотел сказать, и Ася поняла, что старый друг боится предстоящей откровенной беседы. И правда, положение приятеля, с которым женщина делится своими тайнами, неприятно. Мало ли что скажет сгоряча? Потом, того и гляди, сама жалеть будет.
«Нет, рассказывать ничего не нужно, — решила Ася. — Он нелюбопытен и, не споря, исполнит мои поручения, а впоследствии, когда сегодняшняя боль пройдет, я и сама буду рада, что не откровенничала в трудную минуту».
— Никита, — робко спросила Ася, — у тебя деньги есть?
— Есть, — не очень уверенно ответил Мезенцов. — Погоди, я сейчас посмотрю в ящике стола…
Вскоре он вернулся, весело насвистывая:
— Оказывается, не счесть алмазов в каменных пещерах. Богат, как индийский раджа. Хватит не только на твой билет до Москвы, но и на проводы.
— Откуда ты знаешь, что собираюсь в Москву?
— Ну, милая моя, и без объяснений ясно! Сам небось человек семейный, и тоже доводилось иногда поспорить с женой.
— Ты ничего не понимаешь…
— Ася, милая, а может быть, лучше именно сегодня, когда все еще у тебя не остыло, не говорить об этом?
— Может быть…
Помедлив, она сказала:
— Деньги у тебя возьму и поеду на вокзал за билетом.
— Раз, — загнул большой палец на правой руке Мезенцов.
— А ты поедешь в институт к Беркутову, скажешь ему, что я уезжаю в Москву, к родителям.
— Два… — Мезенцов загнул указательный палец.
— Передашь ему заявление об отпуске за мой счет на две недели по болезни и попросишь дать мою сумочку с документами.
— Три… — Мезенцов загнул средний палец.
— В лишние разговоры не вступай, быстрей возвращайся.
Мезенцов загнул безымянный палец и, повеселев, попросил составить ему и Надеждину компанию: пора заняться утренним чаепитием.
За чаем больше всех говорил Мезенцов, и Ася была благодарна ему: присутствие Надеждина невольно смущало. Нелепо, что малознакомый человек уже во второй раз становится свидетелем ее неудач. Ведь и познакомились-то они в злополучный день, когда она пришла в колабышевскую коммуну.
После завтрака Мезенцов спросил:
— Может быть, ты за билетом сейчас не поедешь, а подождешь меня?
— Боюсь, что придется на вокзале долго в очереди стоять, а мне сегодня же, понимаешь, сегодня же необходимо уехать.
— Тут товарищ корреспондент поможет, — добродушно сказал Мезенцов.
— Билет достану, — подтвердил Надеждин. — Всю жизнь, как в старину говорили, провел на перекладных и всегда успевал на нужный мне поезд.
— Вот и хорошо, — проговорил Мезенцов, надевая пальто. — Надеждин сейчас поедет на вокзал и купит билет, я направлюсь к твоему супругу, а ты… А ты посуду вымой, — лукаво улыбаясь, добавил он. — Вот работа и развлечет тебя…
Когда Надеждин вышел из комнаты, Мезенцов, оглянувшись, чтобы удостовериться, что никто, кроме Аси, не услышит его, шепотом сказал:
— Ручаюсь, что Беркутов мне истерику устроит. Ведь он человек такого склада, что в чистую дружбу мужчины и женщины не верит. Обязательно что-нибудь плохое скажет…
Не договорив, он зашагал к двери.
Мезенцов не ошибся. Беркутов очень неласково встретил незваного гостя. Открыв дверь, стоял неподвижно, втянув голову в плечи и загораживая вход в квартиру. Но вот дрогнули его губы, и он раздраженно сказал:
— По правде говоря, меньше всего я мог рассчитывать, что вы придете ко мне в такую рань, словно добрый знакомый.
— Возможно… Но я ведь не набиваюсь к вам в друзья.
— Если бы и набивались, ничего не вышло бы.
— Согласен. Но я, знаете, не из обидчивых людей, и меня разозлить очень трудно.
— Жаль…
— Может быть, и жаль… Я пришел по делу, стало быть, незачем нам заниматься болтовней. К тому же я тороплюсь.
— Какое у вас ко мне может быть дело? — презрительно спросил Беркутов, впуская наконец его в квартиру.
— Я пришел к вам по поручению Анны Тимофеевны…
— Моей жены? — вскрикнул Беркутов и схватился за сердце.
— Совершенно правильно: вашей жены…
— Неужели Ася не знала, что именно вы явитесь плохим ходатаем по ее делам? Ведь я в первую же встречу не скрывал своего неприязненного отношения к так называемому другу ее юности, — сказал Беркутов, поморщившись, потом выпрямился во весь рост и звонко крикнул: