— А все-таки не будешь ли ты потом жалеть, мучиться, волноваться?
— Ни за что, ни за что! — убежденно воскликнула Ася. — С ним у меня больше ничего нет… Я тебе не говорила — ведь я уже вчера послала в ленинградский загс заявление о разводе.
Ася рассказала матери и о дальнейших своих планах. В ближайшие дни окончательно решится вопрос о новой экспедиции. Вчера Ася заходила в Народный комиссариат просвещения, и там обещали отправить ее в будущем году в те же места, где она была в прошлом году. В Ленинград она скоро вернется. Жить теперь негде, но приютят же ее Игнатьевы, пока она найдет комнату. А дальнейшее утрясется само собой, о Беркутове она позабудет, и начнется новая жизнь.
— Ведь много же, мама, хороших людей на свете! Может быть, и мне доведется встретить такого?
— Конечно, Асенька, — прошептала Аграфена Игнатьевна, обняла дочь, и обе они долго сидели молча, глядя в узкое высокое окно.
Всю неделю Андрей допоздна был занят в институте. Он приходил домой только спать, и с Асей почти не разговаривал. Зато в канун ее отъезда он подошел к сестре и сказал:
— Шепчешься все время с матерью, от меня таишься. Что у тебя произошло? Знаешь, какой у меня теперь характер? Я стал волевым человеком, — сказал он, гордо подымая голову.
— Глупости говоришь, — вздохнула Аграфена Игнатьевна. — Ну скажи на милость, откуда у тебя взялась воля? Если бы не Даша да нежданно пришедший тебе на подмогу журналист, ты и до сих пор жил бы под крылышком у Колабышева. Мы бы тебя и дома не видели…
Андрей предложил сестре прогуляться по Плющихе, походить по тем местам, где они играли в детстве. Ася охотно согласилась. Но оказалось, что Андрей и на улице решил продолжать разговор о себе:
— Я тебе говорю, человек формируется не сразу. Даже Илья Муромец не тотчас героем стал: пришлось ему до той поры тридцать лет и три года сиднем просидеть.
— Ну, до Ильи Муромца тебе еще далеко, — улыбнувшись, ответила Ася.
Андрей остановился на булыжной мостовой, поглядел внимательно на Асю и рассмеялся:
— Время покажет…
Потом, снова взяв сестру под руку, неуверенно сказал:
— Знаешь, Ася, я случайно услышал твои слова о Беркутове. Ты не сердишься на меня за это?
— Конечно, нет. Ты — человек мне близкий, родной брат.
— И я похвалил тебя.
— За что?
— За принципиальность; мне твой муж не нравился.
— Ты же его никогда не видел.
— Мне о нем общие знакомые рассказывали. Разве обязательно знать человека, чтобы понять его душу? Говорят, что Беркутов всю жизнь играет роль: живет, как актер на сцене. И ты на меня не сердись, Асенька. Я одну вещь сделал, в которой хочу покаяться. Виноват я перед тобой.
— Ты?
— Я!
— Вот уж не ожидала…
— Не хотел я вас с мамой огорчать. И сговорился с почтальоном, чтобы всю почту, которая приходит на твое имя, вручали только мне.
— Почему? Ничего не понимаю…
— Видишь ли, я знал, что Беркутов будет тебя бомбардировать телеграммами, просьбами вернуться.
Ася молчала: только теперь ей стало понятно, почему до сих пор не было вестей из Ленинграда.
— Я в первые дни утаил от тебя семь телеграмм, — признался Андрей.
— И ты получал мою почту?
— Да, — признался Андрей. — Вернешься домой, я тебе все отдам. А теперь уже больше телеграмм нет. Я боялся, что сначала тебе тяжелее было бы все это читать, а теперь, когда ты поуспокоилась, особых волнений не будет. Ты на меня не сердишься? — заглядывая в глаза сестры, спросил он с тревогой.
— Конечно нет. Меня радует, что ты, Андрюша, можешь быть таким заботливым.
Они шли по ярко освещенной улице. Андрей остановился и, сощурившись, впервые в жизни признался:
— Я же очень люблю тебя, Асенька…
И, не раздумывая, не стесняясь прохожих, он обнял сестру и поцеловал в щеку.
Напутствуемая наставлениями матери и советами брата, Ася выехала из Москвы, а ранним утром ее уже встретила Таня. Она взяла маленький чемоданчик Аси и громко сказала:
— Как хорошо, что ты у нас поживешь! Мне даже обидно было: ты — научный работник, с тобой интересно обменяться мнениями, вместе сходить в театр или в концерт, а встретиться не удается.
Ася повинилась, что действительно редко навещала тетку и ее семью.
— Тетя Груня написала нам, что ты с мужем расходишься, — сказала Таня в трамвае. — Мама очень тебя жалела, а я порадовалась.
Темные глаза Тани доверчиво блестели, пухлые вишневые губы были плотно сжаты, и вся она — высокая, тоненькая, очень уверенная в своей рассудительности — казалась такой доброй, что Ася ласково привлекла ее к себе и спросила:
— Чему же тут радоваться? Ведь Беркутов был моим первым мужем, и такой удар нелегко перенести.
— А разве плохо быть свободной?
— Мне трудно и потому, что мы с ним вместе работаем. В одном институте. Вот и придется часто встречаться, разговаривать. С бывшим мужем это не так-то легко.
— Все обойдется, — тотчас ответила Таня. Она привыкла быстро решать трудные вопросы, и жизнь казалась ей легкой и простой. — Главное — самой не делать глупостей, а уж любое препятствие можно преодолеть. Нужно только верить в себя, в свою силу, остальное приложится.
«А вот хотелось бы мне знать, как ты поступишь, если у тебя в жизни случится несчастье?» — подумала Ася.
Трамвай уже дошел до Старого механического, и дальше нужно было идти пешком: здесь конечная остановка заставского маршрута.
Не сделали они и двух шагов, как Ася обратила внимание на высокого парня, в холодный, ненастный день разгуливавшего без шапки. Его светлые волосы были расчесаны на пробор, загорелое лицо с плотно сжатыми губами обличало волю, и походка — уверенная, легкая, словно земля пружинила под его ногами.
Увидев Таню и ее спутницу, он выпрямился, и тотчас Ася уловила потеплевший взгляд его глаз. Недружелюбно посмотрев на Асю, парень бросился к ее спутнице.
— Татьяна Дмитриевна, — громко, словно испуганно, закричал он, — я уже у вас дома был, но никого не застал.
Таня строго посмотрела на него и неприветливо сказала:
— Забыла вас предупредить, Поталин, что сегодня заниматься с вами не смогу, — ко мне двоюродная сестра приехала.
Поталин еще раз посмотрел на Асю, понял, что это и есть родственница Тани Игнатьевой, и повеселел. Он тотчас выхватил чемоданчик из рук Тани и радостно сказал:
— Вот и хорошо, что я вас встретил! По крайней мере вещи помогу донести.
— Нам и самим не тяжело…
— Что вы, что вы! — Поталин, очевидно, опасался, что ему не разрешат сопровождать Таню. — Мне так приятно хоть чем-нибудь вам помочь.
Поталин распрощался с Таней возле маленького дома в Безымянном переулке, еще раз поблагодарил за то, что она позволила ему донести вещи, и медленно пошел обратно.
— Кто он такой? — спросила Ася, когда они вошли в дом.
— Мой ученик. Нам, комсомольцам, дали задание ликвидировать неграмотность, вот я с ним и занимаюсь.
— Поспорить готова, что этот малограмотный товарищ с обожанием смотрит на тебя.
— Глупости, просто уважает меня за то, что я хорошо с ним занимаюсь.
— Серьезно говоришь?
— Я шутить не люблю.
На том разговор о Поталине был закончен.
Разобрав вещи, умывшись с дороги и напившись чаю, Ася робко спросила:
— Ты сегодня занята?
— Весь день могу тебе посвятить.
— Вот хорошо-то… Тогда поедем вместе со мной в институт. Мне одной как-то неловко. Вдруг с Беркутовым встречусь? Как тогда быть?
— А имеет ли смысл являться туда в праздничный день? — спросила рассудительная Таня.
— В институте всегда в праздники бывает дежурный. Вот у него я и расспрошу о тамошних новостях. А уж завтра явлюсь на работу, зная все…
— И о Беркутове?
— Может быть, и о Беркутове…
В институтском вестибюле никого не было, кроме дежурного по зданию — подслеповатого бородача.
Несмотря на свой довольно преклонный возраст, он любил поговорить с хорошенькими женщинами, и к Асе относился особенно сердечно.
— Какими судьбами? — спросил он. — То вас, Анна Тимофеевна, и в будний день не было видно, а нынче в праздник явились.
— Дело у меня срочное.
— А с супругом-то вашим горе какое, — сообщил словоохотливый старик. — Говорят, в больницу увезли.
Не ответив, Ася переглянулась с Таней и с замирающим сердцем начала подниматься по лестнице.
— Ничего не понимаю, — шепнула она двоюродной сестре.
— Товарищ Прозоровская! — кричал огромный мужчина в зеленой кепке с наушниками, стоявший на верхней площадке. Ася вздрогнула: она узнала Дронова. Впервые грозный директор института удостоил ее вниманием.
— Здравствуйте, Алексей Порфирьевич, — робко сказала она, быстро взбежав наверх. — Не думала, что вы сегодня в институте.
— Я тут последнее время днюю и ночую… А вы из отпуска вернулись?
— Сегодня из Москвы приехала.
— Значит, вы не в курсе наших институтских новостей?
— Нет, — ответила Ася, с удивлением глядя на Дронова. Сегодня он выглядел иначе, чем обычно: борода подстрижена и расчесана, очки в огромной роговой оправе заменены пенсне, да и взгляд его вовсе не грозный.
— А я хотел вас предупредить, товарищ Прозоровская. Ваш муж говорил мне, что вы с ним поссорились, даже уйти от него хотели.
— Я подала в загс заявление о разводе, — несмело ответила Ася.
— Вот видите… Тем важнее вам знать все. Может быть, пройдем ко мне в кабинет?
— Я не одна. Со мною двоюродная сестра.
— Что же, и она посидит с нами, пока я вам все расскажу…
Много неожиданного было в рассказе Дронова.
Оказывается, все институтские неприятности начались с завхоза Гая.
Дня через два после того, как Беркутов рассказал Дронову о своей ссоре с Асей, в институт зашел секретарь Общества бывших красногвардейцев и красных партизан и сказал, что хочет поговорить с директором и его заместителем.
Дронов тотчас вызвал Беркутова, и секретарь Общества, попросив никого не впускать в кабинет, сообщил: