Ася нашла сведения о раскопках на морском берегу возле Энска. И вот теперь… Неужто именно туда ведет ее судьба?
Дронов еще раз стукнул пальцем по карте и, не глядя на Асю, сказал:
— Знаете что? Поезжайте-ка вы в Энск. Там есть музей, беспризорный, заброшенный. Даже сторож ушел оттуда, и некому охранять коллекции. Ставка небольшая, но и жизнь на юге недорога. Может, заинтересуетесь, поедете?
Он совсем не походил теперь на того раздражительного и властного человека, которого все в институте боялись. Хороший товарищ, внимательный, чуткий… Неужто он теперь так подобрел? И с Шустовым помирился? Или только на время стал другим? А потом, когда минует пора тревог и забот, снова превратится в сердитого нелюдима и будет опять, покрикивая, бегать по огромным институтским залам и пугать молодых ученых, робеющих при встречах с заслуженными?
Как бы то ни было, а сейчас он действительно нашел выход, о котором с такой тревогой в бессонные ночи, ворочаясь на складной кровати в Таниной комнате, думала Ася. Всего тяжелее было бы снова вернуться в Москву и томиться вынужденным бездельем. Дронов, казалось, почувствовал, какие мысли волнуют его собеседницу, и заботливо продолжал:
— Места там интересные, мало исследованные. Археологических находок много. То и дело приходят оттуда письма с предложениями приобрести предметы старины, найденные в курганах. Вот поживете там, поработаете, смотришь, и напишете солидное исследование. А потом уж мы вас вызовем в Ленинград. Ведь не вечно же будет на моей шее висеть этот ужасный мужчина с красным, отмороженным носом.
Он подошел к Асе, ласково положил руку ей на плечо и с удивительной откровенностью сказал:
— Кажется, мы оба поплатились… за излишнюю доверчивость. Мне это, конечно, легче сойдет… Но вы… Знаете, я вас очень жалею. Вы, должно быть, удивитесь, услышав это слово: жалею. А ведь это именно так… Вы поверили рассказам Георгия Николаевича… Но теперь уже ясно: обманщик он, авантюрист. Я, знаете, готов к любой неожиданности…
Ася внимательно слушала его, глядя исподлобья полными слез глазами на книжные полки, и думала, что она очень несчастна, до того несчастна, что словами и не выразишь…
— Связать свою судьбу с таким человеком. Это же непереносимо! Ведь у вас еще вся жизнь впереди. Но черт знает, сколько неприятностей придется вам вынести из-за своего несчастного брака. — Он помолчал, снова вернулся на свое место и решительно сказал: — Лучшего выхода у вас нет: надо уезжать… Пока я еще могу вам помочь, а скоро… Едете?
— Пожалуй, — согласилась Ася.
— Вот видите, какою вы стали умницей. Значит, сейчас вам не о чем беспокоиться. Все дело я устрою… — Он сказал еще несколько незначащих фраз и поднялся. — Завтра приходите в институт, и я тотчас вручу вам направление на новую работу.
Ася не сразу пошла домой, а поднялась во второй этаж, в библиотеку, отыскала там карту юга и долго просидела над нею… Энск! Ну могла ли она когда-нибудь представить, что придется жить в этакой глуши, в городке, где нет и десяти тысяч жителей… И зачем там основали музей? Может быть, просто остался он от старых времен? Ася взяла том старого энциклопедического словаря, перелистала его и нашла небольшую заметку о городке. Да, так и есть. Богатый помещик когда-то отдал под собрание редкостей половину своего дома. Потом, уже после его смерти, музей закрыли, и много лет коллекции хранятся в ящиках. Долго придется ей хлопотать в этом захолустье, пока собрание снова станет доступным для обозрения.
Впрочем, это к лучшему. Ведь теперь ей тяжела жизнь в Ленинграде. А в Москве и просто невозможно жить: мать обязательно утешала бы ее, постоянно напоминала о неудачном браке, о несбывшихся надеждах… Хорошо, она уедет в Энск и попробует там начать новую жизнь.
Только в сумерки ушла она из института. В газетном киоске купила вчерашний номер «Правды» и в трамвае развернула газету.
В этот день в мире не случилось ничего интересного, и она собиралась было положить газету в сумочку, но вдруг ее заинтересовали объявления, напечатанные мелким шрифтом на последней странице.
Некто Иван Николаевич Долотов умолял всех имеющих какие бы то ни было сведения о его дочери Анне, двадцати восьми лет, брюнетке, невысокого роста, сообщить ему о ней. Он извещал, что в последний раз видел ее в ноябре тысяча девятьсот семнадцатого года на станции Ромны и теперь надеется, что кто-нибудь укажет, где следует искать несчастную дочь.
«Удивительно, о чем он думал целых двенадцать лет… Если бы он хотел найти дочь, мог бы давным-давно напечатать объявление. Или, может быть, все эти годы прошли в неудачных поисках?»
Ася прочитала всю страницу и вдруг заметила, что повыше, в верхнем правом углу полосы, есть извещения Центральной Контрольной Комиссии. Среди извещений о собраниях и заседаниях ей бросилась в глаза фамилия Беркутова. Она вздрогнула, и соседка, немолодая женщина с усиками, в котиковом манто, подозрительно взглянула на нее.
Беркутов Георгий Николаевич… Конечно же, это он! Всех членов партии, знающих его местопребывание, просят написать в Центральную Контрольную Комиссию…
Только теперь поняла Ася, что в жизнь ее вошла тайна, и с ужасом подумала о неизбежных разговорах с матерью. Конечно, она не осудит, не обидит, постарается понять… И все же невзначай задаст вопрос:
— Как же ты, милая, связала свою судьбу с таким человеком?
По дороге домой, на трамвайной остановке, Ася встретила Надеждина.
«Вот человек, с которым следовало бы поговорить сегодня», — подумала Ася и окликнула его. Надеждин обрадовался.
— Анна Тимофеевна, милая! — воскликнул он, протягивая к ней обе руки. — Как рад я вас видеть…
Он смотрел на нее ласково и добродушно, все время улыбался, и казалось, готов был плясать от радости. «А ведь он действительно рад мне, — подумала Ася. — Так весь и сияет, словно новенький гривенник».
— Я ведь скоро в Москву уезжаю, — весело сообщил Надеждин. — Представляете, какое странное дело. — Он порылся в кармане и вытащил мятый конверт с выведенным каракулями адресом. — Ну прямо удивительный случай… Да вы посмотрите… Впрочем, я сам прочту…
Он стал суетлив, и это решительно не нравилось Асе. К тому же на остановке все улыбались, глядя на него, и Ася предложила:
— Пройдемтесь лучше немного… Все равно моего трамвая еще нет…
Надеждин охотно согласился:
— Я и сам хотел вам предложить, да не решался… — Он положил письмо в карман пиджака и весело проговорил: — Вы, конечно, гораздо меньше знаете о моей жизни, чем я о вашей.
— Это бесспорно, — улыбнулась Ася. — Как-то нелепо получается: каждый раз, когда у меня неприятности, вы оказываетесь свидетелем. Мало того, даже спасителем.
Надеждин испуганно посмотрел на нее.
— Но я же, право, не виноват, Анна Тимофеевна. Так уж получается.
— Я и не виню вас. Наоборот, очень благодарна…
«Сказать ему? — думала она, но почему-то сразу решила: не стоит, нехорошо обременять его просьбами. — Все время ищу палочку-выручалочку, словно сама не могу найти выход. Нет, нет, ни за что не скажу ему ни слова». И, улыбаясь собственным мыслям, Ася спросила неожиданно спокойным голосом:
— Как Никита Мезенцов поживает? Я уж давно с ним не виделась.
Лицо Надеждина снова расплылось в улыбке:
— Чудесный, знаете, парень! Но я, к сожалению, с ним уже две недели не встречаюсь… Он сейчас в командировке…
Нет, ей теперь решительно не с кем посоветоваться…
Что-то мешало ей рассказать Надеждину о своем несчастье. К тому же у него свои дела: вот опять вынул из кармана мятый конверт, на котором каракулями выведен адрес общежития. Оказывается, дочь соседки по квартире, маленькая Зина, вызывает его в Москву. Он поедет туда на днях. Нет, у него свои заботы, и незачем докучать ему…
А Надеждин шел рядом, смеялся, шутил и весело рассказывал о ребятах со Старого механического, и о каких-то своих собственных затруднениях, и об Эрмитаже, в котором он только недавно впервые побывал. Ася слушала его внимательно, чуть наклонив набок голову, и думала о том, как она несчастна и как трудно ей рядом с этим, должно быть, всегда спокойным и удачливым человеком.
— Знаете, Анна Тимофеевна, — признался Надеждин, — я обычно, как только увижу вас, сразу же веселею.
— Вам и без меня неплохо. К тому же вы всегда довольны самим собой, — почему-то наперекор решила сказать Ася.
Он не обиделся, только отвел взгляд.
— Неужели вы считаете меня самодовольным человеком?
— Но это же вовсе не плохо — ведь по-настоящему хороший человек должен испытывать чувство удовлетворения, вспоминая каждый прожитый день.
Надеждин покачал головой:
— Ну, знаете ли, у нас на Старом механическом особенного довольства собой не почувствуешь… Каждый день какие-нибудь неполадки. Так за целый день намучаешься и с людьми перегрызешься, что сам себе не рад.
Они подошли к трамвайной остановке. Ася на прощанье махнула рукой.
— Прощайте!
Он стоял на панели и долго провожал глазами уходящий трамвай. У Аси было такое ощущение, словно он хотел сказать ей что-то очень важное, но раздумал и теперь жалеет об этом.
«А впрочем, какое мне дело до него», — подумала Ася, пригладила волосы, и мысли снова стали беспокойными и тревожными…
— Что с тобой? — спросила Таня. — На тебе лица нет…
Ася поднесла к глазам кружевной платочек и ответила не сразу.
— Тебя кто-то обидел, и ты зря не хочешь поделиться своим горем.
Она села на кровать рядом с Асей, взяла ее бессильно повисшую руку и приложила к своей груди.
— Только будь откровенна…
В комнате было темно, но не хотелось зажигать свет, и обе они сидели молча, прижавшись друг к другу. Ася сняла пальто, поставила за дверь боты и только после этого приступила к рассказу о своих неприятностях.
Таня пришла в ужас.
— Ну что такое ты говоришь! Это невероятно! Просто чушь какая-то! Да ты не волнуйся, рассказывай спокойней. Я не очень поняла. Милая ты моя, хорошая…