Немного успокоившись, Ася снова начала свое повествование с той самой встречи с Бодровым, о которой охотно забыла бы навсегда.
Вот так бы просто открыть глаза, оглянуться и сразу же почувствовать, как уходит дурной сон…
К несчастью, это не было сном. Перед нею, казалось, снова появился человек с одутловатым лицом болезненного, желтого цвета, с красным кончиком вздернутого кверху носа, с угрюмым, подозрительным взглядом.
— Но он же оскорбил тебя! — горячо сказала Таня.
— Конечно, поэтому-то я ему ничего и не сказала. У него был такой инквизиторский взгляд, что я растерялась…
Таня перебила ее:
— Погоди, Ася… Но почему он вызвал тебя? Кто ему дал на это право?
— Ну, право-то вызвать меня он имел. Но никто не позволил ему подозревать меня в каких-то преступлениях…
— Может быть, попросить папу поговорить о тебе? — решила Таня. — Ты ему расскажи подробней, он заедет в райком партии и обязательно заступится.
— Нет, Танечка, я не хочу, чтобы за меня хлопотали. Если я права, хлопоты излишни… Если же я неправа…
— Но ты же во всем права!..
— Как знать… Мне самой иногда начинает казаться, будто я виновата. Если окажется, что Беркутов — темный тип, мне придется отвечать за него.
— Глупости! Он скрыл от тебя свое прошлое, он обманул тебя. И ты же — в ответе!
— Надо было думать, когда выходила замуж… А теперь уже поздно оправдываться…
— А не кажется тебе, что ты должна доказать, что у тебя не было ничего общего с этим типом?
— Но ведь я была его женой.
Таня понизила голос и неожиданно сказала:
— Кажется, самое трудное на свете — давать советы. Но не поступила ли ты малодушно, поддавшись на уговоры Дронова? Он напуган, он придумывает бог знает что, чтобы отделаться от тебя…
— Но мне иначе нельзя было поступить! — горячо возразила Ася. — Слишком мучительно было все это… И доводы Дронова вполне разумны. Ведь ошибку-то я сделала, выйдя замуж за Беркутова. И теперь прошлое тянется за мною, хоть я не чувствую за собой вины. Вот видишь, как нелепо порой складывается жизнь!
Назавтра Таня спросила:
— Ты свободна вечером?
— Странный вопрос… Ты же знаешь: по вечерам я всегда дома.
— Вот и хорошо! Значит, вместе пойдем послушаем Маяковского.
— Замечательно! — воскликнула Ася. — Мне уже давно хотелось его повидать, но я каждый раз почему-то откладывала.
— Нравятся тебе его стихи? — спросила Таня.
— Как тебе сказать… Весь он какой-то угловатый…
— А я люблю его стихи…
— Мне и Мезенцов и Надеждин доказывали, что Маяковский великий поэт, — сказала Ася, — но я всегда спорила с ними. Надеждин прямо влюблен в него и готов часами читать на память. Хорошо, сильно, но чем-то далеко от меня…
— Ничего! Вот послушаешь — и сама станешь его поклонницей.
Ася пожала плечами:
— Не думаю… Но я, конечно, понимаю, что это замечательное явление наших дней.
Таня засмеялась:
— Явление! А по-моему, он просто очень талантливый.
Первым знакомым, которого они встретили в Капелле, был Надеждин. Тщательно выбритый, аккуратно постриженный, в новом костюме, он выглядел лучше, чем обычно, и Ася не замедлила сообщить ему об этом.
— До чего же я рад, что вы пришли на вечер! — восторженно воскликнул Надеждин, не отвечая на ее замечание. Ася разговаривала с Надеждиным, а Таня стояла в сторонке и наблюдала за публикой, постепенно заполнявшей зал.
Народу было еще не очень много. Вошло несколько человек, привлекших внимание своим независимым видом: они громко разговаривали и, смеясь, смотрели на эстраду. Кто-то рядом шепнул: «Поэты пришли». Назвали имена, но Таня их слышала впервые.
В это время дверь в артистическую комнату приоткрылась, и Таня увидела Маяковского. Он стоял в проходе, огромный, неулыбчивый, и смотрел в зал поверх всех голов.
— Смотри, — шепнула Таня. — Маяковский уже здесь.
— Хотите, познакомлю вас с ним? — спросил Надеждин.
— А вы разве знаете его? — удивилась Таня.
— Я же старый газетчик, — сказал Надеждин, продвигаясь вперед. — А газетчик обязан знать всех великих людей своего времени.
— Ну уж нашли великого! — вмешался в беседу кто-то стоявший рядом.
Они оглянулись.
Один из поэтов, маленький, но очень важный, перекладывая из руки в руку толстый сверток газет, ехидно улыбался.
Маяковский издалека крикнул:
— Как живете, Надеждин?
Сопровождаемый Асей и Таней, Надеждин подошел к нему.
— За вас воюем, Владимир Владимирович!
Маяковский крепко пожал его руку.
— Где работаете сейчас?
— На Старом механическом. У меня, Владимир Владимирович, чудные ребята в заводской бригаде. Вот бы вам с ними встретиться!
— Никак не смогу. Сегодня вечером уезжаю.
Надеждин огорчился и покачал головой:
— Очень жаль. Но уж в следующий раз я вас обязательно с ними познакомлю.
Почти все места уже были заняты. Маяковский кивнул головой и направился к эстраде.
Только теперь Ася смогла хорошо рассмотреть Маяковского. Он снял пиджак, повесил его на спинку стула и внимательно оглядел присутствовавших в зале. В большой руке он держал незажженную папиросу. В джемпере он казался очень стройным и молодым.
…часть на Париж отпущенных строф
на лирику
я
растранжирю, —
начал читать Маяковский.
Ася впервые услышала его стихи, произнесенные самим поэтом, и по-новому зазвучали знакомые строки. Казалось, будто он сам немного удивляется каждому произнесенному слову, и оно звучит теперь во всей полноте своего смысла.
Ася смотрела на Маяковского, видела и смуглость загорелого лица, с детства обожженного кавказским солнцем, и серые полоски джемпера, и носки огромных башмаков. И каждый стих шел к ней, как человек, зовущий к чему-то большому, прекрасному.
Прислушиваюсь:
любовь загудит,
человеческая,
простая…
Он снова напомнил Асе о ее несчастной ушедшей любви, о том, что было пережито ею за последнее время, и она всхлипнула, не в силах сдержать своего волнения. Маяковский видел все, что делалось в зале, заметил он и эти слезы и с лукавой улыбкой прочитал конец стихотворения. И, словно злясь на самого себя за то, что его стихи доводят хорошеньких девушек до слез, стал читать уже совсем другое, о рабочем, въехавшем в новую квартиру, и Ася, успокоившись, провела платком по лицу.
— Чувствительная барышня, — прошипел маленький поэт.
Надеждин мгновенно повернулся в его сторону и погрозил пальцем.
Но вот и закончено чтение стихов. Со всех концов зала полетели на сцену записки. Маяковский раскладывал их на столе, как пасьянс, перечитывая каждую. Вынув вечное перо, он делал отметки в записной книжке. Когда весь стол был покрыт записками, Маяковский поднялся и начал отвечать. После каждого ответа он снимал сразу по нескольку записок.
О чем только не спрашивали Маяковского… О живой церкви и о статье наркомздрава Семашко; о поэтах-декадентах и о непрерывке; о перевыборах профессоров в университете и о снижении цен в магазинах. Ася сразу почувствовала неприязненный тон некоторых записок и с интересом ждала ответов. Но вот еще одну записку бросили на сцену. Маяковский быстрым и ловким движением поймал ее и сразу же развернул. Побледнев, он надел почему-то пиджак и негромко, но внятно сказал:
— Того, кто написал эту записку, прошу выйти на сцену…
Никто не отзывался. Старичок, похожий на цыпленка, быстро заговорил, словно закудахтал. Девушки в пестрых платьях стали перешептываться. Чувствовалось — пройдет еще несколько минут, и начнется скандал.
— А что же интересного вам пишут? — крикнул кто-то с места.
— Автор записки просит, чтобы я прочитал отрывки из моей поэмы «Хорошо-с».
Сразу стало тихо в зале.
Маяковский повторил:
— Еще раз прошу автора выйти на сцену, если он честный человек.
В наступившей тишине слышно было, как передвинули стул в самом дальнем углу зала.
— Не выйдете?
Нервное напряжение внезапно разрядилось, когда Надеждин крикнул:
— Читайте стихи, Владимир Владимирович! Читайте стихи!
Это был голос друга: враги обычно, обращаясь к Маяковскому, называли его только по фамилии.
Маяковский прошелся по сцене, испытующе оглядывая слушателей, закурил, откашлялся. Первое же стихотворение, прочитанное им, встретили аплодисментами.
Маленький поэт поднялся, прищурился и засеменил к выходу.
— Психопаты! — крикнул он у двери. — Совсем ошалели со своим Маяковским!
В перерыве Надеждин стал объяснять Асе и Тане, почему Маяковского многие не понимают. Тотчас же он начал учить чтению стихов Маяковского, но вдруг махнул рукой и совсем по-мальчишески признался:
— Что-то у меня сегодня не выходит…
Но вот Маяковский снова на сцене. Очевидно, он почувствовал, что в аудитории уже не осталось врагов, и, улыбнувшись, сказал, что ему тоже надоело разговаривать и хочется почитать стихи.
Ася смотрела на этого очень высокого человека, быстро и уверенно ходившего по сцене, и сердце ее радостно билось. Как хорошо сделала Таня, взяв ее с собою на этот вечер! Асе казалось, что именно этих стихов не хватало ей в последнее время. Он читал сейчас отрывки из своей поэмы «Про это», про любовь, и Ася сразу поняла, что она все последнее время была несправедлива сама к себе: ведь любовь — не лотерея, где можно выиграть счастье. Да и нужно ли ей то маленькое счастье, которое сулила жизнь с Беркутовым? И незачем все время думать о своей неудаче, о своем горе. Ведь жизнь только еще начинается, ведь все впереди, и незачем ныть…
Маяковский читал сейчас без улыбки, без шутки. Лицо его было строго, словно он очень серьезно и деловито рассказывал о том, что мешает большому человеческому счастью. Чем дольше слушала его Ася, тем лучше понимала она, какой силой чувства живут эти стихи. Кто знает, может быть, и прав