— Простите, — сказал он и вдруг остановился, тяжело дыша, словно после долгого бега. Ася стояла перед ним, привычным движением руки приглаживая светлые волосы. Он смотрел на нее и не мог наглядеться, и не в силах был сойти с места, и ранние посетители почты громко выражали свое неудовольствие, отталкивая Надеждина, стоявшего у входа неподвижно.
Ася взяла его под руку, улыбаясь, вывела на улицу:
— Объясните мне, бога ради, какими судьбами вы в Энске? Вы… Почему вы молчите?
Они сидели в Асиной комнате и пили чай. Уже смеркалось. Маленькая комната с крашеными стенами казалась Надеждину очень уютной. Узкая железная кровать была накрыта клетчатым шотландским пледом. На стене висел портрет Аграфены Игнатьевны и снимок с какой-то древнегреческой статуи. На столе, накрытом пестрой скатертью, аккуратными стопками были сложены книги. Чемодан, перетянутый ремнями, лежал у входа.
— У вашей комнаты очень походный вид, — весело сказал Надеждин. — Можно подумать, что вы собрались куда-то уезжать.
— Я действительно уезжаю завтра утром. Видите, чемодан уже уложен.
Надеждин посмотрел на нее испуганными глазами.
— Куда же вы собрались? Совсем покидаете Энск?
— Нет, к сожалению, совсем отсюда уехать не смогу, — вздохнула Ася. — Я ведь вам уже рассказала про свои злоключения…
Надеждин кивнул головой:
— Я о них еще раньше слышал от Мезенцова.
Ася огорчилась:
— Почему же вы меня не перебили, когда я начала рассказывать?
— Потому что мне интересно было услышать всю историю в вашем изложении.
— В ней больше тяжелого, чем интересного.
— Да, это верно…
Они долго молчали, прислушиваясь к неумолчному стрекоту сверчков, потом Ася сказала:
— Я все говорю вам о своих бедах, а вы таитесь. Даже не поведали толком, каким образом попали в Энск. Я, знаете, поразилась, встретив вас на почте, но у вас был такой растерянный вид, что мне стало смешно, и удивление мое мигом прошло.
— Хорош я вам, должно быть, показался! — с искренним огорчением сказал Надеждин.
— Вы, наверно, не рассчитывали встретить меня в этом городке?
— Наоборот, из-за вас сюда и приехал.
Ася удивленно посмотрела на него и покраснела:
— Вы говорите загадками.
— Нет, правда, из-за вас. Мне совет дал Мезенцов, и я не раскаиваюсь, что приехал сюда. Одно плохо: вы завтра уезжаете, а я думал тут пожить и поработать. Впрочем, надо рассказать все с начала.
Рассказ был немногословен, но все же занял немало времени. Ася внимательно слушала.
— Очень интересно, — сказала она, когда Надеждин, остановившись, начал скручивать козью ножку, — я даже завидую вам. Подумайте, познакомились с Горьким! Да для этого одного стоило писать пьесу!
— Вы не очень-то верите в успех моего писания!..
— Нет, почему же…
— А ведь Мезенцов советовал прочесть пьесу именно вам. Говорит, будто вы писали когда-то хорошие стихи.
— Ну, это ему просто кажется. Я поэзию давно забросила и старые тетрадки подарила Андрею: он тоже оказался большим поклонником моих стихов.
В дверь постучала хозяйка, напомнила, что пора ложиться спать: ведь поезд уходит в пятом часу ночи, а еще нужно собраться в дорогу.
— Вы уж меня, голубушка, извините, что я вашу беседу с молодым человеком прервала. Сами знаете, перед отъездом надо каждую мелочь уложить, а время уже позднее.
— Ничего, мы еще посидим, — сказала Ася. — Мой знакомый издалека приехал, и мы давно не виделись.
— Может, ужин собрать вам? — спросила хозяйка.
— И то дело. Знаете, Надеждин, мы сейчас обязательно поужинаем, вы, наверно, проголодались. У меня и бутылка хорошего вина найдется!
— Я не возражаю. Только вино мы потом разопьем, после того как я прочту вам мое сочинение.
— Вот и отлично. Значит, сговорились.
Они быстро поужинали при свете лампы, потом хозяйка унесла из комнаты миски и тарелки. Надеждин разложил на столе объемистую рукопись, и Ася приготовилась слушать.
— Я, конечно, чтец не очень хороший, вернее сказать, даже совсем плохой, — смущенно сказал Надеждин. — И вообще, как-то смешно получается. Только вас увидел и сразу же, как фокусник, вытаскиваю рукопись из рукава. Только с одним условием читаю: чтобы вы откровенно сказали свое мнение. Если не понравится, так и скажите, своего суждения не утаивайте.
— Хорошо, буду откровенна, — просто ответила Ася, — только уж не обижайтесь, если разругаю. Я ведь не театральный критик, могу и ошибиться.
Надеждин устроился за столом поудобней и начал читать. Читал он не отрываясь от листа и за все время ни разу не посмотрел на Асю. Но вдруг она его перебила:
— Вы не сердитесь, но в чтении как-то несуразно получается. Женщина, Клавдия Ивановна, председательница завкома, и все время говорит про себя в мужском роде: «я был», «я видел»…
Надеждин перевернул страницу, перечитал реплики Клавдии Ивановны и смущенно сказал:
— Я рукопись плохо выправил.
— Но почему у вас женщина все время говорит о себе, как о мужчине? Ведь это очень уж часто повторяется.
— Видите ли, сначала, когда я писал пьесу, у меня не было женских ролей. Ведь действие-то на заводе происходит, а у нас в бригаде одни парни. Режиссер мне потом посоветовал ввести в пьесу женские роли. Я это и сделал.
— То есть написанные роли только изменили, обратили, так сказать, мужчин в женщин?
— Конечно, — ответил Надеждин и продолжал читать, низко склонившись над четко переписанными страницами. Ася кусала губы, чтобы сдержать смех, но Надеждин ничего не замечал, увлеченный чтением.
Был уже двенадцатый час ночи, когда он кончил читать. Подняв голову, он поглядел на Асю, слушавшую с закрытыми глазами.
— Усыпил я вас своей пьесой? — взволнованно спросил он.
— Нет, что вы…
Она молчала, и Надеждин спросил:
— А когда же вы скажете свое мнение о прочитанном?
— Сначала выпьем вина, а потом поговорим, — уклончиво ответила Ася.
Бутылка была уже откупорена, и Ася разлила вино в два высоких бокала.
— Что же, выпьем за вас, Надеждин.
— А полагается ли сначала пить за мужчину и гостя? Мне кажется, что сначала надо выпить за хозяйку.
— Старые предрассудки, — улыбнулась Ася, — тем более что вы женщин не жалуете, относитесь к ним плохо.
Надеждин недоуменно посмотрел на нее, но чокнулся и сразу выпил.
Она все время подливала ему вино. Вскоре бутылка опустела, и Надеждин немного опьянел.
— На меня вино сильней действует, чем водка, — оправдывался он, но Ася сказала в ответ, что сейчас он интересней, чем в трезвом состоянии, к тому же хмель от «Массандры» быстро проходит.
— Ну а все-таки, как моя пьеса? — еще раз спросил Надеждин. — Я ведь вашим мнением особенно дорожу.
Она задумалась. Надеждин внимательно смотрел на нее. С каждой минутой он сильней чувствовал, что сегодня в их отношениях произойдет что-то гораздо более важное, чем разговор об этой пьесе, написанной под влиянием неугомонного и скорого на решения Ивана Дозорова.
Проснулась хозяйка и удивилась, увидев свет в Асиной комнате.
— А вы еще сидите? — спросила она, поглядев на Надеждина. — Вот и хорошо, что досидели до отъезда. По крайности, Анну Тимофеевну проводите. А то я хотела соседского сына просить.
— Обязательно провожу, — поспешно ответил Надеждин, — вы не беспокойтесь.
— А вас, голубушка Анна Тимофеевна, скоро ждать прикажете?
— Буду недели через три. Вы уж, пожалуйста, за моими цветами поглядите.
— Будьте уверены, я цветы люблю, всегда к ним приглядиста.
Они попрощались и вышли из дому. Хозяйка проводила их до перекрестка.
— Жалко, я вам свой цветник не показала. Почти все свободное время провожу с цветами. Они не дают мне скучать…
Карманным фонариком Надеждин осветил дорогу, взял под руку Асю, и они медленно пошли к вокзалу.
На улице было тихо, тепло. Тучи заволокли небо, и ничего нельзя было разглядеть вверху — ни молодого месяца, ни звезд. Дорога шла вдоль садов. Темной громадой поднимались они с обеих сторон, и казалось, что идешь по узкой тропинке. Пряным, чуть горьковатым запахом цветущего табака одуряла теплая ночь.
Не хотелось говорить, слово могло нарушить очарование этой ночи. Надеждин шел молча, близко чувствуя руку Аси — единственной в мире женщины, которую он любил и которая ничего не знала о его любви…
Они пришли на вокзал за несколько минут до отхода поезда: подвели часы, опаздывавшие на полчаса… Билет Ася купила вчера и теперь сразу же направилась в свой вагон. Надеждин с тяжелым чемоданом следовал за ней. Но вот уж вещи поставлены на багажную полку, дежурный три раза ударил в станционный колокол, а Надеждин еще не выходит из вагона.
— Спасибо вам, что проводили, — сказала Ася. — А теперь вам надо уходить, ведь поезд скоро тронется…
Надеждин опасливо посмотрел на нее, и в его глазах мелькнула вдруг озорная улыбка:
— Правильно! А раз так — и не буду прыгать…
Паровоз тем временем набирал скорость, и уже пропал вдали дощатый настил перрона, пронеслись за окнами последние станционные строения, семафор мигнул на прощание зеленым глазом.
— Значит, до Москвы буду вашим попутчиком, — просто сказал Надеждин. — Вот мы в дороге и продолжим наш разговор.
— Но у вас же нет билета. И самое главное, вы же приехали в Энск, чтобы поработать. Нет, как хотите, я ничего не могу понять…
— А тут и понимать нечего. Я ведь хотел получить от вас отзыв о моем произведении. Вы, уважаемая Анна Тимофеевна, молчите намертво, вот я и решил, что беседу мы продолжим дорогой.
— Но у вас же нет билета, упрямый вы человек. Вас высадят на первой станции.
— Это уж предоставьте уладить мне. Я столько исколесил дорог за последние годы, что порядки железнодорожные знаю назубок. Оштрафуют, заставят купить билет на следующей станции, и дальше я поеду таким же полноправным пассажиром, как вы.
Он ушел в конец вагона, где проводник уже проверял билеты, и завел с ним длинный разговор, Ася тем временем стояла у окна и наблюдала издали за Надеждиным. Он всегда казался ей воплощением аккуратности и деловитости. Она и представить не могла, что Надеждин способен на сумасбродные поступки. Но неожиданное возвращение с нею в Москву, эта история с билетом… Нет, она положительно не узнавала его сегодня.