.
Пока извозчик лениво подгонял еле трусившую лошадь, Аграфена Игнатьевна внимательно разглядывала Асю и по каким-то неуловимым, но ясным для матери приметам поняла, что ни о каком увлечении тут и речи быть не может. Легко установить, что Надеждин влюблен. Но Ася, ее умница Ася, внимания особого на него не обращает. Вежлива, предупредительна, благодарит за компанию в пути… Нет, не огорчит она больше родителей, не сделает необдуманного шага!
И все же, как только Надеждин с ними распрощался, Аграфена Игнатьевна спросила дочь:
— Как надо понимать ваше совместное путешествие, Ася?
— Он случайно оказался в Энске, вот и приехал вместе со мной.
— А что же он там делал?
Ася вздохнула:
— Вообще он человек странный. Случайно встретил меня в Энске и сказал, что приехал туда по совету Мезенцова, чтобы поговорить со мной о своей пьесе…
— Что ты говоришь! Значит, он честолюбив?
— Нет, он не честолюбив и очень порядочен. И, что редко бывает у начинающих писателей, способен со стороны взглянуть на свою работу. Знаешь, мама, к моему удивлению, он способен на самые сумасбродные поступки. Неожиданно, без билета, сел в один вагон со мною и уехал в Москву, хотя перед этим говорил, что проживет в Энске месяц… Потом в поезде вдруг выбросил за окно рукопись своей пьесы…
— Не иначе, влюблен, — заметила Аграфена Игнатьевна.
— Может быть, — подумав, ответила Ася. — Когда дарил васильки, сказал что-то чувствительное насчет цвета моих глаз, но я его оборвала…
— И правильно сделала.
На том разговор о Надеждине был закончен, но через несколько дней Аграфена Игнатьевна удивилась, когда Ася стала вдруг собираться в Сокольники.
— С чего тебя понесло в такую даль?
Ася залилась румянцем:
— Хочу повидать Никиту Мезенцова с женой. Они сегодня будут у Надеждина.
Ничего не сказала Аграфена Игнатьевна в ответ, но про себя подумала, что это неспроста.
Асе понравилась комната Надеждина, и она заметила даже, что здесь есть одна хорошая картина — этюд маслом, написанный уверенной рукой, сильными и сочными мазками, — всадник с клинком на вздыбленном коне. В лице всадника было что-то знакомое. Она долго смотрела на картину, вспоминая, где видела изображенного на ней человека, и вдруг вскрикнула:
— Да ведь это же вы, Надеждин! Откуда у вас такая картина?
Он нехотя начал объяснять, что картина сохранилась еще с гражданской войны и подарена ему полковым товарищем, — впоследствии он прославился как художник, а тогда от нечего делать зарисовывал в свободные часы своих товарищей и дарил им на память этюды. Вот и хранится у него в комнате давний подарок, — посмотришь — и вспомнишь, каким был когда-то, и рассмеешься порой…
— Да ведь это же действительно вы! А я-то смотрела сначала и удивлялась, почему лицо всадника кажется мне знакомым… Вы ведь еще совсем молоды, а уже, оказывается, воевали…
В комнату вбежала девочка в ситцевом платье и остановилась на пороге, увидев незнакомую женщину.
— Проходи, Зинуха, не бойся, — весело сказал Надеждин.
— А кто это у тебя?
— Все зовут ее Анной Тимофеевной, а ты можешь звать просто тетей Асей.
Девочка подошла к Надеждину и исподлобья стала смотреть на новую знакомую. Вдруг, обхватив ручонкой шею Надеждина, она ткнулась лицом в его грудь и тихо сказала:
— Какая красивая…
Ася сделала вид, что не расслышала этих слов, — теперь она разглядывала фотографию покойной жены Надеждина. Ольга Германовна на этом снимке выглядела старообразно, но весело было ее смеющееся лицо и хороши добрые глаза, окруженные сеткой мелких-мелких морщин.
Тем временем Зина что-то успела прошептать Надеждину, и он смущенно улыбался, грозя девочке пальцем. Зина закрыла лицо руками, и не понять было, плачет она или смеется.
Ася с интересом посмотрела на девочку, и Надеждин сразу объяснил, что тревожит Зину:
— Видите ли, Анна Тимофеевна, мы беспокоимся, придет ли сегодня в гости Вася…
— А кто он такой?
— О, это, можно сказать, чудо природы! Им гордятся все Сокольники! Правда, Зина, ведь никого лучше Васи здесь нет?
Девочка перестала смеяться и всерьез подтвердила слова Надеждина. Но она вовсе не в гости ждет Васю: она теперь во второй смене, и ей надо идти в школу, а она боится ходить одна, потому что соседские мальчишки все время дразнятся и даже стреляют из рогатки. Вася тоже во второй смене, и они ходят в школу вместе, но сегодня он запаздывает, и она не знает, как быть теперь.
Но как раз в это время появился Вася, и Зина сразу же бросилась в свою комнату за учебниками и пеналом.
Мезенцова все еще не было. Надеждин предложил немного пройтись по парку. Ася согласилась, и вскоре уже шли они по узкой дорожке к пруду.
Солнце медленно заходило. Косые лучи шагали между деревьями — совсем как в стихах Маяковского, заметил Надеждин. Вечер был теплый, от сосен струился еле уловимый дымок, пахло смолой. Огромные, узловатые корни сосен выступали из земли, и казалось, что они высвобождаются, готовясь в дальнюю дорогу. Еще немного, и ринутся деревья в путь…
Когда Ася и Надеждин вернулись домой, Мезенцовых все еще не было.
— Проводите меня до трамвая, — сказала Ася решительно.
На остановке он на мгновенье задержал руку Аси в своей руке.
— Теперь я дорогу в Энск знаю… Не прогоните, если неожиданно объявлюсь снова?
Она испытующе посмотрела на него и так же тихо ответила:
— Приезжайте…
Первым, кого встретил Надеждин на заводе, оказался Самсон Павлович.
— Наконец-то я тебя снова увидел! — закричал старик, размахивая алюминиевой кастрюлей с длинной ручкой. — Только ты один еще не побывал в нашей столовой, остальные уже давно совершили это паломничество. И не вздумай отнекиваться, сейчас же накормлю, хочешь ты этого или не хочешь.
Он повел его к столовой, на ходу рассказывая о всех неприятностях последнего времени и о неизменной стойкости своей помощницы Киры Демьяновны.
— Сегодня сделали первую запись… — гудел он, сверху вниз посматривая на Надеждина своими выпуклыми глазами. — Я, знаешь, обрадовался, надеялся, что хвалят, а вышло совершенно наоборот. Оказывается, жалуются на меня — и самым серьезным образом…
В столовой он сразу же протянул книгу — нарядную, чистую, в мягком кожаном переплете, украшенную заводской эмблемой — буквами С и М, заключенными в шестерню с большими зубьями.
На первой странице книги четко, но весьма неграмотно была изложена жалоба:
«Заведующий столовой старый бюрократ отрастил толстое брюхо и бесчувствен к жалобам ударника, числящегося в бригаде товарища Буркова и в последний месяц после разгона производственной коммуны выполнившего план на сто десять процентов, а также по причине недостачи черного хлеба, который думается мне пожирается этим самым брюхом, к сему заявляю жалобу. А почему не хватает черного хлеба к завтраку и обеду — об ужине уже и не говорю, по причине явной недостачи — думаю станет очевидно если вы посмотрите как тот старый бюрократ разводит ухаживание со своей секретаршей, которая носит для безопасности белый колпак и даже выдает себя за повариху, а на все жалобы отвечает резким голосом, что подобного аппетита еще в жизни не видела что даже очень обидно слышать для слесаря-ударника. К сему подписуюсь Маторин Иван».
— Черт возьми, да я знаю же этого парня, — сказал Надеждин. — Он действительно работает в бригаде Буркова. Его все собирался разоблачить Степан Игнатьев. Он клялся, что обязательно этого кулацкого сына на чистую воду выведет. Ему-де каждый месяц посылки присылают из деревни, и всё норовят их передать с оказиями.
— Ну, по этой примете кулака не обнаружишь, — засмеялся Самсон Павлович.
— Совершенно правильно. Ничего из разоблачения не получилось, — согласился Надеждин.
— Просто он пожрать любит, — сказал Самсон Павлович и позвал Киру Демьяновну. — Вот Надеждин спрашивает насчет аппетита этого Маторина…
Кира Демьяновна рассмеялась до слез.
— Никогда еще такого жадного парня не видела… Поверите, он все наши планы спутал. Как только мы открыли столовую, Самсон Павлович предложил отпускать хлеб бесплатно. Все шло хорошо, пока про это не проведал Маторин и стал истреблять даровой хлеб в ужасных количествах. Теперь думаем хлеб выдавать за плату. Видите, как он дело понял: меня объявил секретаршей и намекает в заявлении, что мы тут шуры-муры заводим. Ну, для такого-то дела я старовата…
— Как сказать, — возразил ей Самсон Павлович, все еще не выпускавший из рук большой алюминиевой кастрюли. — Я приглядываюсь к вам, Кира Демьяновна, и не могу с вами согласиться. По крайней мере, еще погуляю на вашей свадьбе.
— Не иначе как сами замуж возьмете, больше тут для меня женихов нет…
Она ушла, посмеиваясь, и тем временем Самсон Павлович сам стал накрывать стол для обеда.
— А вы со мной не закусите? — спросил Надеждин, помешивая ложкой наваристый, вкусно пахнущий борщ.
— Вот у меня действительно аппетит пропал за последнее время, — жалобно сказал Самсон Павлович. — Уж я ли не любил поесть раньше! А теперь за целый день от одних этих запахов сыт становишься… Только и поешь, если Кира Демьяновна под вечер чем-нибудь остреньким угостит…
Как видно, Кира Демьяновна с каждым днем занимала все большее место в его жизни, и наблюдательный Надеждин не преминул обратить на это внимание.
Тем временем в столовой появились ребята из бригады Буркова. Они немного раньше пришли сегодня, чем обычно, — опять простаивала сборка из-за подачи бракованных моторов.
Бурков, Степан Игнатьев, Поталин, Пашка Костромитинов и Любезнов пришли все вместе и расселись за большим столом возле окна.
Заказав обед, все вместе пошли они мыть руки в умывальную, и оттуда сразу же донеслись их веселые голоса, — сегодня выяснили наконец, кто оставляет на полотенце отпечаток своей грязной пятерни, и Бурков долго отчитывал Пашку Костромитинова за то, что тот подводит бригаду.