— Ничего страшного, если он не работает, — сказал Уэйн. Ему вдруг перестало все это нравиться. Это вдруг показалось ему сумасшествием… тем сумасшествием, которого он не видел от своей мамы, с тех пор как был маленьким мальчиком. — Займешься им позже, ладно?
Она не обратила на него внимания. Приподнялась и установила ботинок точно на ножной стартер.
— Поехали искать, сволочь, — сказала она и топнула ногой. — Говори со мной.
Двигатель бабахнул. Из труб выстрелил грязный синий дым. Уэйн чуть не упал со столба изгороди, на котором сидел. Хупер пригнулся, потом испуганно гавкнул.
Мать прибавила газу, и двигатель взревел. Шум его был пугающим. Но и захватывающим.
— РАБОТАЕТ! — завопил он.
Она кивнула.
— ЧТО ОН ГОВОРИТ? — прокричал он.
Она нахмурилась, не понимая.
— ТЫ ВЕЛЕЛА ЕМУ ГОВОРИТЬ С ТОБОЙ. ЧТО ОН ГОВОРИТ? Я НЕ ПОНИМАЮ ПО-МОТОЦИКЛЕТНОМУ.
— А, — сказала она. — ПОСТОРОНИСЬ: СЕРЕБРЯНЫЙ![116]
— ПОДОЖДИ, Я ВОЗЬМУ СВОЙ ШЛЕМ, — крикнул Уэйн.
— ТЫ НЕ ПОЕДЕШЬ.
Оба они кричали, чтобы их было слышно поверх звука двигателя, колотившего по воздуху
— ПОЧЕМУ?
— ПОКА ЕЩЕ НЕБЕЗОПАСНО. Я НЕ ПОЕДУ ДАЛЕКО. ВЕРНУСЬ ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МИНУТ.
— ПОДОЖДИ! — крикнул Уэйн, подняв один палец, потом повернулся и побежал в дом.
Солнце было холодной белой точкой, сиявшей сквозь груды низких облаков.
Она хотела двигаться. Потребность оказаться на дороге была своего рода сводящим с ума зудом, от которого так же трудно отделаться, как от укуса комара. Она хотела выбраться на шоссе, посмотреть, чего она сможет добиться от байка. Что она сможет найти.
Входная дверь захлопнулась. Сын спешил обратно, держа в руках шлем и куртку Лу.
— ВОЗВРАЩАЙСЯ ЖИВОЙ, ХОРОШО? — крикнул он.
— ТАК И СОБИРАЮСЬ, — сказала она. А потом, надев куртку, добавила: — Я БУДУ СКОРО. НЕ ВОЛНУЙСЯ.
Он кивнул.
Мир вокруг нее вибрировал от силы двигателя: деревья, дорога, небо, дом, все это яростно содрогалось, угрожая разрушиться. Она уже развернула мотоцикл передом к дороге.
Она надвинула себе на голову шлем. Куртку застегивать не стала.
Прямо перед тем, как она выкрутила ручной тормоз, ее сын наклонился перед мотоциклом и выхватил что-то из грязи.
— ЧТО ЭТО? — спросила она.
Он протянул ей тот самый ключ, похожий на кривой нож, с выбитым на нем словом ТРИУМФ. Она кивнула в знак благодарности и сунула его в карман куртки.
— ВОЗВРАЩАЙСЯ, — сказал он.
— БУДЬ ЗДЕСЬ, КОГДА Я ПРИЕДУ, — сказала она.
Потом она подняла ноги, включила первую скорость и заскользила.
Как только она начала двигаться, все перестало трястись. Изгородь скользнула прочь справа от нее. Она наклонилась, сворачивая на дорогу, и это было все равно что положить на крыло самолет. Было такое чувство, словно она вообще не касается асфальта.
Она перешла на вторую передачу. Дом унесся прочь у нее за спиной. Она бросила последний взгляд через плечо. Уэйн стоял на подъездной дороге, маша рукой. Хупер был на улице, глядя ей вслед странно безнадежным взглядом.
Вик прибавила газу, перешла на третью, и «Триумф» рванул вперед так, что ей пришлось вцепиться в руль, чтобы не свалиться. У нее в голове вспыхнуло и погасло воспоминание о байкерской майке, что она какое-то время носила: если ты это читаешь, значит, сучку снесло с сиденья.
Куртка, остававшаяся расстегнутой, зачерпывала воздух и раздувалась вокруг нее. Она помчалась дальше, в низкий туман.
Она не видела, как на дороге позади нее появилась пара близко посаженных фар, тускло светящихся в дымке.
Не видел этого и Уэйн.
Деревья, дома и дворы мелькали мимо, их темные размытые очертания лишь смутно различались в тумане.
У нее не было ни единой мысли. Мотоцикл уносит ее от всяких мыслей. Она знала, что так оно и будет; поняла в тот же миг, как увидела его в каретном сарае, что он достаточно быстр и достаточно мощен, чтобы умчать ее от худшей ее части, той части, которая всегда пытается разобраться, что к чему.
Она снова переключила ногой передачу, потом еще раз, и «Триумф» каждый раз прыгал вперед, глотая под собой дорогу.
Туман, сгущаясь, несся ей прямо в лицо. Он был жемчужным, переливающимся, откуда-то сверху и слева его пронизывал солнечный свет, из-за чего весь мир сиял вокруг нее, словно озаренный. Вик чувствовала, что никто не может надеяться увидеть в этом мире бо́льшую красоту.
Влажная дорога шипела под шинами, как статические помехи.
Нежная, почти утонченная боль поглаживала ее левое глазное яблоко.
В клубящемся тумане она увидела какой-то амбар — длинное, высокое, наклонное, узкое сооружение. Из-за вздымающихся испарений казалось, что этот амбар стоит посреди дороги, а не в ста ярдах сбоку, хотя она знала, что через миг шоссе резко свернет влево и пронесет ее мимо него. Она с полуулыбкой подивилась тому, как сильно этот амбар походил на ее старый воображаемый мост.
Вик опустила голову и слушала шепот шин на мокром асфальте, этот звук, что был так похож на белый шум по радио. Что мы слушаем, когда настроены на статику, подумала она. Она вроде где-то читала, что это фоновая радиация, которой омывается вся вселенная.
Она ждала, чтобы дорога сделала крюк влево и пронесла ее вокруг амбара, но та продолжала идти прямо. Это высокое, темное, угловатое строение вырастало перед ней, пока она не оказалась в его тени. И это был вовсе не амбар, и она поняла, что дорога шла прямо в него, только когда было слишком поздно, чтобы повернуть в сторону. Туман потемнел и стал холодным, холодным, как нырок в озеро.
Под шинами захлопали доски, скорострельный постукивающий звук.
Туман сорвало прочь, когда мотоцикл перенес ее из него в мост. Она втянула воздух и уловила вонь летучих мышей.
Она нажала каблуком на тормоз и закрыла глаза. «Это не реально», — подумала она, почти прошептала про себя.
Педаль тормоза опустилась до самого низа, продержалась мгновение — а затем полностью отвалилась. Она с гулким стуком упала на доски. Вслед за ней со звоном запрыгали гайка и набор шайб.
Шланг, по которому поступала тормозная жидкость, хлопал ее по ноге, извергая струю. Каблук ботинка коснулся изношенных досок под ней, и это было все равно что сунуть ногу в какую-то молотилку XIX века. Часть ее настаивала, что это галлюцинация. Другая часть чувствовала, что ее ботинок ударяется по мосту, и понимала, что эта галлюцинация разорвет ее надвое, если она уронит мотоцикл.
У нее было время посмотреть вниз и назад, пытаясь понять, что происходит. В воздух откуда-то взвился сальник, прочертив причудливую дугу через тени. Передняя шина вихляла. Мир вокруг нее скользил и кривился, заднюю шину заносило в сторону и вперед, и та безумно хлопала по расшатанным доскам.
Она приподнялась с сиденья и наваливалась всем своим весом влево, удерживая мотоцикл больше волей, чем силой. Он скользил боком, грохоча по доскам. Шины наконец захватило, и мотоцикл, содрогаясь, остановился и сразу же чуть не упал. Она выставила ногу, удержала его, но лишь едва-едва, скрежеща зубами и борясь с внезапной тяжестью.
Неровное дыхание Вик отдавалось эхом в амбарном интерьере моста «Короткого пути», не изменившемся за пятнадцать лет, миновавшие с тех пор, как она видела его в последний раз.
Она дрожала, липкая от пота в своей громоздкой мотоциклетной куртке.
— Не реально, — сказала она и закрыла глаза.
Над головой она слышала тихий сухой шелест летучих мышей.
— Не реально, — сказала она.
Сразу за стенами вкрадчиво шипел белый шум.
Вик сосредоточилась на своем дыхании, вдыхая медленно и постепенно, потом выдыхая через сжатые губы. Она сошла с мотоцикла и стояла рядом с ним, держа его за руль.
Она открыла глаза, но продолжала смотреть себе под ноги. Увидела доски, старые, серовато-коричневые, изношенные. Увидела мерцающие между досками статические помехи.
— Не реально, — в третий раз сказала она.
Она снова закрыла глаза. Развернула мотоцикл кругом, став лицом в ту сторону, откуда приехала. Пошла, ведя его за руль. Она чувствовала, как прогибаются доски у нее под ногами, под тяжестью маленького «Триумфа Бонневилля». Легкие у нее были жесткими, ей трудно было сделать полный вдох, и она чувствовала тошноту. Ей придется вернуться в психиатрическую больницу. Ей так и не удастся быть матерью Уэйну. При этой мысли она почувствовала, как горло у нее сжимается от горя.
— Это не реально. Никакого моста нет. У меня кончились таблетки, и мне это мерещится. Вот и все.
Она делала шаг за шагом, шаг за шагом — а потом снова открыла глаза и оказалась стоящей на дороге со своим сломанным мотоциклом.
Повернув голову и посмотрев через плечо, она увидела только шоссе.
Предвечерний туман был накидкой, которая распахнулась, принимая Вик МакКуин и ее боевую колесницу, а потом запахнулась за ней, поглотив даже звук двигателя.
— Давай, Хупер, — сказал Уэйн. — Пойдем домой.
Хупер стоял на краю дороги, глядя на него непонимающе.
Уэйн позвал его снова, уже из дома. Он придержал дверь, ожидая, чтобы пес подошел к нему. Вместо этого Хупер повернул свою большую лохматую голову и уставился куда-то вдоль дороги… не в том направлении, куда поехала мать Уэйна, но в другую сторону.
Уэйн не мог сказать, на что тот смотрит. Кто знает, что видят собаки? Что означают для них очертания в тумане? Каких странных суеверий могут они придерживаться? Уэйн был уверен, что собаки так же суеверны, как люди. Может, и больше.
— Как угодно, — сказал Уэйн и закрыл дверь.
С айфоном в руке он уселся перед телевизором и несколько минут переписывался с отцом:
Еще в аэропорту?
Да. Мой рейс отложили до 3, так что посижу здесь немного.
Паршиво. Что будешь делать?
Вдарить по буфету. Чтобы ЗАПЛАКАЛ.