Германии же пришлось сложнее. Нет, конечно, репарации спасали, но о строительстве новых тяжелых кораблей, как ни прискорбно, пришлось забыть. Суметь бы поддерживать в нормальном состоянии уже имеющиеся. Так что о новых тяжелых авианосцах оставалось лишь мечтать, и вот теперь, в качестве расплаты, крутиться как уж на сковородке в поисках альтернативных вариантов. А с другой стороны, в умении находить выход из цейтнота тоже заключается талант флотоводца, и Лютьенс выход нашел. Как всегда, комплексный.
На его взгляд, японский флот имел два слабых места, одно тактическое, а второе – стратегически-организационное. С первым все было довольно просто. Ямомото выбрал вполне конкретную тактику боя, основанную на массированном использовании авианосных кораблей и обеспечении превосходства в воздухе. Но сломай его планы – и результат, даже при формальном равенстве сил, окажется в пользу тех, кто изначально затачивал свой флот на артиллерийский бой. Именно поэтому корабли Лютьенса шли неторопливо – сражение не должно было выйти за пределы действий самолетов, базирующихся на захваченных у японцев островах.
С организационной проблемой дела обстояли и проще, и сложнее одновременно. Напрягая все силы, из-за чего немалая часть населения страны жила на грани нищеты, Япония смогла построить первоклассный флот. В этом плане они оказались эффективнее индивидуалистов-европейцев, как пчелиный рой эффективнее жука-одиночки. Жизнь отдельной особи – ничто, ей можно бестрепетно пожертвовать ради роя или, в данном случае, страны. Но даже наплевательское отношение к собственным гражданам давало эффект лишь до определенного предела. Как ни выжимай соки из народа, больше, чем у них есть, никто дать не сможет. А ведь флот – это не только корабли, но еще и могучая инфраструктура, включающая в себя, в том числе, и базы. И вот с ними-то у японцев обнаружилась серьезная проблема.
Баз японцы понастроили много. Даже слишком много. Но так получилось, что вложенные в них средства оказались, по большому счету, бездарным распылением ресурсов. Куча маленьких бухточек с причалами на пару-тройку катеров, максимум на эсминец… Все это флот Лютьенса только что смел, не заметив. А вот серьезных, крупных баз, с ремонтными доками, складами боеприпасов, а главное, запасами топлива, способными прокормить прожорливые желудки-котлы целого флота, у Ямомото практически не было. Что-то он тащил за собой в танкерах, но не так много. Даже без учета потери масштабных поставок топлива с континента это означало лишь одно – у кораблей Ямомото этот поход вполне мог оказаться дорогой в один конец. Надо было лишь принять меры для реализации такого сценария – тогда даже проигрыш сражения становился тактический неудачей при стратегическом выигрыше. И Колесников ни минуты не колебался в своих дальнейших планах. Хотя, конечно, проигрывать он тоже не собирался. Будь его воля – все же подождал бы, потерпел, но… Но в данной конкретной ситуации генеральное сражение, неважно с каким результатом, казалось выгоднее затяжной войны.
Двигатели Fw 400 монотонно гудели. Самолет шел ровно, словно по невидимой туго натянутой ниточке, и достаточно было поглядеть в иллюминатор, чтобы даже без помощи бинокля увидеть остальные машины их группы. Здесь, выше облаков, видимость была миллион на миллион, так что, несмотря на режим радиомолчания потеряться никто не боялся.
«Четырехсотки» были самым дальним транспортным самолетом, производившимся в Германии. По сути, это была даже и не немецкая машина – разработанная в США, очередная версия «Дугласа» довольно активно там использовалась, а немцы просто купили лицензию. Недорого, кстати, да и попробовали бы американцы заломить цену. Не в том они были положении.
Осваивать производство перспективной машины предстояло Фокке-Вульфу, и в этом тоже не было ничего неожиданного. В конце концов, опыт развертывания производства по чужим чертежам у фирмы имелся, и неплохой. Тот же Fw 200, знаменитый «Кондор», тоже имел американский прототип. Данное обстоятельство не афишировали, равно как и родословную Fw 400, но импортное происхождение самолета совсем не мешало широко его использовать. Главным образом там, куда другие самолеты попросту не дотягивали, не хватало горючего. И сейчас самолеты занимались тем, ради чего их когда-то и создавали – тащили в своих фюзеляжах сотни десантников, которым самая пора была помолиться перед боем. Уж больно противник мог оказаться опасен.
Это был риск, жуткий риск. Летели они с билетами в один конец – после выброски десанта у самолетов оставалось топлива еще на полчаса, максимум минут на сорок. И все. Это время им предстояло кружить над местом высадки в надежде, что десантники смогут взять под контроль хотя бы один аэродром с полосой, достаточной для приема тяжелых машин. Ну, а если нет – парашюты как последний шанс. Выпрыгивать – и присоединяться к десанту, что паршиво само по себе. Во-первых, летчик – слишком дорогостоящий кадр, чтобы рисковать им в штыковой атаке, а во-вторых, и толку от него в наземном бою немного. Не готовят их к подобному. Однако других вариантов не оставалось, и пилоты надеялись только, что десант окажется на высоте и справится с задачей.
Замигала лампочка – минутная готовность. Десантники встали – как один, синхронно. Роботы из романа покойного чешского фантаста Чапека, не иначе. Но… может, это и к лучшему? Элита нации, «Мальчики Штудента», здоровяки, подпирающие головами потолок и подготовленные так, как никому и не снилось. Сравниться с ними могли разве что русские, имеющие аналогичные части, у остальных как-то не сложилось.
Новый сигнал – и они двинулись к выходу, так же спокойно и монотонно. Может, и боялись… Вот только выказать страх перед своими ни один из них попросту не мог. И один за другим они канули в ночь. И тоже надеялись, что штурманы не ошиблись и под облаками остров Оаху, тот, на котором находится бывшая главная база американского, а ныне японского флота Пёрл-Харбор, а не океан. И что синоптики тоже не ошиблись, и их не отшвырнет ветром за несколько километров, в гости к акулам, и… Десантника, пока он не приземлился, поджидают тысячи опасностей, и главное для него – успешно приземлиться. Вот тогда бояться надо уже его.
Рядовой Ганс Шульц участвовал в боевой высадке в первый раз и пятой точкой чувствовал, как она отличается от тренировок. Вроде бы то же самое – но ползет по коже отвратительный холодок, и есть понимание простого момента: чтобы выжить, придется очень постараться. Что же, его хорошо учили. Инструкторы, часть из которых сейчас шла в одном строю со своими учениками, вдалбливали знания когда словом, а когда и кулаком. Особо непонятливым помогало. Хотя, как признавали сами инструкторы, сейчас молодежь гоняли куда серьезнее. Боевые действия смещались на океан, и специфика подготовки несколько изменилась. Даже из морской пехоты инструкторов присылали. Смешно – когда-то десантники, не из лучших, шли в спешно, практически с нуля создаваемую морскую пехоту, а теперь эти выкормыши Лютьенса сами учат. И ничего не поделаешь, нюансы войны на побережье они знают куда лучше, так что даже свои инструкторы участвовали в тренировках наравне с молодняком, и это, надо признать, хорошо подстегивало. Хотя бы даже тем, что была возможность хоть в чем-то превзойти учителей, доказав, что ты не хуже их.
За этими мыслями сам прыжок оказался каким-то даже и незаметным. Обычно Шульц, прыгая, закрывал глаза, но сейчас этого не потребовалось. Миг – и вот он в свободном полете, а вокруг него невероятная красота. Под ногами облака, там, ниже, еще только-только занимается рассвет, а здесь уже заря играет невероятными переливами красок. Волшебство, ради которого стоит жить и стоит рисковать, идя в десант…
Рывок – открылся парашют. Будто крылья ангела за спиной. В данном случае – ангела смерти, цвет купола подобран так, чтобы с земли его разглядеть было как можно сложнее. А вокруг вспухают десятки и сотни таких куполов. Если уж быть совсем точным – чуть меньше двух тысяч, все, на кого хватило места в самолетах.
Поерзав немного, Шульц подумал, что стоит быть благодарным русским за эти парашюты. Еще недавно они прыгали со своими, отличающимися очень маленькими куполами. Рывок, когда они открывались, был куда жестче, каждый раз казалось, что позвоночник высыплется в трусы. Ну и скорость спуска бешеная, при посадке многие травмировались. Конечно, шансов, что не расстреляют в воздухе, больше, зато и разбиться можно запросто, а потом еще, после жесткой посадки, бежать, хромая на обе ноги, к контейнеру с оружием. Его сбрасывали отдельно, а то с такими парашютами каждый лишний килограмм чреват возможностью размазаться красным пятном на серых скалах. Сейчас же у них у всех парашюты советского образца. Спускаешься чуть медленнее, зато во всем остальном выигрываешь.
А вот и облака. Мерзкая сырая вата тумана на лице и руках, лезет в щели комбинезона, да и сама ткань начинает довольно быстро намокать. К счастью, это продолжается недолго, облачный слой только выглядит внушительно, а на самом деле довольно тонок. Несколько секунд – и вот она, цель, раскинувшаяся под ногами. Штурманы не ошиблись, и к цели их путешествия, огромному, с испещренными бухтами берегами, острову вывели идеально. А значит, теперь дело за ними, десантниками.
Посадка вышла все же довольно жесткой, хотя и терпимой. Земля ударила по толстой, ребристой подошве ботинок, и Шульц пробежал несколько метров, «гася» купол. Здесь был ветер, хоть и небольшой, и мешал он здорово. Однако десантников учили и не такому, сейчас условия высадки выглядели даже относительно комфортными.
Все, парашют лежит бесформенным комком шелка. Маскировать его нет смысла, ни Шульц, ни остальные, даже помешанные на орднунге фельдфебели, и не пытались это сделать. Придавили камнями, и только. Найдется время – заберут, нет – значит, возиться с ними будет уже некому. Взмах руки командира группы, обер-лейтенанта Лехнера, и вот они уже бегут по каменистому склону наверх, туда, где всего в четырех километрах от места высадки расположена цель их подразделения – радар, доставшийся узкоглазым от американцев в качестве трофея. И успеть туда надо раньше, чем макаки успеют проснуться.