Первый удар по позициям группы, в которую входил Шульц, противник нанес через какие-то два часа. Естественно, не слишком подготовленный – японцы, похоже, сообразили, что кто-то безобразничает у них в тылу, но кто, какими силами и с какими целями – вопрос интересный. Так что, видимо, командование японцев попросту собрало все, что было под рукой, и бросило в бой. Во всяком случае, среди атакующих, судя по форме, были и солдаты, и моряки, и летчики. Имелась и пара легких танков, по сравнению с немецкими смотревшихся несерьезно. А вот артиллерии, кошмара любой пехоты, не наблюдалось вовсе. Ни полевой, ни минометов – никакой. Логично, в общем-то – разрушение собственной радиолокационной станции в планы японцев не входило.
Однако и без того драться оказалось неожиданно сложно. Японские солдаты мелковаты на вид и физически слабее обычного европейца, не говоря уже о десантниках. Недокормлены в детстве, и это сказывается. Однако – и об этом предупреждали на инструктаже – японские солдаты храбры, отменно подготовлены и отменно мотивированы. Словом, противники опасные. Плюс их оказалось впятеро больше, чем обороняющихся, и если бы они не были вынуждены наступать снизу вверх по склону, неизвестно еще, чем бы все закончилось.
К счастью, о тактике боя та сборная солянка, что пошла на приступ немецких окопов, имела весьма поверхностное представление. Для начала танки оторвались от пехотинцев и закономерно нарвались на фланговый огонь двух крупнокалиберных спарок. Захваченные у японцев спаренные зенитные пулеметы Тип 93 имели калибр тринадцать и две десятых миллиметра. Пули весили более пятидесяти граммов каждая и на ста метрах легко пробивали двадцать пять миллиметров стали, то есть намного больше, чем бортовая броня японских танков. Конечно, и сами пулеметы были тяжеловаты, а их станки и вовсе напоминали творение некоего помешанного на модернизме инженера. Установить такую дуру на позиции, да еще и качественно замаскировать, оказалось задачей нетривиальной. Однако до боя, собравшись толпой, десантники справились с этим без проблем, и в результате атакующие танки живо начали напоминать только что вышедшие с конвейера новенькие дуршлаги.
Покончив с танками, крупнокалиберные монстры хлестнули и по пехоте, в чем им активно посодействовали обычные станковые пулеметы. Тоже трофейные, Тип 92. Свои пока старались не применять – патронов к ним имелось ограниченное количество. Впрочем, трофеи были богатейшие, жаловаться не приходилось. И нет ничего удивительного в том, что японской пехоте такая горячая встреча не понравилась.
Тем не менее, под ливнем пуль, который захлестнул и рассеял бы арабов с неграми сразу, европейских и американских солдат за минуту-две, а немецких и советских – в зависимости от наличия командования, японцы повернуть не пожелали. С криком «Банзай!», напоминающим сейчас звериный вой, они прошли все-таки через смертельно опасный огневой мешок и вломились в немецкие окопы. Началась рукопашная, и кто победит, моментально оказалось большим и непредсказуемым вопросом. Во всяком случае, жарко стало всем и сразу.
Шульц успел расстрелять два магазина по атакующим, еще один – когда японцы уже ворвались в их окопы. А потом на него выскочил крепкий и высокий, самому Гансу по плечо, самурай, размахивающий средневекового вида мечом. Все, что успел Ганс, это закрыться автоматом и даже в такой ситуации удивиться – клинок разрубил изделие германских оружейников почти пополам[12]. Вот это самое «почти» и спасло десантнику жизнь. Пока японец выдергивал свое оружие, пока вновь замахивался, прошло три секунды – время, за которое радист успел шагнуть вперед и с чувством врезать японцу в ухо.
Будь ты воином в двадцатом поколении и семь раз самураем, но если тебя «приласкает» в ухо человек, обученный драться, выше тебя на голову и на добрых сорок килограммов тяжелее, последствия окажутся печальными. К примеру, можно получить нокаут, и это будет наименьшим из зол. В принципе, это сейчас и произошло. Сабля полетела в одну сторону, а ее не успевший даже пискнуть хозяин – в другую. Сам же Шульц, отбросив искалеченный автомат, подхватил лежащую возле трупа какого-то японского солдата винтовку и с восторгом врубился в прущую ему навстречу толпу японцев.
Оружие показалось легковатым и слишком длинным, неудобным для боя в окопах. Но зато рост очень здорово помогал сворачивать противникам челюсти прикладом или рубить штыком – длинным, почти полуметровым, формой и размерами напоминающим саблю. И сразу же вспомнились уроки пожилого инструктора из России, когда-то служившего еще в царской армии[13]. Эта фельдфебельская морда вколачивала курсантам навыки штыкового боя жестко, если не сказать жестоко, и Ганс тогда думал, что зря. А теперь вот пригодились, и, хотя десантник не помнил всех моментов боя, он готов был поклясться, что как минимум несколько раз суровая русская школа спасла ему жизнь.
А потом вдруг все резко кончилось и перед глазами оказались только спины убегающих японцев. Как бы ни кичились самураи презрением к смерти и готовностью положить свои жизни во имя императора, если их с чувством бить по мордам, они разбегались не хуже других. Так что оставалось лишь зарываться глубже в землю, держать связь с остальными группами (позиции удержали все) и ждать непонятно чего.
Клюге подошел к нему почти сразу после боя, когда Шульц, устало откинувшись на стенку окопа, рассматривал трофейную саблю. Японец, тщательно связанный, лежал рядом, скрипел зубами, но ругаться не пытался. Всего-то и потребовалось, что разок врезать ему по морде тяжелым ботинком. Урок оказался усвоен ценой каких-то двух зубов, японцы – народ понятливый.
– Ну что, молодой, как тебе наши будни? – оберфельдфебель с размаху плюхнулся рядом. – Да не вставай, мы не в Германии. И вообще, ты уже не новичок, а десантник, в бою не струсил.
Ганс кивнул. Вскакивать он, честно говоря, и не собирался, но рефлексы оказались сильнее разума и усталости, так что приподнять задницу успел, но тут же сел обратно. Вместо ответа он молча протянул Клюге трофейное оружие и автомат. Оберфельдфебель посмотрел и уважительно присвистнул:
– Да уж, серьезного зверя ты заломал, – огляделся и одобрительно хмыкнул. – И не одного. Ладно, оружие есть?
Все так же молча Ганс показал автомат, подобранный возле тела одного из товарищей, откинулся на стенку траншеи и прикрыл глаза. Говорить не хотелось, адреналин схлынул, и его место заполнила жуткая усталость. Клюге, очевидно, понял его состояние.
– Ладно, отдыхай. Пленного я забираю, пусть лейтенант его допросит. Вряд ли он что-то знает, конечно, но мало ли. А трофей свой береги. Когда тебе ничего не будет нужно, кроме грелки под зад, покажешь его внукам, и, когда они глаза закатят от восхищения, скажешь: «Ну вот, я пожил».
Расхохотавшись собственной немудреной шутке, обер-фельдфебель схватил пленного за шиворот и легко, словно тот весил не больше перышка, потащил его за собой. Ганс посмотрел ему вслед и снова привалился к сухой, каменистой земле. Сейчас ему больше всего хотелось одного – спать…
До вечера они отразили еще две атаки, слабые и неподготовленные. По сравнению с первой, даже и не атаки вовсе, а так, непонятно что. Очевидно, весь боевой задор у противника тогда и закончился. Японцы исправно лезли метров до трехсот, потом начинали работать пулеметы, и они так же исправно откатывались. То же творилось и у остальных групп. Создавалось впечатление, что противник крутит их в руках, как того ежика – и держать больно, и выкинуть не получается. А потом все изменилось, внезапно и резко.
Вначале на горизонте появились дымы. С высоты, на которой расположились десантники, это было отлично видно. Тучи полностью рассеялись, и даже жиденький дым современных силовых установок можно было разглядеть издали. Шульц попытался их пересчитать, но довольно быстро сбился. Одно можно было сказать точно – кораблей не то чтобы армада, но много, и они направляются к острову.
– Вот ведь, – со злостью выругался сидящий по соседству ефрейтор Клаус. – Япошки к своим на помощь идут, сейчас нам будет жарко.
Ганс посмотрел на него и пожал плечами, не вступая в разговор. Клаус, человек вроде бы опытный, тем не менее, склонен был паниковать и нудить по поводу и без. Смешно, в бою этот обманчиво худощавый солдат с огромным мясистым носом и приплюснутыми ушами, вопившими о том, что происхождения он совсем не арийского, был ничуть не хуже других. Вот только перед этим он успевал вынести мозг окружающим своим нытьем, что здесь, что в казарме. Впрочем, товарищи давно привыкли и не обращали на зануду ефрейтора внимания.
Между тем корабли приближались. Шульц принялся аккуратно настраивать фокус бинокля. Теоретически тот ему был не положен, но сегодня он взял очень удачный прибор в качестве трофея. Американский, между прочим. Не Цейс, конечно, но… честно говоря, разницы он не заметил, так что в нем больше говорила гордость за немецких мастеров. И сейчас бинокль позволил ему уверенно видеть силуэты неизвестных кораблей. Жалко только, для уверенного опознания все равно было далековато.
– Наши! – это он крикнул минут через пять, одновременно с Лехнером и еще кем-то, чей голос Шульц не узнал. Но главное, он и впрямь узнал корабли – натаскивали их, хоть и не слишком серьезно. И сейчас он четко видел: головным идет «Шарнхорст», который после всех переделок и модернизаций получил совершенно уникальный силуэт. Вторым в строю шел его неизменный спутник, «Гнейзенау». Позади них держались два авианосца. Ну и замыкали строй два корабля явно французской постройки – уж больно характерное расположение башен они имели[14].
Идентифицировать остальные корабли Ганс не смог – часть из них были, похоже, транспортными, часть – крейсерами и эсминцами. И того, и другого в немецком флоте благодаря трофеям прошлой войны было предостаточно. Да и неважно это было уже, главное – свои!