мой пенни.
Девчушка положила монетку в карман рядом со своей — это была единственная целая часть платья. Бабка всегда исправно следила, чтобы карман был в порядке.
— Она всё такая же злая? — спросил мальчик.
— Ага, такая же. Только мне теперь дают больше монеток, чем раньше. Хватает еды себе купить и ещё домой медяков притащить, чтобы бабка не ворчала. Хорошо ещё, что она слепая совсем.
— Почему? — удивился Алмаз.
— Да если б она видела как раньше, враз бы заметила, что я не ем её объедки, и догадалась бы, что я себе что-то покупаю.
— Так она не следит за тобой?
— Не следит, скажешь тоже. Ещё как следит. Только я притворяюсь, что ем, а сама кидаю всё на коленки, а потом сую в карман.
— А что она сделает, если узнает?
— Не даст больше.
— Так ты же всё равно их не ешь!
— Ну и что с того?
— Тогда зачем они тебе?
— Я их отношу хромуше Джиму.
— А кто это?
— Мальчишка с нашей улицы. Мать сломала ему ногу, когда он был маленький, с тех пор он и хромает. Но он очень славный, этот Джим, я жуть как его люблю. И каждый раз для него тоже монетку оставляю. Ну, почти каждый раз. Ладно, пора мне мести дальше. Ох, и грязищи от этих омнибусов!
— Алмаз! Алмаз! — позвал отец. Ему не нравилось, что сын так долго болтает с той девочкой. Мальчик послушно вернулся на козлы, рассказал отцу про джентльмена, как он обещал подарить полшиллинга, если Алмаз научится читать, и показал визитную карточку с адресом.
— Из конюшен не так-то легко выбраться! — произнёс отец, возвращая сыну карточку. — Смотри, не потеряй её, мой мальчик. Кто знает, что из этого может выйти. Видит Бог, в наши тяжёлые времена лучше иметь много друзей.
— Разве у тебя мало друзей, отец? — удивился Алмаз.
— Грешно мне жаловаться, но чем их больше, тем лучше.
— Дай-ка я посчитаю, — сказал мальчик.
Он вытащил руки из карманов и стал по очереди загибать пальцы левой руки, начиная с большого.
— Мама — раз, наш малыш — два, я — три. Потом ещё старый Алмаз, и кеб тоже. Хотя нет, кеб не считается, он никогда на тебя не посмотрит, а если старого Алмаза нет в оглоблях, так кеб вообще стоит, как истукан. Потом кебмен-пьяница, тот, что живёт по соседству, его жена и их малютка.
— Они мне не друзья, — вставил отец.
— Но они мои друзья, — заметил мальчик.
Отец рассмеялся.
— Много от них толку! — произнёс он.
— Откуда ты знаешь? — возразил Алмаз.
— Ладно, давай дальше, — сказал отец.
— Ещё Джек и мистер Стоункроп, и — как же я забыл — конечно, мистер и миссис Коулман, мисс Коулман, миссис Крамп. И ещё тот священник, что разговаривал со мной в саду, когда ветер повалил старое дерево.
— Ты хоть знаешь, как его зовут?
— Нет, не знаю.
— А где он живёт?
— Тоже не знаю.
— Зачем же ты тогда его считаешь?
— Он со мной разговаривал и был таким приветливым.
Отец снова рассмеялся.
— Да ты, сынок, считаешь всех, кто тебе знаком. Это ещё не значит, что они твои друзья.
— Правда? А я думал, значит. Хорошо, тогда я сам с ними подружусь.
— И как ты это сделаешь?
— Да очень просто. Они ничего не смогут поделать. Как они запретят мне стать их другом? Ещё та девочка, что метёт улицы.
— Хорошие же у тебя друзья, Алмаз, нечего сказать!
— Конечно, она мой друг, папа! Если бы не она, миссис и мисс Коулман тогда не сели бы в твой кеб.
Отец задумался, ведь сынишка оказался прав, и ему стало стыдно за свою неблагодарность.
— А потом ещё этот джентльмен, — продолжал мальчик.
— Если он сдержит обещание, — перебил отец.
— Конечно, сдержит! Для него полшиллинга вовсе не много. Я вот что не понимаю, отец — разве другом может быть только тот, кто что-то для тебя сделал?
— Я этого не сказал, сынок. Тогда пришлось бы не считать нашего малыша.
— Нет, не пришлось бы. Он для тебя смеётся, и кричит, и приносит столько счастья. Разве это ничто, папочка?
Отец был тронут до глубины души. Он ничего не ответил на последние слова сына, и Алмаз закончил:
— А самого лучшего друга я ещё не посчитал — это ты, папочка — ну, или мама. Ты ведь мой друг, правда? А я — твой, да?
— А еще Бог всем нам друг, — произнёс отец, и оба они замолчали, слишком серьёзными были эти слова.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯАлмаз учится читать
опрос джентльмена, умеет ли Алмаз читать, заставил отца задуматься, не пора ли, и в самом деле, научить этому сына. Устроив на ночь старого Алмаза и задав ему корму, он немедля приступил к делу. Для самого мальчика дело оказалось несложным, потому что отец взял вместо азбуки книжку детских стихов, которую мама подобрала у моря. Учиться Алмазу было самое время, поэтому схватывал он всё на лету, и уже через месяц мог прочитать по складам любой стишок.
Только ему никак не удавалось найти стихотворение, которое мама читала ему тогда на берегу. Выучив буквы, он снова и снова пролистывал книжку, надеясь его узнать, но ни одно не было на него похоже. И он разумно решил подождать, пока не научится читать. Тогда он начал книжку с самого начала, одно стихотворение за другим. На это у него ушли почти две недели. Когда же Алмаз дошёл почти до конца, он наткнулся на одно стихотворение, и оно надолго завладело им, хоть искал он другое.
Мальчик-пастух
Мальчик-пастух очутился в лесу.
В жизни не видел такую красу!
Дикие пчёлы, и розы, и хмель,
Будет мне здесь и жильё, и постель.
Здесь не найдут меня горе и грусть.
В этих краях навсегда остаюсь.
Лес этот мой, и деревья мои,
Яблоки, вишни и травы,
Я здесь король, и, как все короли,
Здесь заживу на славу.
Вишни и розы, деревья и хмель.
Будет мне здесь и жильё и постель.
Выползла змейка, блестя чешуёй,
В мягкой траве показалась.
Мальчик велел ей: останься со мной
И радостно змейка осталась.
Птичка запела над головой,
Трелью в лесу зазвенела.
Спускайся сюда, веселее с тобой!
И птичка послушно слетела.
Вишни и розы, деревья и хмель.
Будет мне здесь и жильё, и постель.
Как вам не скучно на месте одном!
В чащу со мною скорее идём!
Так они шли по тропинке вперёд,
Вишни душистые сыпались в рот,
Спелые яблоки падали в руки —
Нету печали и нету разлуки,
Здесь не найдут меня горе и грусть!
В этих краях навсегда остаюсь!
Быстрый ручей среди леса бежал.
Мальчик сурово ему приказал:
— Ну-ка, с дороги скорее сверни!
Ты не туда катишь воды свои —
Следуй за мной! — И шумящий поток
С мальчиком рядом послушно потёк.
Так он, спеша, увлекал за собой
Всех, кто в лесу попадался живой, —
Птицы и белки, ежи, пауки,
Жабы, улитки, олени, жуки,
Дикие пчёлы, ночная сова,
Бабочки «мёртвая голова»,
Моль, и капустница, и «адмирал»,
Мчались за ним, потому что позвал.
Малиновки, жаворонки, вороны,
Стрекозы, похожие на драконов,
Летучие и лесные мыши,
Все, кто видит и все, кто слышит,
Все обитатели этих мест
Вдруг устремились покинуть лес,
Даже слепые кроты позабыли,
Как под землёю ходы свои рыли.
И пробивались за мальчиком вслед.
Не различая, где тьма, где свет,
А дудка пастушья и барабан
Всё звали и звали — вперёд, в туман.
Ветру крикнул: Пойдём со мной!
Ветер скрутился над головой,
В поселке флюгеры посрывал
И устремился вперёд, как шквал.
Корни с трудом оторвав от земли,
Даже деревья куда-то шли.
И все они вышли в конце пути
Туда, где дальше нельзя идти.
Широкое поле и облака —
Земля велика и велика,
Спуститесь! — пастух сказал облакам.
И закат спустился к его ногам.
В золоте, дыме встал перед ним.
И пастух испугался — что делать с ним?
Звери толпою сгрудились вокруг,
И что будет дальше — не знал пастух.
Что делать со всеми, кого он согнал
С насиженных мест и с собой позвал?
И мальчик воскликнул: — Уйдите прочь!
Я не могу вам ничем помочь!
Но ветер шумел, и звери роптали —
Зачем пришли они в эти дали?
И голоса все слились в один:
— Что ты хочешь от нас, господин?
Ты привёл нас — птиц и зверей.
Что нам делать, скажи скорей!
Куда деваться — пастух не знал.
Он сел на землю и зарыдал.
И вспомнил, что ждёт его дома мать.
И понял, что им сейчас сказать:
— Ведите меня поскорее домой! —
Птицы вспорхнули над головой,
Ручей беззаботно помчался назад,
Обратно отправился весь зоосад.
И только змея шипела в тревоге,
Бросилась мальчику прямо под ноги
Живою помехой на каждом шагу.
— Змея! Я тебя уничтожить могу, —
Крикнул пастух, — я не стану шутить,
Если попробуешь путь преградить!