— Хочешь, я зайду и побуду с тобой? — спросила Джуди.
— А ты сможешь?
Родители Джуди настолько зорко приглядывали за ней, что даже простая прогулка в торговый центр требовала основательных ухищрений, а уж на что только не приходилось идти, чтобы вырваться на свидание или прогулять занятия! Для последнего в ходу были поддельные записки от родителей, что давалось тоже отнюдь не просто, поскольку мистер By обладал очень характерным почерком, а на конце своей подписи ставил какую-то хитрую завитушку, которую было практически невозможно воспроизвести. Младший брат Джуди Дэнни сделал это целью своей жизни: довести до совершенства собственное исполнение отцовской подписи. Пока что его произведения, хотя и не удовлетворяли его самого, вполне годились для практического использования, то есть были настолько хороши, что школьная секретарша не могла заметить разницы.
— Я уговорю Дэнни написать для меня записку, — сказала Джуди.
— А ты потянешь?
Дэнни ничего не делал бесплатно.
— Еще бы, — сказала Джуди. — Вчера вечером я застукала его в ванной с экземплярчиком «Плейбоя». И тогда я ему сказала: этот маленький шантаж растянется надолго…
Нина не могла не рассмеяться.
— Поделом ему, — сказала Джуди. — Я, пожалуй, в любом случае расскажу все девчонкам из его класса.
— Ты злючка.
— Но добренькая, когда надо. Я буду после обеда, идет?
— Спасибо, Джуди.
— Привет, а для чего ж тогда друзья?
Положив трубку, Нина улыбнулась. Ей больше не было холодно, а от сознания того, что скоро придет Джуди, стало значительно лучше — настолько, что она встала, натянула джинсы, фуфайку и спустилась вниз приготовить себе чего-нибудь пожевать. Она была как раз на нижней ступеньке, когда у входной двери раздался звонок.
Не задумываясь над тем, что она делает, — «никогда не впускайте чужих, когда вы дома одни», постоянно твердила им с Эшли мать, — она открыла дверь. На пороге стоял совершенно незнакомый человек. Лет, пожалуй, двадцати, с коротко стриженными темными волосами и худощавым лицом, одетый в джинсы, белую футболку и длинный кожаный плащ. У него был какой-то бандитский вид, и Нина уже жалела, что просто так открыла дверь. Но вот от чего ее действительно бросило в дрожь, так это от его глаз. Они были светло-голубыми — такими светлыми, что казались почти бесцветными, — и от их выражения ее тотчас охватила тревога.
— Д-да?.. — сказала она.
— Я ищу Эшли Энис, — сказал он.
— Извините, но ее нет, — ответила Нина и попыталась было закрыть дверь.
Незнакомец положил руку на дубовый косяк, не позволяя ей этого сделать.
— Это важно, — сказал он.
Его глаза угрожающе блеснули.
— П-подождите минутку, я… я позову папу. Вы сможете поговорить с ним.
А она выскочит через заднюю дверь и быстренько позвонит от соседей в полицию, он и глазом не успеет моргнуть. Но незнакомец разбил вдребезги ее хилый план.
— Нет, — сказал он. — Твой папа на работе, а мама в студии. Здесь только мы с тобой, Нина.
Нина ошалело уставилась на него. Откуда он знал ее имя и где ее родители? И вообще, что ему надо?
Он протиснулся мимо нее и вошел в дом — как в свой собственный. Тут только она опомнилась и попыталась выскочить наружу, но он поймал ее за руку и потащил за собой внутрь, а потом захлопнул дверь.
— Никто не собирается обидеть тебя, — сказал он. — Я просто хочу задать тебе несколько вопросов.
— 3-з-зачем? — спросила Нина, изо всех сил изображая храбрость. — Вы кто? Полицейский или просто пишете книгу?
Незнакомец рассмеялся.
— Пожалуй, я полицейский, который пишет книгу.
Он провел Нину в гостиную и усадил рядом с собой на диван. Потом отпустил ее руку, и она потерла то место, где он держал ее, хотя больно по-настоящему не было.
— Что вам нужно от Эшли? — спросила она.
— На самом деле, — сказал он, — теперь, встретив тебя, я думаю, что искал не ту.
Отлично, подумала Нина. Эшли заигрывает с каким-то психом, а теперь подсунула его мне. Как будто ей как раз сейчас не о чем больше беспокоиться.
Как будто она и так не напугана до смерти.
Незнакомец развалился на диване, подложив руки под голову.
— Ну, так расскажи мне про эти сны, — сказал он.
Нина так удивилась, что молча уставилась на него во все глаза.
Путешествуя по стране духов вместе с Лусевен, Эш словно неторопливо перелистывала собственные теплые воспоминания о родных местах. Вековой лес, в котором она повстречалась со своей загадочной спутницей, вскоре сменился вересковой пустошью, плавно спускающейся вниз, к морю, к хаотичному нагромождению из утесов и каменистых склонов. Пейзаж до мельчайших подробностей напоминал северное побережье Корнуолла — как раз те места, куда они с матерью выбирались побродить хотя бы раз в месяц.
Лусевен повела ее вдоль берега по узкой тропинке, которая петляла, огибая каменистые выступы скал. Воздух был пропитан крепким соленым запахом моря. Птицы Лусевен — вторая оказалась ястребом, как та сказала в ответ на вопрос Эш о ее породе, — парили в небе вместе с бесчисленными крикливыми чайками. Тропинка пружинила под ногами, а земля там, где она проглядывала между вековыми известняковыми отложениями, была жирной и темной.
— Здесь как во сне, — сказала Эш, когда они остановились, чтобы заглянуть в небольшую пещеру, которая неожиданно открылась перед ними. — Как должно было быть дома, в Англии, еще до появления людей.
— Сон — это мы с тобой, — сказала Лусевен. — По крайней мере здесь.
— Что это должно означать?
Лусевен улыбнулась.
— Только то, что здесь, в этой стране духов, мы еще менее реальны, чем сам этот мир. Подобно тому как его обитатели становятся привидениями, вторгаясь в наш мир, так же и мы здесь лишь призрачные незваные гости.
— Люди, с которыми я попала сюда, говорили, что, чем дольше находишься здесь в своей материальной оболочке, тем это опасней, — сказала Эш. — Что начинаешь слегка сходить с ума, если пробудешь здесь слишком долго. — Она бросила быстрый взгляд на свою спутницу. — Это правда?
— Ты всегда сможешь отличить тех, кто часто и подолгу путешествовал в этих местах, — ответила Лусевен. — В их глазах какое-то потустороннее выражение — такой, знаешь, безумный огонек, поэтому кажется, что они не совсем в своем уме. Они улыбаются, когда нет ничего смешного. Кажется, что они следят за какими-то движущимися предметами, которых на самом деле нет. Такие люди приводят в замешательство тех, кто не бывал здесь; они трудно сходятся с окружающими, потому что безумие, — неважно, насколько глубоко оно поразило человека, — всегда кажется опасным тем, кто никогда не был им отмечен.
Эш вспомнила глаза Боунза, а потом подумала о глазах своей спутницы — скрытые под вуалью, они все же были достаточно видны, чтобы различить их живой блеск. И у Лусевен, и у Боунза был в глазах этот самый огонек. Они оба чувствовали себя в этой призрачной стране как дома, подобно тому, как чувствовала себя Эш в своем мире. Пожалуй, даже в большей степени. Потом она вспомнила парня, который шел за ней вчера вечером. Она тогда подумала, что у него страшные глаза, но, может быть, то, что она заметила, было просто отражением страны духов? Может быть, и он бывал здесь? Хотя это никак не объясняет, почему же он все-таки шел за ней до самого дома.
— Вы сказали, что Нину преследуют духи, — сказала она. — Почему?
— Потому что внутри нее заключено колдовство.
Ну, ладно. Эш все еще с трудом представляла свою кузину обладательницей каких-либо иных способностей, кроме виртуозного мастерства мазаться косметикой да увлекаться всем тем, что в данный момент рекламируется назойливее всего, будь то новый альбом Мадонны или дурацкая телевизионная передача.
— Нет, — сказала она. — Я имею в виду, почему духи поступают так?
— Их привлекает колдовство.
— А у меня внутри есть какое-нибудь колдовство — что-нибудь, что привлекло бы призраков?
Лусевен сверкнула глазами из-под вуали и довольно долго смотрела на Эш.
— А это сделало бы тебя счастливой? — наконец спросила она.
Эш пожала плечами.
— Не уверена. Конечно, жизнь стала бы чуть интересней. Я хочу сказать, что когда я смотрю на все происходящее вокруг меня в настоящем мире и задумываюсь, а что же в нем принадлежит мне, то вообще ничего не нахожу. А с колдовством я по крайней мере… не знаю. Может быть, я смогла бы найти.
Она подумала о матери. Колдовством можно было бы ее вернуть, ведь так? И тогда все пошло бы по-старому, как было до ее гибели. Нормально. А не наперекосяк, как сейчас.
— У тебя трудности в отношениях с людьми, — сказала Лусевен.
Эш смерила ее злобным взглядом. И откуда эта сказочная тетка взялась, чтобы говорить ей такое?
— Можно подумать, вам все обо мне известно, — сказала она.
— Я знаю, что обстоятельства сложились для тебя непросто, — начала Лусевен.
У Эш вырвался горький смешок.
— Уж вы-то знаете.
— Но я действительно знаю, — сказала Лусевен. — И я была на твоем месте. Моя мать умерла, когда я была еще девочкой. Отец бросил меня. Все было, как у тебя. Держалась вызывающе, отчаянно хотела как-то приноровиться к этой жизни, но не могла, потому что было во мне что-то такое, что для моих сверстников за пределами понимания.
Как я себе представляю — и насколько я помню то время, — у тебя есть два пути. Ты можешь поддаться своей печали и прожить всю оставшуюся жизнь в такой же пустоте, как сейчас, а может, и еще хуже. Или тебе удастся что-то с собой сделать.
Эш хотелось спросить Лусевен, что случилось с ее матерью. Она хотела посочувствовать, разделить ее боль и, может быть, таким способом облегчить гнетущее, ужасное чувство, которое не отпускало ее. Но все та же непостижимая злость ни за что не позволила бы ей пробить брешь в стенах, которыми она отгородила свое внутреннее «я» от остального мира. Стены были необходимы. Потому что если и впускаешь кого-то, то потом испытываешь одну лишь боль. Был всего один способ выжить — полагаться только на самое себя, и все.