электричеством — не больше и не меньше.
Сейчас, когда я знаю, что ты действительно получаешь мои письма и можешь отвечать мне, я, вероятно, буду писать чаще. Твое письмо совершенно магически разрушило мое ужасное чувство изоляции, жалкого одиночества, непрекращающегося волнения о проблемах, которые на самом деле того не стоят. Я не могу дождаться следующего письма от тебя.
Конечно, это рискованно, не так ли? Не только потому, что мы вынуждены управлять телами наших «хозяев», чтобы писать письма, но и потому, что сами по себе свитки на неизвестном языке, курсирующие туда и сюда, в конце концов, вероятно, должны заставить кого-то заподозрить колдовство, шпионаж или что-нибудь более серьезное. Они могут провести расследование. И все же письма того стоят, несмотря на риск, правда? Я абсолютно убежден в этом. Сегодняшнее утро, когда я получил от тебя это письмо, было одним из самых важных моментов в моей жизни. Убедиться, что у тебя все отлично, узнать, что ты делала в эти последние недели, прочитать слова «Я тебя люблю»… Теперь я жду следующего письма. И следующего. И еще, и еще…
Вынужден прервать. Объясню позднее.
Сейчас — это и есть позднее. Незадолго до рассвета.
Большая неприятность. Принц знает, что я здесь.
Хотя все это время по причинам, которые тебе уже известны, я не вторгался в глубины сознания Принца, тем не менее нельзя было не заметить каких-то эмоциональных толчков, которые от него исходили. Когда Принц взволнован, я это чувствую. Когда сердится. Когда устал. Когда он в напряжении. Эти постоянные сигналы я улавливаю автоматически.
Сегодня, через пару часов после того эпизода — с твоим письмом, когда я помешал ему бросить свиток в огонь, я начал ощущать в нем беспокойство. Это было нечто среднее между тревогой и раздражением и становилось сильнее с каждой минутой; медленно и устойчиво нарастало напряжение, которое должно было привести к какому-то взрыву.
Было весьма жутко чувствовать, что он, как бомба, отсчитывает секунды. Я склонялся к тому, чтобы проникнуть и, пока не наступил взрыв, попытаться устранить причину напряжения, но не знал, куда проникать и что устранять. Поэтому я ждал, волновался и гадал, что произойдет, в то время как Принц продолжал заводиться. Наконец он произнес — мысленно, громко и четко, обращаясь прямо ко мне. Словно бомба, взорвавшаяся прямо мне в лицо:
— Кто ты, демон, и зачем ты во мне?
Помнишь, когда-то я писал, что мы выступаем здесь, по существу, в роли демонов, владеющих сознаниями и телами людей, наших «хозяев»? Принц воспринимает это точно так же.
Я был совершенно ошеломлен — не знал, что говорить, что думать.
Это был мой шанс, может быть, единственный шанс, установить прямой контакт с Принцем. Если мои последние письма дошли до тебя, то ты знаешь, как долго я боролся с этим искушением. Успешно боролся. Этим внезапным выпадом наугад Принц мог бы очень легко разбить мое сопротивление синдрому Вины Наблюдателя. Но этого не случилось — когда наступил решающий момент, я, в конце концов, неожиданно для себя сохранил полное молчание, как нас учили на тренировках. Я заставил себя заблокироваться, допуская только минимальный контакт с сознанием Принца.
Но он не отставал.
— Я знаю, что ты здесь. Я чувствую — ты прячешься в моем сознании.
Я молчал. Что я мог сделать? Сказать ему, что он все выдумывает? Любой допущенный мною контакт только выдал бы меня, доказал мое присутствие.
— Кто ты, демон? Почему ты набросился на меня?
С каждой минутой он становился все взволнованнее. Он дрожал и сотрясался, сердце колотилось а кровь в висках стучала, словно удары молотка! Он стал на колени и закрыл руками лицо, а потом с огромной силой сжал руками голову, словно пытался выдавить меня. Все свои силы он сконцентрировал лишь на одном: изгнать меня из своего сознания.
Конечно, все это никак не подействовало на меня, но для Принца напряжение было страшное. Каждый мускул его тела был сведен, глаза расширились, он задыхался, пот проступил из всех его пор. Гормоны стресса овладели всем организмом, и такая внутренняя ярость вспыхнула в нем, что стало жутко. Мог ли он навредить себе таким образом? Я не знал.
Но у меня было только две возможности: обнаружить себя или ввести его в транс и успокоить. Я предпочел сделать второе, и он тяжело опустился на пол и затих.
Какое-то время я боялся предпринять что-нибудь еще, а потом постепенно начал исследовать верхние уровни его сознания.
Как я и подозревал, обнаружилось, что недостаточно полно устранена память о том, что Принц видел твое письмо. Он все еще помнил о нем, а также о моем более раннем письме, которое видел на корабле, когда за ним приходил стюард. Это вызвало размышления о том, почему он так странно спотыкался сегодня днем, и об «ударе», который он перенес несколько недель назад, когда я первоначально внедрился в его сознание, и о странных болезненных ощущениях в руке, и о разных других небольших странностях, непосредственно связанных с моим присутствием. И он быстро сделал точный и правильный вывод — ты знаешь, Принц чрезвычайно умный человек.
Я не надеялся стереть все его оправданные подозрения, исправляя сейчас что-то в его сознании. Эти исправления могли бы повлечь за собой так много нарушений вокруг, что я, несомненно, нанес бы Принцу большой ущерб. Но оставить его лежащим без сознания на полу я тоже не мог, а поэтому принял решение проникнуть в соответствующие области и вернуть его гормональный уровень в прежнее состояние, хотя бы для того, чтобы он успокоился, насколько это возможно. А после этого я вывел его из транса.
Он сел, нахмурился и покачал головой, но общаться со мной снова больше не пытался. Он просто встал, прошелся несколько раз по комнате взад и вперед, высунул голову в окно и сделал три очень глубоких вдоха. Потом позвал своего слугу, попросил принести кувшин вина и сделал несколько маленьких глотков. Какое-то время посидел, смотря невидящим взглядом, — он почти ничего не помнил. Наконец произнес свои молитвы, лег в кровать и провалился в глубокий сон. Сейчас почти утро. Он еще не проснулся.
Вся моя миссия поставлена под угрозу. Я должен быть предельно осторожен во всех действиях. Знаю, он все еще убежден, что в него вселился демон. И он прав. Глубина его реакции поистине пугающая. Я не хочу довести его до каких-нибудь приступов или психического расстройства — это повлияет на его положение как наследника престола. Вероятно, я могу продолжать использовать его для того, чтобы писать эти письма, пока он находится в состоянии транса, но в остальном нужно бы поостеречься. В самом худшем случае мне, возможно, придется даже отказаться от всей программы исследований и вернуться домой раньше, чем планировалось. Увидим. Скрести за меня пальцы, моя любовь. Надеюсь, что позже продолжу.
Продолжение, следующий день.
Для того чтобы выкурить меня из сознания Принца, они подвергли его обряду изгнания нечистой силы. Конечно, это не сработало, и все-таки мое положение остается очень ненадежным.
Первое, что сделал Принц, когда проснулся, — вызвал советника Тенеристиса. Это визирь королевства, и при этом он был особым наставником Принца в течение многих лет. Тенеристис — очень маленький, бесцеремонный старик, деловой и упрямый, с густыми пучками жестких белых волос, которые комично торчат с двух сторон его головы, как рога. Хотя, кроме этого, ничего комичного в нем нет.
Принц сказал: «Во мне находится демон. Он погружает мое сознание в мрак и заставляет меня смотреть на непонятные знаки и делать непонятные вещи».
«Тогда ты должен пойти в Лабиринт, — тотчас ответил Тенеристис. — Ты согрешил, иначе никакой демон не смог бы войти в тебя. В Лабиринте ты очистишься от своего греха».
Лабиринт! Тени Тезея и Минотавра! Но это не Крит, и миф о Тезее будет придуман спустя многие тысячи лет, гораздо позже, чем мне хотелось бы. Лабиринт Атилана — не тюрьма для чудовища, это священное место, расположенное на склоне горы Баламорис, где-то на полпути к вершине. Я догадываюсь, что эти естественные пещеры, скорее всего, лишь часть сложной геологической системы пещер, которые обычно имеются под большинством вулканов; все эти туннели, жерла, подземные проходы и тому подобное, возникают, когда вулкан извергается. Баламорис долго бездействовал, и атиланцы изрешетили эти заповедные места вдоль склонов священными местами поклонения.
Это красивая гора. Настолько красивая, настолько восхитительная, что хочется забыть, что однажды утром в очень недалеком будущем она внезапно бурно вернется к жизни и уничтожит всю эту фантастическую цивилизацию.
Ранним туманным утром Принц в одиночестве проехал верхом по чистым, сверкающим улицам Атилана мимо храмов и дворцов, мимо вилл и парков, а потом поднялся вверх по прекрасным зеленым склонам у подножия горы Баламорис. Он привязал лошадь, опустился на колени и помолился, а затем без колебаний направился к узкому входу в Лабиринт.
Это была простая расщелина, никак не обозначенная, без всяких украшений, располагалась она на горе довольно высоко. Принц прошел сквозь нее в восьмигранную камеру, стены которой были облицованы белыми и голубыми изразцами; камера вела в вымощенный проход, уходящий вглубь и вниз. Помещение освещалось тремя электрическими лампами, которые давали яркий золотистый свет, а вот проход, кроме первых шагов двадцати, не был освещен совсем. Сумерки окутали Принца, потом сгустились до полной темноты. Казалось, что он спускается уже долгие часы по спирали вниз и вниз, туда, в глубину, куда не проникает ни один луч света, в царство ужасающего мрака.
В кромешной тьме единственным ориентиром была лишь гладкая рельефная резьба на стенах, дорогу нащупываешь по вековым священным изображениям, «читая» по стенам руками. Логическое расположение рисунков имеет смысл для атиланцев, но не для меня; пока ты можешь определять следующий ход на основании знакомых, изученных прежде религиозных сведений, ты в состоянии находить дорогу. Если ты путаешься даже в мельчайших деталях, немедленно заблудишься, и шансы выбраться отсюда ничтожно малы. Так что Тенеристис сильно рисковал, посылая наследника трона в Лабири