На рассвете личные рабы отвели Принца в огромную мраморную ванную комнату, омыли его и смазали благовониями и маслами. Затем они надели на него величественную белоснежную мантию из чистого хлопка, окаймленную богатой пурпурной парчой и украшенную золотой тканью. Из ванной Принц отправился в небольшую, очень простую часовню в нижнем этаже, где какое-то время молился перед колонной из блестящего черного камня.
Теперь к нему пришла вся семья: первой была сестра, принцесса Рейне, затем младший брат Кайминор, а потом мать, королева Алиралин, с которой я прежде не встречался. Королева — стройная, статная женщина, очень красивая. Кажется, она находилась на северном берегу острова в религиозной обители.
Когда они подходили к принцу Раму, каждый из них, даже его мать, опускался перед ним на колени и молча протягивал ему неглубокую чашу из отполированного розового камня с небольшим количеством какого-то ароматного вина. Принц пил вино маленькими глотками с очень торжественным видом. Одно вино было рубиново-красным, другое — золотистым, третье — почти бесцветным. Каждое по-своему подействовало на него. Принц не опьянел, — кажется, атиланские вина вообще никого опьянить не могут, — и все же душевное состояние Принца изменилось, вина сообщили ему некую взволнованность, энергетическую силу, которой в нем прежде не было.
Теперь к нему подошел его отец. Он появился перед Принцем как бог: с непокрытой головой, одетый в самую роскошную королевскую мантию темно-пурпурного цвета с большими ослепительными вставками насыщенного алого цвета на плечах. Король не произнес ни слова, просто протянул руку к Раму, вывел его из часовни. Они вышли из дворца и пошли вниз, по мириадам ступеней, на огромную площадь перед дворцом. Их ждала колесница, запряженная двумя свирепыми, всхрапывающими лошадьми, которыми пользуются атиланцы.
Все население города, — во всяком случае, так казалось, — вышло на улицы, чтобы увидеть проходящую королевскую процессию. Сначала мы направились на запад, вниз по Проспекту Небес, почти до самого берега, затем повернули на север и двинулись вдоль широкого, окаймленного деревьями, вымощенного блестящими розовыми каменными плитами изгибающегося бульвара, названного Проспектом Богов. Повсюду были толпы людей, приветствующих Рама.
«Тилейл! — кричали они, — Ваше Высочество!»
И еще: «Столифакс Блейл!» Это часть его тайного официального имени, которая означает «Свет Вселенной» и, кажется, произносится вслух только в день Помазания. Цель многочасового шествия — просто показать Рама народу. К середине дня мы вернулись почти точно к тому месту, от которого начали шествие, — в район храмов и дворцов в центре города. Солнце уже стояло высоко и светило в полную силу, отражаясь от фасадов белокаменных дворцов Атилана.
Мы прошли восточную часть священного района, откуда город начинает подниматься к предгорьям Баламориса. Здесь, возвышаясь над всем городом, располагалась великолепная площадь Тысячи Колонн — одно из самых замечательных общественных мест, которое когда-либо имел какой-либо город. Сразу за северной границей площади — непритязательное маленькое здание без окон, построенное из черного гранита. Это Дом Помазания, где королевские полномочия передаются членам правящей семьи Атилана.
Босые, держась близко друг к другу, Рам и его отец вошли внутрь. Было темно, единственный луч полуденного света проникал в двенадцатиугольное отверстие в потолке. Король ритуально коснулся сына кончиками пальцев, они обнялись, а затем Король без слов покинул здание.
Рам опустился на колени перед лучом света.
Сзади из темноты появились три фигуры жрецов в мантиях.
Одинаковые белые маски с крошечными щелями для глаз полностью скрывали их лица. Они склонились над стоящим на коленях Рамом и легкими движениями смазали его лоб густым душистым маслом. Это было Помазание. Потом они начали медленное ритмичное пение на древнем атиланском языке, которым были написаны эпические поэмы и религиозные священные книги и который, подобно латыни в наши дни, едва ли кто-то здесь действительно понимает. Несомненно, Рам мог понять только несколько отдельных фраз, относящихся к его высокому королевскому наследию, огромной ответственности, которая переходила к нему, и так далее, и так далее. Затем, так же, как это сделали немного раньше его брат, сестра и мать, каждый жрец по очереди предложил Раму неглубокую чашу из полированного камня, чтобы Рам отпил из нее. Вино, если это действительно было вино, имело легкий пряный привкус и слегка пенилось.
Жрецы удалились.
Рам стоял на коленях с опущенной головой и ждал.
Медленно-медленно его сознанием начало овладевать совершенно невероятное состояние. Кружилась голова. Сгустилась темнота, узкий золотой пучок лучей сверху стал тускнеть. Вихри света накатывали и отступали — как волны, как волнующиеся занавеси в черных глубинах Дома Помазания.
Появились видения.
Сначала все бурлило и было неясным, но потом его сознание превратилось в экран, и он увидел ночное небо, безбрежность пространства, метеоры, стремительно проносящиеся мимо, звезды и плеяды звезд, огромные падающие кометы. Вместе с ним смотрел и я.
Затем ракурс изменился. Теперь мы уносились к поверхности Звезды Романи, в старый родной мир, каким он был до гибели: дома, улицы из плетеных тростников, все гибкое, мягкое, приходящее в движение при легчайшем дуновении. Народ, населяющий Звезду Романи, очень спокойно работает, живет деятельно, счастливо — до тех пор, пока солнце не начало увеличиваться, пока огромный красный глаз не начал заполнять все небо.
Неподвижный, бесстрастный принц Рам, а вместе с ним и я, снова наблюдали разрушение мира, из которого пришел его народ. Молитвы, громкие крики, иссушающий ветер, опаляющий жар, первое слабре дыхание огня, горящие дома, а потом — апокалипсис, мир в огне, все мгновенно превратилось в пепел, и лишь шестнадцать сверкающих звездолетов отчаянно рвались в небо со своим небольшим грузом — беглецами, которым посчастливилось выбраться из огня.
Потом мы наблюдали переселение. Годы скитаний в космосе, поиски обитаемой планеты. Первое дивное зрелище Земли, голубой и светящейся в черной чаше ночи. Приземление поисковой группы, обследование мрачного континента в поисках места, где атиланцы могли бы обосноваться. Открытие теплого красивого острова, окруженного приветливым океаном. Шестнадцать кораблей стремительно снизились, доставив, наконец, странников в их новый дом.
В эти короткие мгновения мыс Принцем стали свидетелями истории его народа. Вино или наркотик, или что там было в каменных чашах, освободило Рама от оков времени, и он, ничем не связанный, двигался через века, странствуя в прошлом — свободно, без границ.
Мы видели, как строился город. Харинамур Единственный Король, самый первый Харинамур, вместе со своим народом прокладывал улицы и проспекты, выбирал места для храмов, дворцов, парков и рынков. Рабочие, пользующиеся хитрыми устройствами для быстрого высечения плит мрамора из склонов горы. Этот город ничем не будет напоминать их старый погибший дом на Звезде Романи. Там все было гибкое, легкое, недолговечное. Здесь они будут строить из камня.
Город поднимался. Народ Атилана продвигался дальше в глубь холодных, удаленных от берега земель, становился известен обитавшему в них дикому народу и создавал империю, соединенную первыми дорогами и первыми кораблями, которые увидел этот мир.
Мы наблюдали, как разрастался город. Мы видели его расцвет. Яркий солнечный свет, отражающийся от белокаменных дворцов. Великолепные виллы на зеленых склонах горы Баламорис. Гавань, переполненная кораблями, привозившими грузы со всех концов этой прекрасной необжитой планеты.
А потом — потом все переменилось. Моментально. В мгновение ока.
Сначала потемнело небо. Затем из вершины горы появилась струйка черного дыма. Внезапная дрожь земли под ногами. Я уловил резкое изменение в характере происходящего, а принц Рам, все еще погруженный в видения прошлого, вообще не имел представления о том, что надвигалось. Но я спустя мгновение понял.
Теперь я отчетливо видел, что обряд Помазания позволял Принцу блуждать как в прошедшем, так и в будущем времени. Перед ним предстала картина создания города. А теперь он должен был увидеть его гибель.
О, Лора, если бы я мог избавить его от этого зрелища! Если бы я мог закрыть его глаза и не дать увидеть гибель Атилана, говорю тебе, я сделал бы это! Но сейчас я был бессилен: всего-навсего скромный пассажир, забившийся в уголок его сознания.
Так что мы видели все это вместе.
Из горы вырвался огонь. Дым окрасил чистое, ясное небо в грязный темно-серый цвет. Внезапный ливень из маленьких кусочков пемзы с грохотом засыпал все вокруг. Потом изверглись плотные облака пепла. Мощные толчки сотрясали землю. Огромные плиты мрамора отваливались от фасадов зданий. Колонны на площади Тысячи Колонн бешено раскачивались из стороны в сторону, а затем рушились, словно от ударов гигантской руки.
Земля сотрясалась, поднималась и опускалась, раскрывались трещины, улицы расползались, дома проваливались, мостовые исчезали в только что возникших безднах.
Небо становилось черным.
Море поднималось.
Дикий, ужасающий стон, заполнивший пространство, исходил не от людей, а из самых глубин земли. Повсюду огонь. Грохот воды, обрушившейся на землю. Лава, текущая по склонам горы и поглощающая город. Землетрясение, наводнение, извержение вулкана — все одновременно. Разрушение, идущее со всех сторон. Гибель. Гибель. Гибель.
Несколько кораблей выходят из гавани в море, борясь с фантастическим валом волн. Жалкая кучка беглецов снова отправляется в путь, чтобы спастись, когда Атилан превратится в руины, как однажды превратилась в руины Звезда Романи.
Поверхность земли проседает, она опускается сама в себя, как если бы изверглось все, что ее поддерживало. Море заливает остров, и ничто не может его удержать. А теперь другие звуки — странные высокие тона, словно гудение громадного насекомого, они все громче, громче и громче и наконец заполняют все пространство, и нет в мире ни единого укромного местечка, куда не проник бы этот звук, — так кричит умирающий город. Потом вдруг все прекращается — резко, с пугающей внезапностью, и наступает полная тишина.