Дальше Кларк за Ником не побежал.
На свободе, в узких, расписанных граффити переулках, среди кадок с цветами, столиков кафе, мусорных баков и припаркованных машин, Ник чувствовал себя, как рыба в воде. Здесь его взвод полицейских не поймал бы, и Кларк, должно быть, это понял.
К шоссе Ник пробирался с опаской, то и дело оглядываясь. Но ему снова повезло, на поднятую руку остановилась первая же машина.
— Со свидания, что ли? — ухмыльнулся водитель — полный, добродушный мужик-фермер. Фермерство Ник определил по автомобилю, пикапу с открытым багажником, в их краях такие нередко встречались. — Подружкины родители нагрянули?
— Как вы догадались? — Ник сделал вид, что смутился. Предложенная водителем версия его более чем устроила.
Мужчина хмыкнул, довольный своей проницательностью.
— Время идет, а молодежь не меняется, — объяснил он. — Откуда тебе еще нестись-то среди ночи? Запыхался, еле дышишь… Хотя, я и сам когда-то бегал.
Водитель разглагольствовал дальше, а у Ника вертелась в голове дурацкая мысль: что будет, если сказать этому дядьке, от кого он на самом деле убегал?.. Хотя, конечно, скорей бы язык себе вырвал.
Война с Кларком — это только его война. И сегодняшний бой выигран.
Ник откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза. Поклялся себе, что всего на минуту, спать не будет ни в коем случае, и тут же вырубился.
Глава 25
Фотоаппарат Ник спрятал у Джованни. Разговор с Кларком состоялся на следующий день.
— Больше ты ко мне не притронешься, — объявил Ник. — И в «командировки» свои тоже больше ездить не будешь.
Он со злорадством приметил, что бок у Кларка, под тонкой рубашкой, заклеен пластырем. Хорошая ручка оказалась, крепкая.
Кларк снисходительно улыбнулся:
— Собираешься за мной следить?
Ник расплылся в ответной улыбке:
— Я за тобой уже полгода слежу, мудила! Только такой слепой козел, как ты, и мог не замечать. Я знаю все гостиницы, в которых ты останавливаешься. Всех пацанов, которых снимаешь. И сутенеров тоже. А еще я знаю, что будет, если эти подонки увидят в сети фотки, с тобой и парнем.
— И что же будет, интересно? — Кларк говорил небрежно.
Но Ника эта показная самоуверенность уже не обманывала, Кларка он хорошо изучил.
— То, что тебя перережут глотку, — все так же довольно улыбаясь, пообещал он. — А перед этим яйца вырвут и сожрать заставят. И позаботятся о том, чтобы слухи все побережье облетели, другим клиентам для памяти. Это сейчас сутенеры перед тобой лебезят, пока жареным не запахло, потом по-другому заговорят.
Ник блефовал. Он знал, что Кларка никто не тронет — зачем убивать курицу, несущую золотые яйца? Даже если копы арестуют Кларка, и он даст показания против тех, кто поставлял ему мальчишек, поди еще найди концы! Кларк ведь не знает ни имен, ни лиц, разве что телефонные номера, зарегистрированные хрен знает на кого.
Но и о правилах, принятых в криминальном бизнесе, Кларк не знает. Он, как все нормальные обыватели, до смерти боится «бандитов» и вряд ли признает за ними способность рассуждать.
Кларк уже напуган возможной оглаской. А еще он запросто мог вчера в гостинице напороться на кого-то из обслуги, когда бежал за Ником по коридору. Или когда топал потом обратно в номер, зажимая пальцами ранку на боку…
«Поплыл клиент» — так называл нынешнее состояние Кларка Халк, слывший в компании Ника докой по части впаривания лохам-туристам билетов на фальшивые экскурсии.
«Поплыл птенчик, надо брать».
Ник попытался «взять». И у него получилось.
— Что ж… Я, пожалуй, уже не в том возрасте, чтобы ездить в командировки, — медленно произнес Кларк.
— Как по мне, так давно помирать пора.
Кларк растянул губы в фальшивой улыбке:
— А ты себя не иначе как господом богом возомнил?
— Я возомнил себя тем, кто тебя убил бы. — Ник смотрел на Кларка в упор, не отводя взгляда. — Прирезал во сне или крысиным ядом отравил — если бы был уверен, что не посадят.
Ник был готов поклясться, что Кларк вздрогнул. Этих слов напугался, похоже, больше, чем неведомых бандитов.
Возможно, потому, что Ник не пугал. Сказал правду.
Тюрьмы он, пятнадцатилетний идиот, тогда и впрямь не боялся, боялся за мать: сам-то сядет, а она останется. И что будет делать?.. Где работу искать?.. Нет, рисковать нельзя…
А может, он тогда и правда струсил, сейчас не разберешь. Это потом злость захлестнула настолько, что стало все равно.
С того дня Кларк перестал домогаться Ника и в «командировки» не ездил.
А Ник, на полудохлом школьном компьютере — пробрался в компьютерный класс, когда в школе никого не было — перекинул снимки с карты памяти фотоаппарата на две флешки. Одну спрятал в «Шиповнике» на чердаке дровяного сарая, другую, вместе с фотоаппаратом, закопал в куче хлама в гараже у Джованни. И попробовал зажить прежней жизнью. Наивно думая, что сумеет это сделать.
Не сумел.
Разговоры со старыми приятелями не клеились. Вернуться на волну прежней беспечной болтовни не удавалось. Ник сочинил историю о тяжелой болезни леди Маргариты, о том, что в связи с этим забот у него прибавилось — потому, дескать, и пропадал, и, чуть стемнеет, домой бежал. Ему поверили. И на остатках прошлого авторитета, регулярно подкрепляемого кулаками, Ник мог бы продержаться — если бы сам все не портил.
Ему казалось, что любым неосторожным словом — о том, почему ездил по соседним городам, зачем стащил одежду у разносчика пиццы, для чего на самом деле понадобился фотоаппарат — может выдать себя. И он все больше отмалчивался. Или рявкал: «Не твое дело!»
В каждом слове мерещилась мерзкая подначка, намек на приставания Кларка. Инстинкты срабатывали быстрее разума: Ник кидался в драку и быстро превратился из прежнего беспечного раздолбая в хмурого, немногословного задиру.
Последствия не заставили себя ждать, дурной нрав его тусовка обламывала быстро. Кто-то запустил шуточку о том, что Ник влюбился в покойную хозяйку, и теперь каждый из парней считал своим долгом поупражняться в остроумии.
Драться одному против многих оказалось непросто. И, едва успев снова влиться в компанию, Ник почувствовал, что отдаляется от нее. Хорошо он себя чувствовал лишь наедине с собой, и только в одном месте — в горах над обрывом. Здесь ему было комфортно. Мысль о том, что в любой момент с обрыва можно спрыгнуть, и всё закончится, странным образом успокаивала.
Казалось, что после истории с Кларком повзрослел вдвое — а друзья остались теми же. С тупыми шутками и анекдотами, с ворованными скутерами и обманутыми туристами. С девками, обслуживающими отдыхающих — из тех, что победнее.
Профессионалки с ними, малолетками, не водились, не тот уровень. А шлюхи попроще были не прочь расслабиться после тяжелой трудовой ночи, попивая в их компании дешевое пиво и дымя марихуаной. Из-за одной такой красотки Ник и влип в ту проклятую драку.
Красотка — ее звали Джинджер, из-за крашенных в рыжий цвет волос — считалась зазнобой Халка. Вечера, в которые не работала, охотно проводила в их тусовке. Халк дарил рыжей снятые с туристок сумочки, ворованные с пляжных столиков солнечные очки и украшения.
В прежней жизни Ник не обращал на Джинджер внимания. Ну, сидит и сидит дебелая, полногрудая девка на коленях у Халка. Ну, сосется с ним время от времени, а потом они вместе выходят и долго не возвращаются… Подумаешь! Дураку ясно, зачем выходят. А если вдруг кому не ясно, так Халк сам распишет, со всеми физиологическими подробностями.
Нику до недавнего времени на Джинджер было плевать. Над историями Халка, как и в каких позах у них с рыжей все происходило, ржал, словно конь, вместе с остальными.
А сейчас вдруг понял, что его бесят эти рассказы. Бесит сидящая на коленях у Халка, льнущая к нему Джинджер.
Сейчас с ним обжимается, а завтра пойдет туристов обслуживать. А Халку — как так и надо. И всем — как так и надо! Что им, что туристам. Потому, наверное, такие, как Кларк, никогда не переведутся. И такие, как тот несчастный пацан, тоже…
Пока есть спрос, предложение найдется, — вспомнил Ник слова школьного учителя, преподававшего историю. На этом стоит цивилизация. Вся мировая экономика держится на простой формуле… До чего же мерзко.
Ник допил содержимое своего стакана. Воспользовавшись тем, что сидящие за столом парни отвлеклись — кто закусывал, кто наполнял стаканы по новой, — встал и тихо вышел из кабака.
Уселся на крыльцо.
Пожалел, что не курит — три года назад мать поймала его с сигаретой и не отставала, пока не вытрясла обещание не курить. Ее отец — там, в России — умер от рака легких, а Ник, по утверждению матери, был очень похож на деда, хотя сам он, глядя на фотографии, сходства не наблюдал. Тем не менее, пришлось пообещать. А Ник, если уж пообещал, держался. К сигаретам больше не притрагивался.
Домой не хотелось — «Шиповник» вот уже полгода ничего, кроме отвращения, не вызывал, а больше идти было некуда. В горы ночью только идиот полезет.
И Ник тупил, сидя на крыльце. Залип в ползущего по ступеньке муравья, едва заметного в свете тусклого фонаря. Наблюдал, как тот старательно обходит прилипшие к ступеньке комки грязи и перебирается через сосновые иголки.
— Скучаешь? — раздалось за спиной.
Ник не обернулся. Этот хрипловатый, профессионально растягивающий слова голос сложно было не узнать.
Дожидаться ответа Джинджер не стала. Обняла Ника сзади и прижалась к спине, всем своим потасканным, но еще не растерявшим упругость богатством.
— Веселюсь. — Ник попробовал вынырнуть из-под нее. Не получилось, Джинджер прижалась крепко. Попросил: — Отвали. Халк нам обоим навешает.
— А мы ему не скажем. — Джинджер рассмеялась — тихим, призывным смехом «для клиентов». — Мы в сторонку отойдем.
— Никуда я с тобой не пойду.
— О-ой, какие мы гордые! — татуированные псевдокитайскими иероглифами «на счастье» пальцы Джинджер были унизаны кольцами. Дешевыми, дорогие Халк продавал. Рыжая взъерошила волосы Ника. — А раньше ходил, не важничал…