— Спасибо, нет. — Тина поджала губы. — Мне удобнее остаться здесь. Мы ведь договорились — все, что не покроет страховка, я оплачу.
— Что ж, как угодно. — Врач поднялся. — Советую вам перед обедом выйти на улицу, подышать воздухом. Погода сегодня чудесная. И не забудьте эспандер.
— Да, конечно. Непременно.
Дождавшись ухода врача, Тина откинулась на подушку. Ей не хотелось выходить на улицу. Ей ничего не хотелось.
Сколько прошло дней — пять, десять? Двадцать? Все они были так похожи один на другой, что слились в единую ленту, серую и тягучую.
Няня с Марией навещали Тину каждый день, и к их приходу она старалась взбодриться. Улыбалась, говорила что-то. А после ухода вздыхала, будто сбросив с плеч тяжелый камень. Всё, ушли. Можно больше не притворяться.
Тина ложилась в кровать и молчала, то закрывая глаза, то глядя в потолок.
«У вас тяжелая депрессия, сеньора. После аварий такое бывает. Вам нужны позитивные эмоции, старайтесь чаще общаться с дочерью. Если хотите, можем выписать вас пораньше…»
«Нет! — Мысль о том, что притворяться придется постоянно, повергла Тину в ужас. — Я… мне удобнее остаться в больнице. Спасибо».
Она послушно пила какие-то таблетки. От беседы с психологом отказалась — сказала, что доверяет только своему врачу, который сейчас якобы находится в отъезде.
О чем ей говорить с психологом?.. О том, что убила мужчину, который, единственный, что-то для нее значил?
Что, оказавшись перед выбором, снова струсила? Что теперь ей стыдно смотреть в глаза дочери, разговаривать с ней?
Что она прячется в больнице, потому что ей стыдно выходить отсюда? Что ей попросту стыдно жить?!
Причину так называемой «тяжелой депрессии» она и без психолога отлично знает. И у нее нет ни малейшего желания из этой депрессии выбираться.
Редкие звонки из офиса Тина старалась сворачивать побыстрее. Разговоры с сотрудниками в основном сводились к «действуйте, как считаете нужным, я вам полностью доверяю, спасибо».
Когда-то Тине казалось, что без ее присутствия, ее неизменной «руки на пульсе» бизнес немедленно загнется. Она редко позволяла себе надолго выпадать из текущих дел, два-три дня — максимум, на который была способна. Беременная Марией, ездила в офис едва ли не до последнего дня, а уже через месяц после рождения дочери снова появилась на работе. Тина любила свой бизнес, это была ее гордость, творение, созданное ее руками. А сейчас стало наплевать и на него.
— Врач попросил вывести вас на прогулку, сеньора. — В палату вошла медсестра. — Присядьте, пожалуйста, я помогу вам одеться.
Тина вздохнула и села. О том, что отвертеться от «врач попросил» не удастся, знала по опыту.
— Чудесная погода, не правда ли? — Медсестра заботливо придержала перед Тиной дверь. — Помочь вам выйти в сад?
— Я справлюсь, спасибо. У меня сломаны руки, а не ноги.
Медсестра дежурно улыбнулась. Проследила за тем, как Тина спускается по ступенькам крыльца, и закрыла дверь.
«Садом» называлась платановая аллея, уставленная аккуратными скамейками и вазонами с цветами. Тина села на ближайшую скамейку. Далеко идти не хотелось. Ей ничего не хотелось.
Высвободив из повязок, опустила на колени руки, одно плечо и оба предплечья оставались упакованными в гипс. В правой руке Тина держала эспандер — ей полагалось сжимать его в кулаке, в каждой руке поочередно, чтобы побыстрее восстановить подвижность пальцев. Тина ненавидела эспандер всей душой и ей не было никакого дела до подвижности пальцев, пусть хоть вовсе не восстанавливается. Приступать к занятиям не спешила.
Сидела, с неловко сведенными загипсованными руками на коленях, и бездумно рассматривала аллею.
Больные на скамейках редко сидели по одному — обычно по двое-трое, беседуя друг с другом и посетителями. К Тине тоже скоро придут Мария с няней. И ей тоже придется с ними беседовать…
Тина услышала странный звук. Через мгновение поняла, что издает его сама — что-то среднее между стоном и щенячьим поскуливанием. Оборвала звук, торопливо оглянувшись, не услышал ли кто. Но нет, все заняты. Общаются.
Тина забралась на скамейку с ногами, загипсованные руки пристроила на спинку, голову — на руки. Теперь со стороны можно подумать, что женщина любуется вазоном с цветами. А главное, теперь никто не заглянет ей в лицо.
— Мне надо выписаться, — сказала Тина вслух. — Надо выйти отсюда. Надо заставить себя… Ради дочери — надо. — Взгляд упал на зажатый в кулаке эспандер.
Охваченная внезапной злостью, Тина бросила его на скамейку, столкнула ногой.
Отлетевший эспандер плюхнулся в вазон. Оранжевые и фиолетовые примулы неодобрительно закачали головами.
— О. Вы что-то уронили, сеньора.
Тина вздрогнула. Голос раздался сзади — мужской, до боли знакомый.
Не может быть. Ей показалось… Тина застыла, не веря. Не решаясь обернуться.
А мужчина больше ничего не сказал. По асфальту прошуршали мягкие шаги, Тина увидела ноги в разлохмаченных джинсах, над стоптанными задниками сандалий.
Когда упавший в вазон эспандер сжала рука с татуированной пантерой, Тина почувствовала, что у нее темнеет в глазах. Голову все же успела поднять. И серьезное, без привычной усмешки лицо Ника разглядеть успела — перед тем как потеряла сознание.
… — Сеньора! Очнитесь! — Тину держала за подбородок чья-то рука. В нос бил резкий запах, перед лицом водили ватным тампоном.
Тина дернула головой, пытаясь избавиться от запаха.
— Очнулась. — Рука с тампоном опустилась, голову приподняли. — Как вы, сеньора? Голова кружится?
— Говорю же вам, все в порядке!
Тина открыла глаза. Нет, ей не показалось. Это действительно Ник.
— У вас тут слишком свежий воздух, сеньора к такому не привыкла.
— Полагаю, что мне все-таки лучше знать, — недовольно парировал врач. Кивнул на Ника. — Этот человек сказал, что пришел навестить вас, хотя лично я впервые его вижу… Простите мою навязчивость, вы знакомы?
— Да, — выдохнула Тина.
— Мы — друзья детства, — подсказал Ник.
— Да… мы друзья. Детства. Пожалуйста, оставьте нас.
— Как вы себя чувствуете? Может быть, лучше вернуться в палату?
— Все хорошо. — Тина откашлялась. — Всего лишь небольшая слабость. Возможно, действительно свежий воздух.
— Что ж, как скажете. — Врач поднялся. Повернулся к Нику. — Если сеньоре опять станет дурно…
— Да-да, — кивнул тот, — панику подниму такую, что до Ватикана докатится.
— Не сомневаюсь, — проворчал врач.
И ушел.
Тина и Ник долго смотрели ему вслед. Потом одновременно повернулись друг к другу.
— Я тебе принес… — начал Ник.
Тина качнула головой — подожди. Дернула рукой, хотела тронуть его за плечо — и скривилась от резкого движения. Снова подняла руку. Ник терпеливо ждал, пока скрюченные, сухие пальцы проведут по его плечу.
— Это… правда ты? — глупо пробормотала Тина.
— Правда я. — Ник осторожно отвел ее руку.
— А там… на дороге… шлем с пантерой…
— Там был не я. — Ник аккуратно, как хрупкий предмет, положил загиспованную руку Тины ей на колени. — Не я, понимаешь? Я продал этот шлем. Сразу, как освободился, байкерское барахло распродал, деньги были нужны.
— Продал… — медленно повторила Тина.
— Ну да. Того парня, который разбился, знал немного, он и раньше бухой катался. Дурак… В тот поворот даже трезвому, днем и на сухой дороге осторожно входить надо. А он, видать, краев не увидел. Бывают такие, бессмертными себя считают.
— Бессмертными… — машинально повторила Тина.
— Ну да. Идиоты. Думают, что, если раз судьба уберегла, второй, так можно бесконечно ее дразнить. А судьба, она такая… Может и сто раз отвести, а на сто первый не станет. Байк у парня крутой был, мощный — топил без оглядки, вот и довыделывался. А я, как до дома доехал, телефон включил и твое сообщение увидел. Пошел свой байк смотреть — ну и срисовал, что ковырялись в нем. Давай тебе звонить, а ты не отвечаешь.
— Я… наверное, уже… а телефон разбился.
— Ну да. Наверное… Я звонил-звонил, потом плюнул. Байк починил, да в кабак поехал. А там ящик работает. И аварию показывают.
— Это я распорядилась сломать твой мотоцикл, — глухо проговорила Тина.
Ник кивнул, отводя глаза:
— Я догадался. Знаешь… жаль, что у тебя не вышло. Я тому парню, который погиб, завидую.
— Перестань!
Он горько усмехнулся.
— Ну, перестану. Изменится от этого что-то?.. Ладно. — Ник нырнул рукой во внутренний карман куртки, вытащил прозрачный файлик с гербовым листом внутри. — Держи, это тебе.
— Что это? — Тина смотрела на бумагу почему-то со страхом.
— Читай, там написано. — Ник поднялся. — Прощай, Ти.
— Подожди! — Тина скользнула глазами по листу.
«Дарственная…»
«Шиповник»…
«Настоящим подтверждается…»
Вскинулась:
— Зачем?! Эти деньги… ты купил на них «Шиповник»?! Зачем?..
— Уже неважно. — Ник высвободил рукав из Тининых пальцев. Развернулся и пошел прочь.
— Стой! — Тина вскочила со скамейки, бросилась догонять. Оббежала Ника и встала перед ним. — Не уходи! Пожалуйста!
— Слушай, прекрати. — Ник поморщился. — Ты ведь хотела, чтобы я сдох? Всё — считай, что меня нет.
— Я не хотела! — Тина рыдала уже в голос. — Я не хотела, правда! Я спасала дочь! Я не знала правду о Кларке!
— О Кларке? — Ник застыл.
— Да! А теперь знаю. Я поняла, почему ты… за что… Мне позвонил Джузеппе, старый шофер Маргариты, он искал тебя. Он знал про Кларка. Уволился, когда узнал.
— Вот как, — деревянно проговорил Ник. — Уволился… Ну да, это выход. Для того, кто может уволиться… А кто еще знал?
— Больше никто. Ник, прости меня. — Тина шагнула ближе к нему, обнять — Ник отстранился.
Качнул головой:
— Не надо, Ти. Прошлого не вернешь, разбитое не склеишь. Живи, как жила.
— А ты?
— И я. Тоже разберусь… Слушай, всё. Хватит друг друга мучить. Отпусти, я пойду.