едения искусства. В 1947 году на развалинах Бактр, древней столицы Бактрии, ими заложена серия узких шурфов, в которых были найдены лишь обломки глиняной посуды. В расположении этих находок по слоям авторы раскопок не удосужились как следует разобраться. Опираясь на классификационные схемы советских археологов, можно было сказать, что здесь имеется материал VI–IV веков до н. э Но более древние периоды истории Бактрии все еще оставались загадкой.
Новый шаг удалось сделать лишь в 1962–1964 годах, когда одним из ташкентских археологов неподалеку от Термеза был открыт и раскопан холм Кучук-депе. Оказалось, что он содержит остатки именно той древнебактрийской культуры X–VII веков до н. э… которую так давно и так упорно ищут археологи. Во многом эта культура напоминала маргианское Яз-депе. Сходство прослеживалось и в глиняной посуде, и в бронзовых ножах, и стрелах. В одном отношении, правда, Кучук-депе превосходило своего маргианского собрата: здесь сохранилась обводная стена. Отдельно стоящий дом, остатками которого является Кучук-депе, располагался на четырехметровом цоколе. По краю овального в плане дома, состоявшего из нескольких помещений, шла стена почти шестиметровой высоты. Основательно был укреплен, этот домик, затерянный среди степей аму-дарьинского правобережья. Поэтому нетрудно представить, насколько солидной должна быть фортификация бактрийских городов того же времени. И недаром. Это было время беспрестанных столкновений отдельных князьков, время набегов кочевников, разорявших оазисы, угонявших скот. Не случайно как хорошо вооруженный воин описывается в Авесте, собрании религиозных текстов, в первой половине I тысячелетия до н. э., Митра — одно из наиболее популярных зороастрийских божеств:
Мы возносим молитвы Митре, владыке обширных пастбищ…
Снаряженному серебряным копьем, снаряженному
золотыми доспехами,
обладающему плетью, могучему, деятельному,
господину рода, стоящему в колеснице.
Стоят у колесницы Митры, владыки обширных пастбищ,
Тысяча мечей обоюдоострых, хорошо выделанных;
Они — происходящие из неземного пространства — летят,
Они — происходящие из неземного пространства —
падают на поганые головы дэвов[3].
Стоят у колесницы Митры, владыки обширных пастбищ,
Тысяча палиц железных, хорошо выделанных;
Происходящие из неземного пространства они летят,
Происходящие из неземного пространства
они обрушиваются
на поганые головы дэвов[4].
Попытаемся сформулировать возможные выводы, которые позволяет сделать имеющийся материал. В первой трети I тысячелетия до н. э. Средняя Азия, во всяком случае ее южные области, состояла из оседлоземледельческих оазисов, центрами которых были крупные поселения с мощными цитаделями — этим верным признаком социальной дифференциации. Вероятно, перед нами резиденции тех мелких царьков и правителей, которые в Авесте именуются дахьюпатами и управляют областями — дахью. Скорее всего такими маргианскими дахью были и исследованные археологами маргианокие оазисы. Следут считать, что крупные укрепленные центры наподобие Яз-депе и сходных с ним памятников являются остатками поселений городского типа или поселений, близко подошедших к этой грани. О том, что соответствующий переход еще не совершился окончательно, может свидетельствовать и отсутствие специального термина для обозначения города в авестийских текстах. С другой стороны, не вполне ясно — не к более раннему ли периоду относится применяемая в Авесте терминология поселений.
Во всяком случае становление городских цивилизаций в южных областях Средней Азии шло в это время быстрыми темпами. На это указывают, в частности, и данные о развитии хозяйства. Если Митра как одно из верховных божеств облачался в золотую кирасу, то к услугам рядовых воинов уже было более совершенное вооружение. X–VII века до н. э. были временем распространения железа, которое неоднократно упоминается в Авесте и встречается также при раскопках древних поселений. Некоторые виды изделий еще традиционно изготовлялись из бронзы, но в целом новый металл был освоен уже достаточно широко. Это привело к усложнению видов ремесленной деятельности, и недаром в той же Авесте особо упоминаются специалисты-ремесленники.
Железо шло не только на изготовление мечей и копии, но также на лопаты и серпы. Скорее всего» именно железная лопата и мотыга с железным наконечником в значительной мере обусловили возможность проведения больших оросительных каналов. Как в Месопотамии и Египте, ирригационное земледелие было тем экономическим фундаментом, на котором складываются древнейшие городские цивилизации Средней Азии. Этот скачок в развитии производительных сил пока лучше всего прослеживается по южнотуркменистанским материалам. Ранние земледельцы, теснившиеся здесь, в небольших оазисах прикопетдагской равнины, как правило, пользовались для полива своих полей сравнительно несложным лиманным способом орошения. В этом случае поля, огражденные валиками, заливают паводковыми водами. Небольшие речки и ручьи этого района, собственно говоря, не требовали сколько-нибудь крупных работ в области ирригации. Но вот после кризиса, поразившего южнотуркменистанские протогорода в начале II тысячелетия до н. э, а может быть, частично и в результате этого кризиса, начинается расселение земледельческих общин на новых территориях. На западе древние земледельцы проникают на засушливую Мисрианскую равнину Прикаспия, на востоке осваивают низовья сравнительно крупной среднеазиатской реки Мургаб. В обеих областях значительное освоение невозделанных пространств было невозможно без прогресса в области ирригационного хозяйства. И этот прогресс происходит. В дельте Мургаба и в Юго-Восточном Прикаспии появляются крупные магистральные каналы длиной в несколько десятков километров. Именно такой магистральный канал доставлял воду жителям яз-депинского оазиса.
Полноводные каналы, несущие на поля спасительную влагу, мощные цитадели, возвышающиеся над глинобитными мазанками простых смертных, многочисленные отряды воинов, вооруженных копьями и мечами из блестящего железа, возглавляемых вождями на колесницах, — такой вырисовывается сейчас Средняя Азия X–VII веков до н. э. В каком же соотношении находится эта картина с заманчивой легендой о древнебактрийском царстве, которой греческие историки услаждали слух древних читателей. Во всяком случае на первый вопрос — о времени рождения городской цивилизации — можно ответить вполне определенно.
Да, существовали в Средней Азии в IX–VII веках до н. э крупные поселения с цитаделями — этот вывод со всей очевидностью вытекает из материалов, добытых археологами. Вполне вероятно, что среди царьков и правителей отдельных районов и областей были полководцы, подчинившие своей власти менее удачливых соседей. Таким объединением нескольких областей (дахью) под властью одного правителя и могла быть Бактрия ктесиевской легенды. Однако пока остается открытым второй вопрос — о возможности похода тяжеловооруженной ассирийской пехоты на берега Аму-Дарьи. Тщательный анализ царских анналов Ассирии показывает, что как раз в конце IX — начале VIII веков до н. э., в правление Саммурамат (ктесиевской Семирамиды) и ее сына Ададнирари III ассирийские войска совершили ряд походов далеко на восток, достигнув, в частности, берегов Каспийского моря. Источники не дают прямого ответа на вопрос — была ли Бактрия среди стран, испытавших в эту пору вражеское нашествие. Но не приходится сомневаться в том, что сама эта страна была хорошо известна грозным воителям древнего Востока. В ассирийских архивах сохранилось следующее любопытное донесение: «Царь, господин мой, не знает, что я поднялся в горную местность за лазуритом, но когда я унес лазурит, страна восстала против меня. Если изволит царь, господин мой, пусть придут большие воинские силы и заберут лазурит; только я с ними не буду ни есть хлеба, ни пить воды, ни проходить рядом с ними, не буду вставать к твоему гонцу и о благополучии царя, моего господина, не буду спрашивать. Царь, господин мой, не должен считать это за грех». Хотя в этом тексте страна и не названа, речь идет скорее всего о Бактрии, бывшей основным поставщиком лазурита на древнем Востоке. Возможно, именно ее достиг ловкий эмиссар, опасающийся разоблачения. Поэтому вполне возможно, что когда археологи откроют и раскопают крупные центры на территории собственно Бактрии, то у стен этих городов будут найдены следы ожесточенных битв с воинами Семирамиды. В археологии не так уж редки случаи, когда раскопки открывают останки солдат, павших при штурме древних городов и крепостей.
Во всяком случае с IX–VII веков до н. э. начинается неуклонное развитие городских цивилизаций Средней Азии. В середине I тысячелетия до н. э., когда вся страна входит в состав обширной ахеменидокой империи, города, окруженные стенами, становятся центрами оседлых оазисов. Их описание оставили сподвижники Александра Македонского, которым в 329–327 годах до н. э. пришлось осаждать многие из них.
Остатки городов изучаются и археологами. Так, в низовьях Аму-Дарьи, в том самом Хорезме, о разрушении культуры которого арабскими завоевателями скорбел Бируни, раскапывалось крупное городище Кюзели-гыр. Возможно, оно является остатками древнехорезмиискои столицы VI–IV веков до н. э Массивные стены городища возведены из сырцового кирпича и фланкированы башнями. В центре располагалось монументальное сооружение, скорее всего дворец правителя.
О высоком уровне культуры свидетельствуют и памятники искусства. Еще в XIX веке на территории Северной Бактрии было обнаружено собрание ценных предметов, известное в науке под именем Аму-дарьинского клада. Здесь имеются вещи, привезенные из ахеменидского Ирана, и импорт из далекой Эллады. Можно выделить и группу изделий местных мастеров. Такова золотая маска безбородого мужчины с правильными чертами лица, но с каким-то застывшим выражением, полным вместе с тем внутренней силы (табл. III). Несомненно, перед нами образец местной скульптурной традиции, своеобразный реализм которой предвосхищает расцвет греко-бактрийского и кушанского искусства. Хорезм, Бактрия, Маргиана, Парфия и Согд — основные области Средней Азии этого времени. Эти районы стали главными центрами нового, блестящего подъема городской культуры древне