Сегодня рассмотрим вопрос об отношении нашего провинциального народа к такой тонкой материи, как правда. Любит ли народ правду? А правдоискателей? А правдорубов?
Ответы не так просты, как может показаться на первый взгляд. Хотя большевики в свое время очень тонко прочувствовали некий пиетет народа перед словом «правда» и даже свою главную партийную газету назвали именно так. Со временем, впрочем, данное слово приобрело оттенок некоего непрошибаемого официоза, «приговора без права обжалования». Слова «правда» стали побаиваться… Ну, а потом пришли перестройка и гласность, а «Правду» сначала продали каким-то грекам, потом вообще упразднили.
Стукачи и сутяги
Вот, к примеру, такой феномен России, как стукачество. В принципе, донос, он же «стук» — одна из форм сотрудничества между властью и обществом. Бдительный или неравнодушный гражданин, приметивший какой-то непорядок или нарушение закона, тут же сообщает об этом, как это чудесно называется по сей день, «куда следует» или же в «компетентные органы» (еще один прекрасный эвфемизм!) — властные агенты приходят и устраняют проблемы.
В западных странах к стукачам относятся как к совершенно нормальному явлению (что неизменно приводит в ступор российских обывателей, столкнувшихся с этим за границей). Однако у нас в России — все не так! И это вовсе не связано, как можно было бы предположить, с неприятием «ложного доноса» — когда некто облыжно, ради какой-то корысти, обвиняет соседа в преступлениях, которых тот не совершал. Нет. В России принято крайне жестко — от остракизма[42] до мер физического воздействия — относиться даже к тем, кто сообщает о совершенно реальных проступках или правонарушениях, то есть и к тем, кто говорит правду.
В сущности, в России действует своего рода омерта — практикуемый в сицилийской мафии обет молчания, или принцип недонесения о чем бы то ни было.
Только в России омерта охватывает не членов мафии, а гораздо более широкие слои населения, если точнее — практически всех. Есть некий общепринятый моральный кодекс, который фактически запрещает рядовым членам общества сообщать органам власти правду о реальных процессах, идущих внутри этого общества.
Более того — подобное отношение к стукачам распространяется не только на тех, кто стучит в органы власти, но и на тех, кто жалуется начальству внутри вполне частных компаний. Складывается впечатление, что любая коммуникация снизу вверх обществом, мягко говоря, не приветствуется.
Добавим в полотно еще одну подробность, дабы совсем запутать читателя: при всем том, что уже перечислено, в России строчить доносы, стучать и наушничать умеют и любят. На фоне полного общественного неприятия — тотальная распространенность этой практики. Особенно в чести анонимные доносы — хотя есть и примеры тех, кто добивается правды в открытую, сначала путем жалоб, потом (редкое явление) — через суд. К искателям правды через суд в народе отношение чуть более ровное, без ненависти, но тоже сдержанно-брезгливое. Они называются «сутяги».
В российской провинции добиваться правды через суд — занятие невероятно муторное, долгое и, как правило, безнадежное. При этом энтузиасты, решившие все же пройти все эти круги ада, никакого понимания или поддержки в своем окружении обычно не находят. По мнению большинства обывателей, сама эта идея — судиться — не более чем странная блажь, а вообще — занятие почти постыдное, что-то вроде публичного онанизма. Не смягчается обыватель даже в том случае, если через суд кто-то пытается отстаивать некие общественные интересы. Но если уж кто-то судится в защиту своих личных прав… Такого рода действия в народе тоже получили собственное наименование: это называется «качать права». Русское ухо безошибочно улавливает в этом словосочетании пренебрежительно-брезгливый смысл.
Почему так? Почему стукачи и сутяги — люди, говорящие правду и отстаивающие правду — российским обществом отталкиваются?
Дело, очевидно, в том самом «оккупационном принципе» построения российского (а до того — советского) общества, о котором мы не раз говорили. Российские низы политически абсолютно бесправны, и не в силах как-либо влиять на верхи. В то же время верхи — они же начальство, они же компетентные органы — обладают поистине безграничными возможностями воздействия на обывателей. В этих условиях обыватели по умолчанию принимают тактику «никоим образом не привлекать к себе внимания властей» как единственно разумную.
То есть начальство, по подспудному убеждению большей части российского населения, — это такой слон в посудной лавке: оно слишком сильное и громоздкое, чтобы привлекать его к решению даже действительно насущных проблем. Именно поэтому общество норовит пресечь любые попытки вовлечь начальство в свои дела — даже если попытки делаются с благими целями и по реальным поводам. Просто исторический опыт подсказывает — начальство ни за что не ограничится точечным улучшением. Оно непременно пойдет «улучшать» дальше — а вот остановить его у обывателей никакой возможности нет.
Есть и еще одно соображение: поскольку члены общества — все вместе и каждый в отдельности — абсолютно беззащитны перед начальством, то в этой ситуации попытка отдельно взятого доносчика вступить с начальством в единоличный контакт выглядит как стремление заполучить в руки некое абсолютное оружие. По сути — самому стать начальством, предать «своих». Что-то вроде попытки применять ядерную бомбу в разборках аборигенов с луками и стрелами.
То есть любого доносчика у нас сразу же подозревают в стремлении резко, решающим образом нарушить баланс сил в свою пользу, одним махом возвысится над всем своим окружением. (Надо ли говорить, что в европейском обществе такие подозрения в адрес доносчика вызовут лишь смех?) Вполне понятно, почему эти поползновения и встречают жесткий отпор.
И именно здесь, конечно, кроется величайший соблазн. Именно поэтому ряды стукачей в России не скудеют и постоянно пополняются, несмотря на весь остракизм и все «понятия», вбиваемые в россиян чуть ли не с младенчества. Беда в том, что «стук» — это действительно едва ли не единственный имеющийся в распоряжении рядового члена российского общества канал связи с верхним эшелоном, способ хоть какого-то влияния на тех, от кого зависит его благосостояние, а то и сама жизнь. Как ни странно, сама уже описанная атмосфера тотального неприятия стукачества в России, его «подпольности» лишь способствует пополнению числа стукачей: они множатся как раз благодаря атмосфере тайны, окутывающей сей промысел. Ведь тайна обеспечивает эксклюзивность контакта!
Правдорубы и компромат
В связи с появлением в постсоветской России конкурентных выборов феномен «правдоискательства», казалось бы, должен был получить второе дыхание. Ведь искатели правды получили еще один канал для самовыражения, помимо написания доносов в инстанции и унылого сутяжничества на процессах, собираемых раз в три месяца. Стало возможным идти с собранной правдой (она в этом контексте обычно называется компроматом) на выборы и добиваться поддержки избирателей в открытой выборной борьбе.
Подобного рода деятели действительно появились во множестве и даже получили в народе особое название «правдорубы».
Как правило, их ряды пополнялись из числа журналистов провинциальной прессы или из отставленных бюрократов-аппаратчиков, выдавленных из властных структур более шустрыми или более беспринципными коллегами.
В принципе, правдорубство — стандартный путь для публичного политика на Западе: публика любит разоблачения и склонна поддерживать смельчаков, которые идут ради них на риск. Мы знаем, что в США и европейских странах правдорубы, если им удается выжить, могут даже не домогаться каких-то публичных должностей на выборах: им бывает вполне достаточно приобретаемого общественного статуса. Имена известных журналистов-разоблачителей на слуху, им дают Пулитцеровские премии[43], приглашают выступать с лекциями по стране, их окружают почет и уважение. Достаточно вспомнить хотя бы легендарные имена журналистов, «раскрутивших» Уотергейтский скандал[44].
В российской же провинции, как мы уже привыкли, все не так. Общее брезгливое отношение к «искателям правды» в виде стукачей и сутяг распространяется, если присмотреться внимательно, и на правдорубов. К ним, какую бы жуткую и актуальную правду они ни открывали, относятся все же как к фрикам, своего рода шоуменам, чьи номера, однако, быстро приедаются.
Показательно отношение, к примеру, к такому правдорубу, как майор Дымовский из знойного города Новороссийск. Прославился он благодаря тому, что одним из первых додумался применить жанр «публичного видеодоноса» Путину. На видео майор вживую рассказывал тогдашнему премьер-министру о безобразиях, творящихся в ГУВД Новороссийска. Видео какое-то время было популярным, однако интерес к Дымовскому, как и к появившимся у него бесчисленным видеопоследователям, быстро сошел на нет.
Как ни странно, но и на выборах у правдорубов в России почти нет шансов. Скорее даже наоборот: чаще всего опытные политтехнологи советуют своим кандидатам, если у них вдруг имеется какой-то убойный компромат на своих соперников, ни в коем случае не озвучивать его лично — потому что это только отпугнет избирателей.
Для озвучки компромата приходится даже нанимать некоего второго, специального «технического» кандидата, чья функция только одна — «мочить» соперников, говоря про них ПРАВДУ.
Основному кандидату при этом максимум позволяется сдержанно прокомментировать обвинения «технического второго» фразами вроде «да, я слышал об этом, если это так, с этим непременно должны разобраться соответствующие органы». Но не больше!
Почему так? Почему российский обыватель, он же российский избиратель, до такой степени не приемлет правдорубов?
Главная причина — все та же: российский обыватель не желает иметь никаких общих дел с начальством, и в частности вникать в вопросы управления. Большинство россиян совершенно искренне считают, что вообще все, происходящее в стране за пределами их семейного круга, в лучшем случае — круга непосредственных знакомых, — их вообще не касается. На то есть «компетентные органы». В чем они компетентны и компетентны ли вообще — это, опять же, обывателя не волнует. Желание лезть не в свое дело полностью отбито предыдущими историческими периодами, в особенности последним столетием.
Правдоруб же, в глазах большей части населения, — едва ли не самый неприятный тип правдоискателя. Доносчик хотя бы пишет и шлет свои доносы тихо. Сутяга скандалит в заплеванном загоне судебного заседания, куда тоже мало кто ходит. А вот правдоруб обращается к обывателю напрямую, явно требуя не только внимания к себе, но и ожидая каких-то действий в свою поддержку.
А российский обыватель не верит ни в какие действия за пределами собственного «ближнего круга». И слушать правду от кого бы то ни было ему совершенно не хочется. Беда в том, что он ее и сам прекрасно знает. Но уверен, что сделать все равно ничего нельзя.