– Не говори так. Он был хорошим человеком, но сам выбрал такую судьбу. И за это я его уважаю. Как же иначе.
– Да, я тоже, еще как. Я решила баллотироваться по его округу.
– Понятно. Мне казалось, что в его эссе есть что-то знакомое. Это же была ты, с самого начала? Что ж, я не мог бы пожелать более достойного оппонента.
– Я знаю, ты бы предпочел послать его в Страну вечного лета. Но так его жизнь кое-что значит. Он не исчезнет, пока мы будем его помнить. Пока помнит Питер.
– Как мальчик?
– Ох, Гэ-Бэ. – Голос миссис Блум дрогнул. – Он со мной не разговаривает. За несколько месяцев до смерти Чарльза я сломала его кристальный аппарат. Он думал, что сможет поговорить с Чарльзом до угасания.
Мистер Уэст промолчал.
– А теперь он сидит у себя в комнате и не выходит. Не знаю, что и делать.
– Он еще так юн. Время лечит. Позволь мне с ним поговорить.
– Думаешь, это разумно?
– А почему нет? Я всего лишь твой старый друг, пришел высказать соболезнования. А когда-то мы были друзьями и с Чарльзом. Так что в этом плохого? А кроме того, я принес ему подарок.
– Одну из твоих игр, да?
– Лет через сто обо мне будут помнить по этим играм, дорогая, попомни мои слова.
Миссис Блум засмеялась.
– Пусть он сам решит. Питер!
Питер подпрыгнул, стукнулся головой о бильярдный стол и побежал обратно в свою комнату. Он как раз добрался до верхней площадки, когда в коридоре появилась его мать вместе с мистером Уэстом.
– Хочу тебя кое с кем познакомить, – сказала миссис Блум.
Руки у мистера Уэста были пухлые и мягкие, но пожатие – крепким. От него слегка пахло медом.
Питер с прямой спиной сел на стул. Нэнни принесла чай, но Питер был слишком взвинчен, чтобы к нему прикоснуться. Миссис Блум пожелала им хорошо провести вечер и удалилась в кабинет.
– Я прочитал вашу книгу, – сказал Питер.
– Да? Какую?
– «Наука смерти». Мне она понравилась.
– Вот как. Спасибо. Обычно большинство юных читателей упоминают не ее, – сказал мистер Уэст. – Наверное, не стоит сегодня ее обсуждать, ради твоей матери. Но скажи-ка, Питер, ты когда-нибудь играл в войну?
Питер покачал головой.
– Я не особо люблю играть. Это для малышей.
– Позволь с тобой не согласиться!
Мистер Уэст поднял пакет из коричневой бумаги и вытащил оттуда большую картонную коробку. На крышке была нарисована одетая в хаки армия на поле боя, и надпись большими красивыми буквами: «Маленькие войны».
– Если я не слишком стар для этого, то ты тем более. Давай покажу.
Он открыл коробку. Там лежали раскрашенные оловянные солдатики, пушки на пружинах, картонное поле, раскладывающееся в холмы и деревья, кубик и бумажные листы с таблицами. Мистер Уэст опустился на четвереньки и стал ползать вокруг, расставляя друг против друга маленькие армии на полу гостиной. Питер наблюдал, но в груди у него сжимался тугой узел.
Энтузиазм мистера Уэста был заразителен, а игра довольно интересной. Они бросали кубик, чтобы определить исход артиллерийской перестрелки и сражений между подразделениями. Мистер Уэст создал игру на основе прусской военной игры, Kriegspielen, в прежние времена с ее помощью обучали офицеров.
– Это не должно происходить случайным образом, – сказал Питер после того, как удачный пушечный выстрел уничтожил его кавалерийский эскадрон.
– То есть?
– Как в вашей книге, вы там пишете, что если найти решение уравнения Максвелла – Кельвина, то всегда будешь знать, что произойдет в эфире. Нет ничего случайного. Почему в бою должно быть по-другому?
– Ну, в теории это так, если мы знаем все переменные и подставим их в нужное уравнение, и знаем изначальные условия. К сожалению, мы недостаточно умны, чтобы создать такие уравнения, и потому в войне, как, кстати, и в любви, все остается неопределенным.
– И никогда нельзя быть ни в чем уверенным?
– Что ж, в чистой математике можно, я думаю. Начинаешь с аксиом и доказываешь, что из них что-то логично вытекает. В теории чисел можно доказать, к примеру, что существует бесконечное множество простых чисел. К сожалению, большая часть этих истин совершенно бесполезна на практике. Лучше жить в неопределенности и бросать кубик, даже если нам не всегда нравится результат.
Питер посмотрел на поле боя и свою павшую кавалерию.
Нэнни Шмидт обнаружила мистера Блума утром после последнего митинга. Он пришел домой поздно, упал, ударился головой и захлебнулся собственной рвотой. Врач бодро все это рассказал, пока не выяснил, что у мистера Блума не было Билета.
Питер знал, что лишь самые сильные призраки без Билета, один из тысячи, могут протянуть больше дня после смерти, остальные блуждают в собственных мыслях, снах и кошмарах в бесконечности эфира, пока не угаснут. Мать отказалась достать эктофон, чтобы хотя бы попробовать, непреклонно утверждая, что мистер Блум этого бы не хотел.
– Питер, – тихо сказал мистер Уэст, – ты не должен винить маму за то, что она не в состоянии предугадать будущее. Она поступила так, как считала правильным. Она тебя любит, а сейчас ты очень ей нужен.
– Я не сержусь на маму.
– Что ж, а она явно думает, что сердишься.
– Я желал папиной смерти, – сказал Питер. Слова вылетели, как шарик из пружинной пушки. – Я желал папиной смерти, хотя на самом деле нет, но так и не смог сказать ему, как я сожалею.
– Питер, – хрипло произнес мистер Уэст, – он знал. Конечно же, он знал. И если я хоть чуть-чуть понимаю своего друга Чарльза Блума, он тебя простил.
Он неуклюже протянул руку и сжал плечо Питера.
– Позволь открыть тебе секрет, Питер. Мы с Чарльзом очень сильно разошлись по одному вопросу. Думаю, в конечном итоге он был прав, а я ошибался, но я просто не мог заставить себя это признать. А теперь уже никогда ему не скажу. Но в том-то и дело, что тем, кого мы любим, иногда и не нужно говорить о важных вещах. – Серебристый блеск в глазах мистера Уэста подернулся дымкой. – Ну, так что, поиграем еще? Похоже, ты выигрываешь.
Питер вытер глаза. Игра завершилась поражением мистера Уэста. Питер помог ему собрать солдатиков.
– Вы еще к нам придете? – спросил он.
Мистер Уэст опустил взгляд и пригладил усы.
– Боюсь, это невозможно, Питер.
– Почему?
– Это трудно объяснить. Ты поймешь, когда станешь старше. Не очень хороший ответ, я знаю. Но я буду думать о тебе и твоей матери. А ты сохрани игру.
И Питер вдруг понял, что в другом мире все иначе. Не в Стране вечного лета, а в какой-то стране, лежащей вне времени. Пока мистер Уэст надевал шляпу и пальто и прощался с его матерью, Питер страстно желал отправиться туда, как бы далеко это ни было.
Однажды Джордж спросил Питера, ненавидит ли он Герберта Уэста. Питера это насмешило. Как бы ни был виноват Уэст, в тот вечер он пришел ради него. После этого Питер снова начал разговаривать с матерью. А слова Уэста убедили его заняться математикой в Кембридже.
Нет, Питер не испытывал ненависти к Уэсту. Хотя порой сожалел об этом.
И пусть сейчас они остались одни, премьер-министр явно напрягся.
– Мистер Блум, я знаю, у вас благие намерения, и наверняка мой старый друг Мэнсфилд Камминг, – он назвал Си настоящим именем, – убедил вас на меня повлиять. Боюсь, я принял решение, и оно не изменится.
Питеру не потребовалось много времени, чтобы разобраться, отчего Уэст не может навещать их с матерью, в особенности когда его политическая карьера пошла в гору. Пока в Стране вечного лета по-прежнему сидит на троне королева Виктория, в обществе тон будет задавать благопристойность. И все-таки Уэст мог хотя бы признать существующую между ними связь.
Злость придала Питеру сил.
– Вероятно, вы позабыли разговор, который я упомянул. Вы сказали, что кое в чем были не правы, но не способны это признать. Что ж, сэр, сейчас у вас есть возможность все-таки это признать.
– Весьма бесцеремонно с вашей стороны, мистер Блум. – Теперь искры души Уэста выглядели крепостью – бледно-серые камни, сложенные концентрическими кругами, с бледно-оранжевым огоньком в центре. – Вы и впрямь считаете, что я неспособен признать свои ошибки?
– Вы решили, что Летнее управление стало слишком могущественным и нужно показать, что главный – вы.
– Хм, – озадаченно протянул Уэст. – Интересный довод. Увы, он тоже неверный. Вы не видите картины в целом, повлиявшей на мое решение. Предлагаю вам…
И тут душа премьер-министра моргнула, как уже случалось прежде. Уэст закашлялся. Мысленная завеса вокруг центральных искр приоткрылась и показала его разум.
Картину в целом.
И на мгновение мысли Уэста оказались на виду.
Питер подался вперед и всмотрелся прямо в душу премьер-министра.
В Стране вечного лета живые души состояли из света: сверкающие многоугольники, языки пламени, пузырьки и очень редко – узнаваемые образы. За несколько десятилетий специалисты по чтению душ составили словарь основных эмоций, но каждая душа обладала собственным уникальным языком мыслеформ.
Питер никогда не видел такую душу, как у Герберта Уэста.
Она напоминала миниатюрный кинотеатр или диораму. В центре возвышался серебряный город с башнями и домами, многослойный, вроде свадебного торта, с бесчисленными крохотными искорками в каждом окне и на каждой улице. В небе над городом парили огромные лица – сам Уэст, а рядом с ним Лодж и Маркони. Питер понял, что смотрит на Летний город.
И тут из бездны под городом выросло темное дерево. Черные ветви протыкали серебряные здания и обвивались вокруг башен. И под их прикосновениями вспыхивали и угасали искры. Через мгновение город превратился в сморщенную шелуху, как покинутый улей на дереве, серый и скукоженный. Оттуда вылезла бордовая тварь, похожая на невиданное насекомое, и Питер опознал в ней мыслеформу вины.
Потом образ исчез, сменившись обычным калейдоскопом сознания. Какая бы хворь в мозгу Уэста ни вызвала эти картины, все закончилось.