В целом досье больше напоминало научный проект, чем что-то, имеющее отношение к Испании. И все-таки трудно судить, отдаст ли она Блуму малозначительную и отвергнутую программу или раскроет ключевую операцию.
Рэйчел погрузилась в размышления, и тут в комнате стало еще холоднее и зазвонил старый эктофон в углу – три быстрые металлические трели.
– Алло, алло! Рэйчел? – раздался бодрый женский голос.
– Да, мама, – ответила Рэйчел. – Это я.
Мать Рэйчел, Генриетта Форбс-Смит, умерла уже десять лет назад.
Она совершила эвтаназию, как только в груди появились первые узлы, и скончалась в том месте, которое любила больше всего, даже больше Индии – в саду их дома в Илинге, сидя в шезлонге под теплым майским солнцем, с ампулой морфина в руке. Она в последний раз взглянула на диаграмму куба Хинтона из лежащего на коленях Билета, а затем сжала руки Рэйчел и ее отца. Откинулась назад, удовлетворенно вздохнула и ушла так быстро, что Рэйчел пришлось прикоснуться к ее улыбающемуся лицу, чтобы удостовериться – мать мертва.
Когда Рэйчел казалось, что она забыла материнское лицо и запах, она вспоминала ее ладонь в своей – маленькую, как и ее собственная, красную и сухую, с крохотными порезами и мозолями и грязью под ногтями – руку садовницы. И это всегда оживляло другие воспоминания.
Они с нетерпением дождались сумерек, как полагается, потом Рэйчел с отцом повозились с настройкой эктофона и пробились через шипение помех и завывания мертвецов, привлеченных эфирным прибором.
А после этого раздался низкий и теплый голос матери.
– Алло, алло! – весело сказала она. – А вы знаете, что здесь есть цветы? Кто бы мог представить?
Рэйчел села в большое кресло перед эктофоном. Это была старомодная модель размером со шкаф, без экрана никтофона, как некоторые новейшие модели компании мистера Бэрда.
– Как дела? – рассеянно спросила она, зажав тяжелую бакелитовую трубку между подбородком и плечом и пытаясь изучать бумаги досье «Камлана», разложенные на коленях.
– Я по-прежнему мертва, – отозвалась ее мать, – хотя с твоего последнего звонка прошло столько времени, что я могла бы уже восстать из мертвых, дождавшись второго пришествия.
– Мама, я была занята.
– Не сомневаюсь. – Генриетта помолчала. – Выглядишь расстроенной. Знаешь, я ведь вижу твою душу, всю спутанную и колючую, как шипы.
Рэйчел беззвучно выругалась. Общение с Блумом должно было дать ей понять, насколько ее состояние заметно призракам.
– Не обращай внимания. Проблемы на работе. А как твои дела?
– У меня все хорошо, Рэйчел, просто скучаю. Твой отец шлет фотографии с Кипра. Ты же знаешь, мы там когда-то бывали, когда ты была маленькой. Я поместила фотографии в свой мысленный сад, чтобы выращивать вместе с воспоминаниями.
Порой трудно бывало понять, как функционирует Страна вечного лета. В отличие от многих других мертвых, Генриетта не работала и жила на пенсию, частично с поддержкой отца Рэйчел, а частично на собственные доходы. Экономисты-антивозрожденцы часто описывали в газетных статьях кошмарный сценарий – каждому последующему поколению живых придется содержать огромную, все расширяющуюся пирамиду мертвых. Разумеется, это полная чепуха – для эфирных технологий появилось столько областей применения, что мертвые стали даже важнее живых. Секретная служба – хороший тому пример. Мать Рэйчел была счастлива, и это самое главное, а впереди у нее была вечность, так что она снова могла начать работать. А пока можно и отдохнуть.
– Но на самом деле ты обо мне не беспокоишься, Рэйчел, ты просто хочешь услышать мой голос, потому что тебя что-то тревожит. Я же сказала, я все вижу.
– Меня… меня понизили. Теперь я работаю в финансовом отделе.
– Что?! Это какая-то ошибка.
– Мне нельзя это обсуждать. Но это не ошибка, по крайней мере, так считает начальство.
– Рэйчел, мне так жаль. Ты ведь не виновата, правда?
– Не знаю, мама. Может, и виновата.
– Рэйчел, я всегда говорила, что работать в государственной организации – не самая лучшая идея, как бы ты ни любила глупые отцовские истории. Правительству нельзя доверять.
Рэйчел вздохнула. С тех пор как она объявила, что собирается работать в Секретной службе, споры не утихали. Мать крайне не доверяла всему, что связано с политикой или разведкой.
– Ну ладно, Рэйчел, я знаю, как это для тебя важно. Твой отец может помочь?
– Нет, мама. Это совсем другой уровень.
В молодости отец Рэйчел служил во флоте младшим офицером-радистом разведки, сначала в России, потом в Индии. Теперь он вышел на пенсию и путешествовал по Европе. Рэйчел знала, что он рассердится, начнет писать письма и поднимет шум, но до людей ранга сэра Стюарта или Си все равно не дотянется.
– Тогда ладно.
– Что ладно?
– Тогда вопрос в том, что ты будешь делать дальше.
На мгновение Рэйчел захотелось снова стать ребенком и услышать от матери, что все будет хорошо. Но Генриетта сухо продолжила:
– В детстве ты хотела всех спасти во что бы то ни стало. Но ты больше не ребенок, малышка Рэйчел. Ты должна смириться с тем, что ничто не длится вечно. А цветы все равно растут. И ты тоже найдешь свои цветы, я знаю. Джо – хороший человек.
У Рэйчел защипало в глазах. На линии возникли помехи, резкие щелчки вместо обычных фоновых шумов.
– Мама, скажи, рядом с тобой есть другие призраки? – быстро спросила Рэйчел.
– В городе всегда многолюдно.
– Просто оглядись. Ты видела кого-нибудь из них раньше, когда следила за мной?
– Некоторые двигаются очень быстро, прямо со скоростью света. Один как раз промелькнул мимо. А что? Почему ты испугалась?
– Мне пора. Прости. Я люблю тебя. Позвоню на следующей неделе, обещаю.
Рэйчел выключила эктофон. Низкий гул затих не сразу.
С ледяной уверенностью она поняла, что призрак, которого заметила ее мать, – это дозорный из Летнего управления. Более того, она была почти уверена, кто его послал.
Рэйчел надеялась, что мать уже на обратном пути к Летнему дому и не увидит ее ярость.
Роджер Холлис жил в Челси, в небольшой холостяцкой квартире на втором этаже. Выдыхая пар на холоде, Рэйчел всмотрелась в темное окно, гадая, где сейчас Роджер – то ли у одной из любовниц, то ли та у него. Потом она услышала слабый кашель и улыбнулась.
Она несколько раз нажала на звонок и, не получив ответа, стала колотить по двери кулаком. В соседних квартирах зажегся свет, и наконец Роджер, щурясь, открыл дверь. Он выглядел растрепанным и был в одном халате.
– Рэйчел? Какого черта тебя принесло в такое время?
– Пришла вот выпить с тобой чая, Роджер. Ты что, не пригласишь меня войти?
Она протиснулась мимо него, в несколько прыжков поднялась по лестнице до его квартиры и включила свет. На фоне зеленых полосатых обоев в стиле ампир стояла старая и громоздкая мебель и довольно напыщенный бюст Нельсона у большого окна. В бледном электрическом свете квартира выглядела слишком тесной и довольно жалкой.
Из спальни выглянула стройная рыжеволосая девица лет двадцати, завернутая в простыню. Она не была похожа на Кэтлин, постоянную возлюбленную Роджера.
– Дорогой? В чем дело?
Роджер последовал за Рэйчел вверх по лестнице, крепче запахивая халат.
– Послушай, Рэйчел, так нельзя, ты не можешь вот так врываться…
– Твои дозорные влезли в мою частную жизнь, подслушивая мой разговор с матерью, так что я врываюсь в твою. Эй ты, – сказала она, мотнув головой в сторону девицы. – Выметайся. Государственное дело.
– Виола, не слушай ее, она сумасшедшая. Я от нее избавлюсь!
Рэйчел сложила руки на груди.
– Правда, Роджер? В конце концов, я ведь из плоти и крови. Но могу сказать по опыту, что куда сложнее выгнать из дома шпионов-призраков. Они хуже крыс.
Она снова повернулась к рыжей.
– Виола, да? Если ты не уберешься через две минуты, дорогуша, на тебя откроют дело за соблазнение ключевого сотрудника правительства, хотя мне и неприятно причислять Роджера к этой категории.
Она махнула перед носом девицы удостоверением Секретной службы.
Виола вытаращила глаза и побежала собирать одежду.
Роджер поспешно попрощался с Виолой в коридоре, но девушка убежала в слезах.
– Не нужно было так поступать, – сказал он.
Рэйчел изучала бюст Нельсона. Он выглядел как подлинная антикварная вещь.
– А я думаю, что нужно.
– Чего ты хочешь?
– Хочу знать, зачем ты подослал ко мне дозорных. Хочу знать, на какое Управление ты работаешь на самом деле. – Она села на диван. – А пока рассказываешь, я бы не отказалась от чая.
– У меня тоже есть к тебе вопросы, Рэйчел. – Роджер подавил кашель и скрестил руки на груди. – Что ты делала вечером в Сент-Олбансе? И что насчет встреч с Питером Блумом? И звонков Максу Шевалье?
В черепе Рэйчел громыхнула головная боль. Ей следовало быть осторожнее.
– Ты поверишь в то, что мы с Максом обсуждали уход и разведение гульдовых вьюрков? – спросила она.
– Боюсь, что нет.
– Он столько всего о них знает. Скажи, Роджер, на кого ты работаешь в Летнем управлении? Кто дал тебе доступ к дозорным?
Роджер изучил ее и прищурился.
– Саймондс, – объявил он. – Я знаю, что ты проводишь неофициальную операцию, Рэйчел. И хочу в ней участвовать.
– С какой стати я тебя приму?
– Потому что иначе я пойду к сэру Стюарту с тем, что у меня есть, и это покончит с твоей карьерой в Секретной службе.
– Саймондс, – сказала Рэйчел. – Ну просто отлично.
– В каком смысле?
– Крот – это Блум. Саймондс – его лучший друг и, вероятно, пытается его прикрыть. Или Саймондс тоже замешан. Откуда тебе знать, что на самом деле ты не работаешь на Советы?
– Это смешно.
– И как идут дела с поиском компромата на Блума?
– Боже, мне нужно выпить, – сказал Роджер.
Он открыл шкафчик на крохотной кухне и принес бутылку односолодового виски.