Выпалив столько на одном дыхании, дьяволенок сплюнул, будто подустал.
– Папа, можно сказать? – застенчиво спросил старший второй группы.
– Валяй, – зевнул дьяволенок. – Папа как раз устал говоривши. Папе сейчас косячок бы закумарить, да вот жаль – нету.
– Папа, а как они едят нас – сырыми? – продолжал старший.
– Способов поедать нас немало. Могут, например, зажарить в масле, приготовить на пару, потушить, нарезать кусочками, зажарить вымоченными в уксусе, закоптить. Способов много, но сырыми обычно не едят. Хотя и такое возможно. Говорят, один начальник по фамилии Шэнь съел-таки мальчика сырым, макая в импортный японский уксус.
Дети сбились еще ближе друг к другу, а самые трусливые тихонько захныкали.
– Дети, товарищи, – воодушевился дьяволенок, – именно поэтому вы должны делать так, как я говорю. В этот критический момент вы должны быстро повзрослеть. За одну ночь нужно стать могучими, настоящими мужчинами, никакого хныканья и соплей. Чтобы нас не съели, мы должны сплотиться в один несгибаемый, железный коллектив. Ежом должны стать, дикобразом. Дикобразов они досыта наелись, а наше мясо нежнее. Ежом с железными иглами надо стать, дикобразом со стальными, исколоть напрочь губы и языки этим чудовищам-людоедам! Пусть нажрутся, а потом мучаются от несварения!
– Но… но эти лампы… – заикаясь, произнес старший четвертой группы.
– Можешь не продолжать, я понял, что ты имеешь в виду, – отмахнулся дьяволенок. – Хочешь сказать, что раз они собираются съесть нас, зачем им понадобилось помещать нас в такое красивое место, верно?
Старший кивнул.
– Ладно, расскажу. Четырнадцать лет назад, еще ребенком, я слышал разговоры о том, что чиновники в Цзюго едят детей, и эти слухи постоянно обрастали подробностями, страшными и таинственными. Потом моя мать стала одного за другим рожать мальчиков – моих младших братьев, но они жили у нас лет до двух, а потом вдруг исчезали. Тут я и понял: моих братьев съели! И решил разоблачить это чудовищное злодеяние. Но ничего не вышло, потому что в то время у меня началась странная кожная болезнь: я весь покрылся чешуйками, из которых, чуть тронь, выделялся гной. Всех тошнило от одного моего вида, никому и в голову не приходило съесть меня, вот я и не проник в логово тигра[98]. Потом я начал воровать и в доме одного чиновника выпил бутылку вина с обезьянами на этикетке. Чешуйки стали отваливаться слоями, и чем больше их отваливалось, тем меньше я становился, пока не стал таким, как сейчас. С виду я ребенок, а ума палата. Тайное поедание людей должно быть раскрыто, и я буду вашим избавителем!
Дети слушали с серьезными лицами, а он продолжал:
– Хотите знать, зачем нас поместили в такое большое и красивое помещение? Им надо, чтобы мы были в хорошем настроении, иначе наше мясо станет кисловатым и жестким. Дети, товарищи, слушай мой приказ: разнести все, что здесь есть, в пух и прах!
И отковырнув от холма камень, дьяволенок швырнул его в сияющий красным светом настенный светильник. Силы ему, видно, было не занимать, потому что от летящего камня раскатилась прохладная волна. Попасть он не попал, камень ударился о стену и отскочил, чуть не разбив голову одному из детей. Подняв камень, дьяволенок прицелился, метнул еще раз, но опять промахнулся и разразился яростными ругательствами. Снова подобрав его, он напрягся всем телом. «Мать твою!..» Пущенный изо всех сил камень попал в цель, светильник разлетелся вдребезги. Посыпались осколки фарфора, а похожая на вилку нить накаливания мигнула красным и погасла.
Дети – маленькие марионетки – наблюдали за его действиями.
– Ну, крушите же! Чего стоите?!
Но дети уже позевывали:
– Папа, спать… Спать хочется…
Подскочив к ним, дьяволенок принялся лупить зевавших руками и ногами. Те, кому досталось, беззвучно хныкали, а один, похрабрее и покрепче, ударил в ответ, и на лице у дьяволенка выступила кровь. Тут уж он совсем разошелся и с такой яростью вцепился зубами мальчугану в ухо, что откусил половину.
В этот момент открылась дверь.
Вбежала няня в белоснежном халате. Ей с большим трудом удалось разнять дьяволенка и мальчика, который орал так, что, казалось, сейчас упадет без сознания. Ни слова не говоря, дьяволенок выплюнул изо рта кровь; глаза его сверкали зеленым блеском. Откушенное ухо подрагивало на полу. Заметив его и глянув в лицо дьяволенка, женщина побледнела, испуганно вскрикнула, повернулась и бросилась прочь – только ягодицы заходили под беспорядочный стук каблуков.
Дьяволенок снова забрался на иву из арматуры и выключил все лампы.
– Только сболтните чего, – негромко пригрозил он в наступившей темноте, – мигом ухо откушу!
Потом подошел к холму и водой из водопада сполоснул окровавленный рот.
За дверью послышался топот, – казалось, приближается множество людей. Дьяволенок схватил камень, которым расколотил светильник, и стал ждать, укрывшись за железякой-деревом.
Дверь распахнулась, и фигура в белом, прижавшись к стене, стала шарить по ней в поисках выключателя. Дьяволенок прицелился в верхнюю часть фигуры и метнул камень. Раздался жуткий вопль, фигура зашаталась, а ждавшие за дверью с криками и топотом разбежались. Маленькая нечисть швырнула в белую фигуру еще один камень, и та рухнула на пол.
Через некоторое время за дверью показались полосы яркого света, и в комнату ворвались несколько человек с электрическими фонариками в руках. Дьяволенок проворно скользнул в угол, лег на пол и закрыл глаза, притворившись спящим.
Вспыхнули светильники. Восемь здоровяков подняли няню, которая была серьезно ранена в голову, а также потерявшего сознание мальчика; их обоих вместе с ухом вынесли из комнаты. Потом стали выяснять, кто все это натворил.
Лежавший в углу дьяволенок похрапывал, будто во сне. Когда один из людей в белом поднял его за шкирку, он задергал руками и ногами, повизгивая, как жалкий котенок.
Расследование ни к чему не привело. Уставшим за день детям хотелось есть и пить, да еще и дьяволенок их замучил, так что к тому времени головы у них уже сонно клонились, они ничего не соображали, и среди общего похрапывания расследование пришлось прекратить.
Люди в белом потушили свет, заперли дверь и ушли. Во тьме раздался довольный смех дьяволенка.
Ранним утром, когда солнце еще не взошло и в комнате ничего было не разобрать, дьяволенок поднялся, вытащил из-за пазухи колокольчики и вовсю затряс ими. От яростного трезвона дети проснулись. Помочились, присев на корточки[99], а потом снова бухнулись спать под злобными взглядами «папы».
Выглянувшее солнце наполнило помещение красными бликами. Пробудившиеся дети, хныкая, сидели на полу. Им очень хотелось есть. От событий вчерашнего дня в головах почти ничего не осталось, начисто стерлись и все усилия дьяволенка установить свои порядки. На лице у него отразилась растерянность и разочарование: как говорится, не становится железо сталью.
Чтобы не допустить ошибки, мне как рассказчику остается лишь продолжить объективное повествование, стараясь не касаться того, что творилось в душах детей и самого дьяволенка. Буду описывать лишь их дела и речи, а мотивы поведения, смысл, скрытый в их словах, оставляю на суд уважаемых читателей. Вести рассказ не просто, потому что дьяволенок изо всех сил старается нарушить его цельность. Вот уж негодник так негодник. «Вообще-то мой рассказ близится к концу»[100].
Завтрак был обильным: маленькие пампушки из муки мелкого помола, молоко, хлеб, повидло, маринованные побеги бобов, кусочки редьки в кисло-сладком соусе, а также суп с яйцом и овощами.
Старик на раздаче старался вовсю. Раскладывал еду в тарелки, наливал и передавал детям чашки. Получая свою порцию, дьяволенок опустил голову и скорчил приятную мину, чтобы старик не обратил на него внимания, но тот пару раз специально смерил его взглядом.
Когда старик ушел, дьяволенок поднял голову и глаза у него засверкали:
– Товарищи дети, не ешьте ничего ни в коем случае. Они только и ждут, чтобы мы отъелись, а потом сожрут нас самих. Устраиваем голодовку. Чем тощее будете, тем позже умрете, а может, и вовсе в живых останетесь.
Дети в основном не реагировали на его подстрекательства, а возможно, и не понимали, о чем он говорит. Увидев еду и почуяв вкусные запахи, они уже ни на что больше не обращали внимания. Всей толпой они набросились на еду, запихивая ее в рот руками. Шум и гам стоял невероятный. Дьяволенок хотел было силой пресечь их дурацкое поведение, но вовремя остановился, заметив, что в помещение входит какой-то высоченный тип. Следя украдкой за ногами вошедшего, он схватил кружку с горячим молоком и с громким хлюпаньем отхлебнул.
Почувствовав, что верзила пристально смотрит на него с высоты своего роста, дьяволенок стал жадно прихлебывать молоко и жевать пампушки. Он нарочно перемазал все лицо и руки и издавал горлом булькающие звуки, старательно изображая охочего до еды дурачка.
– Вот ведь поросенок! – донеслись до него слова верзилы.
Толстые, похожие на колонны, ноги двинулись вперед, а дьяволенок, подняв голову, уперся взглядом в спину вошедшего. Из-под белой шапочки на вытянутой эллипсом голове выбивалось несколько прядей курчавых светлых волос. Верзила повернулся, и дьяволенок увидел румяное лицо и лоснящийся нос странной формы: он напоминал плод водяного ореха, смазанный свиным жиром.
– Ну что, дети, наелись? – хитро улыбнулся верзила.
Большинство наелись, а некоторые сказали, что нет.
– Дорогие дети, – объявил верзила, – слишком много за один присест съедать нельзя, иначе можно запросто пищеварение нарушить. А теперь у нас забавы, идет?
Моргая глазами, дети молчали. Он хлопнул себя по голове:
– Эх, что это я! Ведь вы еще маленькие, не понимаете, что такое забавы. Идем на улицу играть в «коршуна и цыплят», хорошо?