Гораздо сложнее отследить социальное происхождение камикадзэ. Те немногие авторы, которые так или иначе касались этого вопроса, отмечают довольно высокий процент представителей старых самурайских родов (к которым принадлежали, к примеру, авторы послевоенных мемуаров Кувахара Ясуо и мастер каратэ-до Одзава Осаму), среднего класса и «разночинной» интеллигенции. Но среди камикадзэ были представлены и крестьяне, и рабочий класс, и чиновники. Кроме того, первые вылеты проводили исключительно летчики-профессионалы, пусть и разного уровня подготовки. В дальнейшем стандартная тактика предусматривала использование малых групп самолетов, причем идеальным вариантом, за неимением возможности как следует прикрыть такие группы истребителями, считалось звено из трех-четырех камикадзэ плюс один истребитель сопровождения и один разведчик, который должен был доложить о результатах атаки. В таком случае истребитель-ведущий получал название «пастух», а ведомые им камикадзэ – «стадо» (без уничижительного оттенка, просто эти слова точно отображали функции и уровень летной практики одних и других). Поэтому даже на основании того немногочисленного материала, который есть в нашем распоряжении, мы можем осмелиться сделать вывод: гораздо более важными, нежели «объективный» социальный статус, были некие субъективные «факторы» – восприимчивость к пропаганде, приверженность японским традиционным ценностям (в том числе идеалам бусидо) и множество других.
Впрочем, все они действительно были важны при наличии такого непростого и довольно спорного момента, как добровольность вступления в ряды в камикадзэ. Мы не будем вдаваться в философские дискуссии на тему, может ли вообще наш выбор в этом мире быть по-настоящему добровольным. Условно сойдемся на том, что на него всегда что-то влияет и он всегда, так или иначе, на что-то влияет. Поэтому под «добровольностью» мы здесь будем понимать всего лишь отсутствие прямого властного или морального давления на выбор потенциальных камикадзэ прежде всего со стороны руководства – высшего, среднего и низшего его звена. По этому поводу высказывались самые разные мнения. Дело в том, что и в самом японском военном и политическом руководстве времен Второй мировой войны не было единого мнения по поводу «правильности» или «неправильности» применения камикадзэ. Причем споры велись и по поводу эффективности, и по поводу принципиальной допустимости тактики камикадзэ как таковой. Так, против предложения адмиралов Ониси и Угаки выступил отставной адмирал Судзуки Кантаро, считавший, что «боевой дух и подвиги пилотов-камикадзэ, естественно, вызывают восхищение. Но, со стратегической точки зрения, эта тактика – продукт пораженчества. Мудрый военачальник не будет прибегать к таким крайним мерам. Атаки камикадзэ проводились без всякой надежды на спасение. Это явное свидетельство страха перед неизбежным поражением, когда не видели никакого другого шанса изменить ход войны в нашу пользу». Противником камикадзэ на уровне среднего руководящего звена был, к примеру, капитан-лейтенант Тадаси Минобэ, командир подразделения ночных истребителей на Филиппинах, в результате переведенный служить в Японию и оставшийся верным своим убеждениям. Многие офицеры считали, что и покойный Ямамото не одобрил бы тактику камикадзэ, так как с большими сомнениями согласился на использование по сути самоубийственных мини-подлодок при нападении на Пёрл-Харбор (и то в данной ситуации, как оказалось, у экипажей этих крохотных двухместных субмарин был небольшой шанс спастись, на чем настаивал Ямамото перед разработкой операции). Так или иначе, уже первые результаты применения камикадзэ и сравнение их успехов с результатами боевой деятельности обычных подразделений переубедили многих скептиков и несколько охладили пыл критиков идеи создания «спецподразделений». Однако с самого начала терзаемые сомнениями Ониси и Угаки задумывали части камикадзэ как исключительно добровольческие. Судя по воспоминаниям пилотов времен Филиппинской кампании, у них действительно был выбор, который они делали совершенно самостоятельно. Дело в том, что в то время командование не перешло к сплошному использованию только камикадзэ в качестве единственно приемлемой формы воздушной и морской войны. Поэтому запись в камикадзэ всех или даже большинства летчиков совсем не требовалась. Боевой дух измученных большими потерями и часто неспособностью нанести серьезный урон врагу пилотов был высок, и желание стать камикадзэ изъявляли многие. Удивительно, но этот боевой дух оставался высоким невероятно (а по западным меркам – и вовсе аномально) долго – почти до самого конца войны. Даже приняв во внимание резкое снижение выпуска различной техники, в том числе самолетов в Японии в 1945 году, тот факт, что количество молодых людей, желающих стать камикадзэ, превышало наличный запас техники в 2–3 раза, говорит о многом. Практически ничто не подтверждает версию о прямом силовом давлении командования воздушными флотами, корпусами и отдельными кокутай (авиаподразделениями) на выбор пилотов. Существует, правда, мнение, что такое давление все же было, но в армейских частях (армия всегда считалась в Японии более авторитарной, нежели ее вечный союзник и одновременно соперник – Императорский флот). Нам это кажется более-менее вероятным относительно последних месяцев и недель войны (подтверждения этого – можно найти в мемуарах Кувахары Ясно) – в конце концов, сама идея силой «принужденных» к самоубийственным вылетам камикадзэ кажется довольно бредовой. То есть приказать солдату, летчику или моряку стать камикадзэ против его воли ни одно начальство никогда, в общем, не могло, не рискуя выпустить ситуацию из-под контроля. Даже в необычайно дисциплинированной, подчас невероятно авторитарной Императорской армии и тем более на флоте. Другое дело, если эти люди так или иначе уже были внутренне готовы к смерти. Нередко процедура выглядела так – все (или многие) пилоты того или иного соединения писали заявления о своем желании стать камикадзэ, причем особенно пылкие – собственной кровью, а руководство рассматривало их, отбирая подходящие, как ему казалось, кандидатуры для той или иной операции (в этом суть неоднозначных слов многих пилотов и моряков-самоубийц «меня назначили камикадзэ» или «меня выбрали быть камикадзэ»).
Возможно, имело место косвенной давление? Со стопроцентной уверенностью ответить на этот вопрос трудно. С одной стороны, мы могли бы подумать, что многие пилоты, воспитанные в японских традициях, просто не могли отказаться, когда их товарищи и друзья соглашались стать камикадзэ. Похоже, нередко так оно и было. Но есть и факты, свидетельствующие об обратном. Так, осенью 1944 года директор одного из учебных центров по подготовке экипажей торпедных катеров близ Симоносэки (откуда рукой подать до залива Данноура – места самого знаменитого в истории Японии коллективного самоубийства клана Тайра в 1185 году), собрав 400 курсантов, объявил о наборе в экипажи катеров-самоубийц и пловцов-самоубийц. Полдня курсанты входили в кабинет начальника и вели короткие беседы с глазу на глаз. Около 200 человек согласились участвовать в подобных атаках, примерно столько же отказались, причем к отказавшимся (по их же воспоминаниям) не применялись какие-либо карательные или прочие санкции. То же касается и летчиков. Мы знаем случаи, когда командиры подразделений (неслыханно для любой, тем более японской армии) просили своих подчиненных подумать 24 часа и вступить в ряды камикадзэ либо отказаться (хотя имели приказы о необходимости формирования таких подразделений). Складывается впечатление, что командование как высшего, так и среднего и даже низшего звена долго не могло определиться, как быть в подобной ситуации. Впрочем, несмотря на серьезные сомнения, которые они испытывали до самого конца боевых действий (вице-адмирал Ониси Такидзиро как-то бросил вскользь своему адъютанту: «Что касается меня, то, вероятно, и через сто лет не найдется никого, кто оправдал бы мои действия»), тактика камикадзэ стала реальностью, с которой надо было считаться всем по ту и эту сторону линии фронта. Наиболее взвешенной позицией относительно добровольности или недобровольности выбора камикадзэ нам представляются слова бывшего летчика-камикадзэ Нагацука, вынужденного вернуться после того, как он не нашел свою цель, и невероятно переживавшего по этому поводу: «Я, как свидетель, который пережил эту миссию, подтверждаю, что наше желание было в полном согласии с приказом, отданным высшим командованием. Очевидно, целые группы авиаторов являлись просить этого поручения вследствие срочных обстоятельств, и, с другой стороны, никто, кроме самих заинтересованных лиц, не может отдавать отчет в состоянии души… Добровольно или по принуждению – вопрос не в том. Я могу подтвердить, как уцелевший старый пилот-самоубийца, что все мои друзья были готовы принять добровольно приказ или просить этого поручения».
Японская официальная пропаганда отреагировала быстро. Смерть за родину и императора всегда подавалась ею как образец конца для каждого японца (то есть самурайский образ достойной смерти в XX веке был распространен на всю нацию – едва ли можно найти более блестящее подтверждение тезиса о том, что именно элита является ядром для кристаллизации современной нации). Не было для этой пропаганды новым и прославление добровольной смерти – история войны на Тихом океане знает немало безумных «банзай-атак» с целью не столько нанести вред врагу, сколько достойно погибгнуть в ситуациях, в которых западные солдаты сдавались в плен с сознанием честно выполненного долга (об изменении этого отношения в японской армии и флоте в XX веке можно прочитать, например, работу У. Книга). Новым, пожалуй, была лишь новая впечатляющая и завораживающая форма этой смерти – смертельное пике – и его относительная эффективность, вынуждавшая пропагандистскую машину гибнущей империи работать все активнее именно в этом направлении. Все камикадзэ без исключения начали заноситься в разряд гунсин – «военных богов» синто, посмертно же их повышали в звании на две ступени, многие посмертно награждались орденами «Золотого Сокола» и «Восходящего Солнца», их семьи пытались окружить максимально возможным в то нелегкое время вниманием (в большей степени это были почет и уважение, а не материальные блага, но нередко имели место и повышенные пенсии, улучшенные продуктовые пайки). Семьи уведо