Хотя сейчас, при свете дня, Аллан больше не боялся встречи с незнакомцем, он шел очень медленно и остановился, когда они приблизились к дальнему углу флигеля, за которым, очевидно, находилась входная дверь — если она была. Сегодня это место казалось таким пустынным и заброшенным, что Аллану трудно было даже представить себе, будто вчера вечером он видел здесь свет и кого-то, ходившего по комнате.
— Ну пошли...
Рука Лизы нетерпеливо прикоснулась к его плечу. Больше медлить было нельзя.
Как только они повернули за угол, Аллан действительно увидел дверь, которая была чуть приоткрыта. В щель они разглядели край ковра (или тряпичного половика?), покрывавшего красные (отполированные до блеска!) кирпичные плитки. Перед дверью, на небольшой утоптанной площадке среди моря травы (возможно, когда-то это был газон), стояла качалка, покрытая аккуратно сложенным потертым пледом. Немного дальше, там, где кончалась стена дома, они увидели ветхую деревянную пристройку — три стены под крышей из ржавой гофрированной жести. Внутри можно было увидеть самодельные полки и множество коробок и ящиков, которые стояли ровными рядами; на стенах в идеальном порядке висели всевозможные инструменты, свернутые витком канаты, приводные ремни, большие зубчатые колеса и другие детали машин. Здесь же лежала груда ржавого железа. Перед этой пристройкой спиной к ним стоял на коленях человек ичто-то сосредоточенно делал. Лиза сразу же узнала его и прикоснулась к руке Аллана.
Некоторое время они стояли и молча смотрели на эту совершенно неожиданную картину: аккуратно прибранный дворик, сарай для инструментов, качалка и озаренный солнцем старик, весь ушедший в свою работу. Внезапно какой-то необычный звук нарушил царившую здесь мирную тишину: щебет. Что-то вроде птичьего пения. Четыре долгих свистящих звука, а за ними — трель. Ни Лиза, ни Аллан никогда не слышали такого пения. Странного и в то же время пленительного. Незнакомец тоже услышал щебет, выпрямился, поднял голову, и тут Аллан почувствовал, что наступил решающий момент,— он сделал шаг вперед и откашлялся. Незнакомец повернул голову и пристально посмотрел на них. Его круглые очки держались на резинке, обвивавшей голову. Рубашка была до того изношена, до того выцвела от стирки и солнечных лучей, что теперь уже никто не мог бы определить, какого она была когда-то цвета. С некоторым трудом незнакомец поднялся на ноги и пошел навстречу Аллану и Лизе.
— Здравствуйте,— сказал Аллан, как бы стремясь защититься этим словом, когда хозяин дома подошел к ним совсем близко. Голос его дрогнул: он не без досады заметил, что почему-то волнуется.
— Добрый день.— Старик улыбнулся.— Итак, вы наконец нашли меня?
Лиза с Алланом пришли в еще большее изумление: значит, он знал о них! Из его слов можно было заключить, что он даже ждал их!
— Да, ведь это вы устроились в фургоне там, на Насыпи, верно? Они только кивнули в ответ.
Он подошел к ним почти вплотную. Говорил он дружелюбно, но медленно и немного хрипло, словно отвык разговаривать.
— Я видел твои водостоки,— обратился он к Аллану.— Пока не наступило лето и вечерние дожди дают немного воды, они могут пригодиться, но когда станет жарко, вся вода будет испаряться еще до того, как ты проснешься утром.
— Я хотел просто попробовать...— объяснил Аллан смущенно.— Пока не придумаю что-нибудь получше.
— Вам необходим колодец,— сказал незнакомец.— Другого выхода нет. Но не так-то просто найти место, где нужно рыть.
Казалось, он хотел еще что-то добавить, но потом раздумал.
— Обязательно выкопаю колодец,— сказал Аллан.
То, как незнакомец говорил с ними, настроило Аллана на оптимистический лад. У него явно был немалый опыт жизни в этих местах, и, по-видимому, он согласился принять их как друзей.
— Думаю, что выкопаешь, если у тебя есть время.
— У нас обоих есть время.
— Вот и хорошо.
Аллан решился наконец задать вопрос, хотя считал, что спрашивать первым имеет право незнакомец.
— Давно ты здесь живешь? Незнакомец задумался.
— Скоро будет одиннадцать лет. С тех пор как перестал работать.
Он погрузился в раздумья. Очевидно, долгие паузы были присуши его манере разговаривать.
— Я врач, В Свитуотере у меня была небольшая практика... Он снова задумался.
— Да, я должен представиться. Фишер. Доктор Антон Фишер. Называйте меня Док. Извините...— Он смущенно улыбнулся.— Я порой забываю об этих маленьких формальностях. Здесь так редко приходится встречаться с людьми...
— Аллан Юнг,— сказал Аллан, протягивая руку.— А это Лиза. Моя жена.
Они пожали друг другу руки, и это рукопожатие означало немного больше, чем просто долг вежливости.
В первый раз незнакомец посмотрел на Лизу, улыбнулся и кивнул. Она тоже улыбнулась и опустила глаза. Только что вымытые волосы, словно огненно-золотое облако, окружали ее голову.
— Сколько тебе лет? —спросил он мягко.— Ты ведь еще совсем молоденькая.
— Восемнадцать,— прошептала Лиза, приятно смущенная его вниманием.
— И у вас есть ребенок. Я видел с вами маленького мальчика. Несколько раз я видел вас, когда ходил на прогулку.
— Да, сейчас он спит. Он немного нездоров.
— Надо обладать крепким здоровьем, чтобы выдержать жизнь на Насыпи, особенно когда начнется жара. Берегитесь ран и царапин, да, да, и вы тоже. Здесь много всякой грязи. Даже с самым простым воспалением нельзя шутить. У вас не завелись насекомые?
— Н-нет. Думаю, что нет. Но у нас водятся крысы.
— Ну, с крысами можно научиться ладить. С ними надо считаться, как с соседями. Удивительно умные животные. Но потом появятся блохи, вот погодите...
Пока Фишер говорил, он все время смотрел на Лизу, и она застенчиво избегала его взгляда, ибо именно сейчас, когда она стояла так близко, что могла прикоснуться к нему рукой, она впервые поняла по-настоящему, что он старый, старый в том смысле, что умеет смотреть твердым спокойным взглядом, излучающим дружелюбие и тепло. Лизе казалось, что доктор Фишер — человек счастливый и хороший. Лиза редко встречала старых людей, она никого даже не могла вспомнить. Надо сказать, что на улицах Свитуотера не часто появлялись старые люди (куда они только деваются?).
— Такая юная,— хрипло бормотал он словно про себя,— такая юная и уже мама такого большого мальчика. Но я совсем забыл о своих обязанностях хозяина,— воскликнул он вдруг уже другим, очень сердечным тоном.— Прошу вас, входите и познакомьтесь с Мартой. Не угодно ли чашку чая?
Они были ошарашены. Лиза неуверенно хмыкнула. Они не привыкли к подобным оборотам речи, а о приглашении к чаю знали только из книг, которые читали еще в школе. Чай. Как это старомодно. А здесь, на Насыпи, это звучит просто дико. Чем-то это напоминает их поездку в Плежер-Коув: гонг, собирающий гостей к обеду, и страшноватые пушистые кошки, играющие в траве... И в том саду тоже было очень много зелени, невероятно много зелени.
Но доктор Фишер стоял уже у дверей. Несмотря на массивную фигуру он передвигался сравнительно легко: на ногах у него были кеды. Он крикнул в комнату:
— Марта, выходи, у нас гости! — Потом повернулся и объяснил немного смущенно: — Моя жена выходит довольно редко, она не совсем здорова.
Однако они не поняли, почему на его губах появилась при этом виноватая улыбка: ведь каждый может заболеть.
И вдруг они снова услышали щебет той самой птицы: три долгих свистящих звука и трель, отчетливо и неожиданно прозвучавшие за ветхим сараем.
— Зеленушка!—воскликнул Фишер, и лицо его просветлело.—Это зеленушка. Все думали, что они давно вымерли, истреблены. Что их убили ядовитые опрыскивания и отравленное зерно. Живые изгороди уничтожены, лес и подлесок вырублены до основания. Даже по официальным данным, у нас больше почти не осталось мелких пташек. Но в этом саду...— Он простер руки, как бы обнимая густые заросли.— Здесь они живут и здравствуют. Вот уже более двадцати лет здесь все растет без вмешательства человека. Мы почти вернулись к первозданной, «природной» растительности. И животным здесь стало хорошо, во всяком случае некоторым. Здесь живут белки, кроты, я видел кроликов, постепенно сюда возвращаются птицы. Вокруг нас все растет, растет на развалинах старого...
В дверях появилась сгорбленная пожилая женщина. Она шла с трудом, опираясь на палку. У нее было суровое лицо с глубокими морщинами и темные глаза. Волосы были зачесаны назад и заколоты на затылке. Женщина была худая и вся какая-то бесформенная, платье до полу висело на ней как мешок.
— Марта, у нас гости! — громко сказал Фишер.— Подойди и поздоровайся с Алланом и Лизой. Они живут в фургоне на Насыпи.
Прищурив глаза, женщина ответила:
— Конечно, если вы считаете, что Насыпь — подходящее место для молодых людей, то добро пожаловать. Уж я-то во всяком случае знаю, на вашем месте...
— Марта! — добродушно прервал ее Фишер.
— Я говорю то, что есть на самом деле,— заявила она упрямо.— Пусть никто не подумает, что я живу на этой мусорной куче, потому что она мне нравится!
Она смотрела на мужа до тех пор, пока тот не опустил глаза, беспомощно махнув рукой как бы в знак протеста и покорности.
— А теперь заходите, я приготовлю чай, если там хоть что-нибудь осталось,— сказала она воинственно, повернулась и исчезла за дверью.
— Она ужасно страдает от подагры,— объяснил доктор, когда они замешкались немного у порога, не зная, стоит ли принимать столь странное приглашение.— Она совсем потеряла чувство юмора и стала капризной, как девочка. Но теперь ей лучше. Случается, она лежит целый месяц, а то и по нескольку месяцев подряд.
Они сидели у доктора Фишера в его маленькой комнате с низким потолком, пили прозрачный безвкусный чай с сахаром и ели сладкое печенье. Разговор не клеился и в основном касался практических вопросов. Как прожить на Насыпи? Прожить, пользуясь только тем, что может дать сама Насыпь? Доктор сказал, что он продает металлолом, детал