Но теперь она была подготовлена, теперь знала, что это значит,— она через это прошла. И кроме того, они с Алланом во многих отношениях стали значительно ближе АРУГ APyryi чем были раньше. Даже теснота фургона как-то объединила их. Сама обстановка, в которой они очутились, требовала сотрудничества, создавала непосредственную зависимость каждого от общих усилий. И тем не менее Лиза чувствовала, что в каком-то смысле ее новая беременность касается прежде всего ее самой.
Она украдкой наблюдала за Алланом, когда он работал. Она видела, что он трудится не покладая рук несмотря на жару, чтобы обеспечить их всем необходимым. Аллан работал до изнеможения. Он похудел. Не так-то просто было здесь найти что-нибудь съедобное, когда все портилось за какие-нибудь несколько часов. Но хлеба у них было вдоволь, огромное количество твердого как камень хлеба, который можно было мочить и есть или молоть, а крошки печь на противне, как «пирожное». Кроме того, у них были консервы, шоколад и другие продукты, которые Аллан покупал на свое жалованье в лавке у Свитнесса. И еще у них были фрукты, главным образом побитые при перевозке апельсины, на которые Аллан однажды случайно наткнулся. Он выбрал наименее испорченные и притащил домой, весь мокрый от пота и липкого фруктового сока, окруженный огромным роем мух.
Случалось, что Лиза по целым дням не видела мужа, который уходил на разведку в отдаленные районы Насыпи; нередко он возвращался таким изнуренным, что тотчас же падал и засыпал мертвым сном. Решая все эти задачи, Аллан даже возмужал, стал как бы сгустком могучей энергии, которую отдавал всю без остатка на то, чтобы сделать жизнь жены и сына мало-мальски сносной; Лиза же редко отлучалась из дому, в основном занималась приготовлением пищи, убирала в фургоне и вокруг него (как и раньше, с этим у нее не очень ладилось) и приводила в относительный порядок одежду. Роль каждого из них в обществе, как и разница в радиусе действия, стала особенно заметна здесь, на Насыпи, и это ярко выраженное различие между их функциями и способностями (едва ли от Лизы было бы много пользы, даже если бы она пошла с Алланом на поиски еды или вещей, которые можно пустить в оборот, поскольку она не отличалась ни силой, ни выносливостью...), различие, которое еще более подчеркивалось ее нынешним состоянием, воздвигало непреодолимую стену между его жизнью и ее жизнью. Теперь стало так очевидно, что делает он и что делает она, за что отвечает он, а за что — она. Словом, за беременность и рождение детей ответственность целиком и полностью ложилась на нее... Поэтому Лиза почти инстинктивно маскировала свое состояние, стараясь не показать, что с ней происходит, а когда слабость и тошноту становилось невозможно скрыть, она жаловалась на жару и духоту.
Она до сих пор помнила огромный зал ожидания в Центральной больнице, где она лежала и долгие часы боролась со страхом и нарастающей болью, пока ей наконец не нашлось место в переполненном родильном отделении....
А потом продуваемая сквозняком тесная квартирка на Апрель авеню (когда бы ее мысли ни возвращались к Апрель авеню, ее неизменно пробирала дрожь, как при воспоминании о чем-то очень неприятном), худенькое болезненное тельце Боя, его постоянные простуды и воспаления уха, его блестящие, вечно молящие о чем-то глаза... Кстати, где он сейчас? Лиза не видела его с самого утра. По всей вероятности, бегает где-то по Насыпи, осматривая свое новое королевство. Бой, который еще совсем недавно был робким, плаксивым ребенком, боявшимся хотя бы на шаг отойти от маминой юбки, стал настоящим бродягой, скрытным и настороженным даже с ними, своими родителями. Правда, это ее нисколько не беспокоило, потому что теперь он был крепким, здоровым и сильным и все тело его покрылось коричневым загаром. Но как они ни бились, им не удалось вытянуть из него ни слова о том, что он делает целыми днями и куда ходит, заставить его поделиться с ними своими впечатлениями.
Лиза с удовольствием растянулась на покрытом пятнами матрасе, прикрыв глаза своей тонкой загорелой рукой с крошечными веснушками и золотисто-рыжим пушком.
Она совсем забыла о Бое, забыла, что всего минуту назад думала о нем, огорчалась из-за того, что он стал таким замкнутым. Забыла и вдруг ожившую в ее памяти Апрель авеню. Она всегда так легко и просто забывала. Правда, в такую жару нетрудно забыть обо всем на свете. Лиза закрыла глаза, вдыхая едкий запах дыма, плывшего по воздуху. И погрузилась в легкую, почти счастливую дремоту.
11
Бой стремглав бежал через горы мусора, скользил и падал, вскакивал и снова бежал, в глазах его застыл ужас, а из широко раскрытого для крика рта вырывалось лишь тяжелое дыхание и сдавленный визг. За ним быстро, хотя и тяжеловато, бежал высокий мужчина в черном пальто и больших сапогах; рука у него была вытянута вперед, словно он собирался схватить мальчика и... Человек побежал быстрее. Длиннополое пальто болталось как мешок на худом теле; другой рукой он что-то нащупывал под пальто.
Как раз в это мгновение на тропинке появился Аллан с двумя бочонками воды. Он увидел сына, за которым кто-то гнался, бросил бочонки на землю и побежал наперерез, но расстояние было слишком велико. Он это сразу понял. Человек в черном настигал Боя, оставалось каких-нибудь несколько шагов, вруке, которую он поднял высоко над- головой, ярко блеснул металл. Оружие! Нож? И когда Аллан увидел это, когда ощутил своими ногами, двигавшимися так медленно, своей задыхавшейся грудью, что не успеет добежать, он закричал. Закричал что было мочи. Бой услышал отца, услышал, повернул и бросился к нему; он летел словно на крыльях, казалось невероятным, что малыш, которому едва исполнилось пять лет, может бегать так быстро. Преследователь ка миг остановился, благодаря чему Бой выиграл десять — пятнадцать метров, но потом снова кинулся за мальчиком с поднятым ножом. Аллан бежал, даже не думая о том, как он одолеет рослого бандита, который к тому же был вооружен. Только бы успеть... Горло жгло как огнем, грудь разрывалась от одышки, в глазах потемнело, и сначала он даже не понял, что произошло, а произошло нечто такое, что совершенно изменило весь ход событий. Появился еще один человек, невысокий толстяк, который тоже бежал с невероятной быстротой. Он выскочил из-за высоченной кучи разломанных бетонных плит слева от тропы, по которой человек в черном пальто гнался за Боем. Было ясно, что он хочет отрезать преследователя от намеченной жертвы. Он прокричал что-то, несколько непонятных слов тоном приказа, но преследователь не обратил на них внимания. Потом они столкнулись. Одним броском толстяк захватил шею и плечи худощавого, и они рухнули на землю, вцепившись друг в друга, затем в руке толстяка появилась короткая клюшка; словно резиновая дубинка, она промелькнула в воздухе, худощавый издал короткий жалобный вопль и остался лежать, закрыв лицо руками, а толстяк сразу же поднялся и спокойными, уверенными движениями начал счищать с одежды пыль и землю, словно ничего особенного не произошло. Никто больше не думал о смертоносном оружии, обоюдоостром охотничьем ноже, валявшемся на земле в каких-нибудь нескольких шагах от них. Уяснив, что произошло, Аллан принялся успокаивать Боя, который все еще всхлипывал и дрожал. Аллан взял мальчика на руки, крепко прижал его к себе, в то же время внимательно следя за каждым движением незнакомцев, готовый в любой момент дать им отпор или убежать.
Толстяк поднял голову, посмотрел на Аллана и направился к нему. Он подходил медленно, как бы выжидая, мелкими шажками. На первый взгляд он был весьма тщательно одет: рубашка, галстук и жилетка под пиджаком, отутюженные брюки, ботинки, совсем недавно начищенные до блеска. Весь этот внешний лоск производил довольно нелепое впечатление здесь, на свалке, да еще в такую жару, и особенно если вспомнить, что всего минуту назад он припечатал к земле потенциального убийцу. Незнакомец остановился, не предпринимая никаких агрессивных или враждебных действий. У него было широкое бледное лицо с двойным подбородком и отвислыми щеками, покатый лоб и редкие, зачесанные назад волосы с глубокими залысинами на висках. Над верхней губой темнели усики. Незнакомца можно было принять за коммерсанта средней руки, но, присмотревшись повнимательнее, Аллан увидел, что одежда на нем старая и поношенная, хотя чистая и нерваная, а подошва на одном из тупоносых башмаков вот-вот отвалится. Но это были дорогие башмаки — Аллан это сразу подметил,— из настоящей кожи, и их нетрудно починить. Аллан совсем растерялся, тем не менее он тоже сделал несколько шагов навстречу, все еще прижимая к себе мальчика и не спуская глаз с незнакомца. В четырех-пяти метрах от него Аллан остановился. Он вдруг почувствовал, что расстояние между ними должно быть именно таким — не меньше и не больше. Остановись он немного дальше, незнакомец мог бы подумать, что Аллан боится. Подойди он ближе, это можно было бы принять за намеренную провокацию или излишнюю доверчивость, возможно, даже благодушие... Аллан почувствовал, как струйки холодного пота стекают по груди. У него дрожали колени. Он почувствовал слабость, однако понимал, что все еще должен быть начеку, хотя, судя по всему, никакая опасность в данный момент им с сыном уже не угрожала.
Человек, стоявший напротив Аллана, с самым невозмутимым видом сделал едва заметный поклон и сказал:
— Весьма сожалею.
Он тщательно взвешивал и правильно употреблял слова, однако интонация была какая-то необычная; всего два слова — и уже совершенно ясно, что он иностранец и говорит с акцентом.
— Я весьма сожалею о случившемся. Произошло недоразумение. Мой брат... — Он указал на второго незнакомца, который все еще лежал на земле и как раз в этот момент задвигался, пытаясь подняться.— Мой брат не всегда правильно понимает, что происходит Маленький мальчик пришел очень некстати...
Незнакомец выговаривал каждое слово четко, как преподаватель фонетики, но все равно не мог скрыть акцент.