Так Насыпь постепенно превратилась в городскую свалку, которой пользовались как частные лица, так и муниципальные учреждения. Тяжелые машины с железными контейнерами длинной вереницей шли на свалку, сбрасывали там тонны грязного, вонючего мусора и возвращались за новым грузом отходов, того самого шлака городской жизни, который приходится все время убирать, чтобы люди не задохнулись и не погибли в отбросах, вони и нечистотах.
Все пользовались Насыпью. Пользовались ею и частные лица, те, кто хотел избавиться от хлама, что скапливался на чердаке, в сарае или подвале, от испорченных и ненужных вещей, а также вещей изношенных, слишком старых, некрасивых, вышедших из моды или просто ставших менее полезными и употребимыми, чем в то время, когда их приобретали. Насыпь была темным отражением Свитуотера, его образа жизни, очищенного от шика и блеска, от лака и полировки, Здесь было все, что окружает человека и определяет его быт, все, но без самого человека. И здесь можно было найти все, что человеку нужно для жизни — жизни, которая по существу оказалась бы карикатурным отражением жизни в добропорядочном Свитуотере.
Однако отбросы и мусор Свитуотера занимали лишь около половины всей территории; она была очень обширна, и хотя насколько хватал глаз всюду высились горы камней и щебня, мусора и всевозможных отбросов, большая часть этого гигантского клина по-прежнему оставалась бесплодной и плоской, как тарелка, пустошью. Пройдя два-три километра на восток, подальше от муниципальных мусорных куч и помоек и грандиозного по замыслу, но так и не начавшегося строительства портовых сооружений, и продолжая двигаться параллельно берегу, вы могли бы заметить, что мусорные кучи становятся не такими внушительными и ландшафт постепенно приобретает характер все более интимный и искусственный: холмы, возвышенности и пригорки сложены из ставших ненужными личных вещей — из несбывшихся надежд, неудовлетворенного честолюбия, притворства, фальши и самообмана. Огромными грудами лежат здесь матрасы, заплесневелые покрывала и гардины, столы, кресла, диваны и мягкие гарнитуры, подушки, ковры и обитые плюшем пуфы, и все это медленно гниет в теплом и влажном воздухе побережья. Столы с ножками и без ножек, этажерки, зеркальные шкафы, банки для специй, разбитые табуретки, сломанные кровати, посуда, коробки с ножами, вилками и ложками, кухонные плиты, холодильники и радиоприемники, сотни разломанных телевизоров, ящики и коробки с книгами, детские игрушки, украшения и журналы, связки газет, картины в рамах, одежда... Сотни автомобильных кузовов спрессованы бульдозерами и свалены в гигантские груды, чудовищные нагромождения искореженного металла,— впрочем, эти меры, принятые городскими властями, чтобы куда-то девать брошенные машины, ничего не дали, поскольку все время появляются новые машины, которые ржавеют и после каждого осеннего дождя все глубже и глубже погружаются в мягкую землю. Между этими грудами металлического лома проложен целый лабиринт тропинок, дорожек, узких проходов и туннелей; два старых автобусных кузова с «навесом» между ними из дверной рамы и продырявленного куска железа образуют галерею, а шкаф с оторванной дверцей и выгоревший внутри перевернутый автофургон превратились в таинственные гроты; здесь легко заблудиться, хотя высота нагромождений всевозможного хлама редко превышает человеческий рост.
Постепенно ландшафт начинает выравниваться, все большее расстояние разделяет изуродованные кузова машин, груды разваливающейся мебели, перевернутые газовые плиты, болота из пропитанных сыростью связок газет и журналов. Отсюда уже видно море, вы находитесь недалеко от берега и ощущаете острый запах затхлой морской воды. Земля здесь неровная, каменистая, повсюду разбросаны консервные банки, бумага и всякий хлам, но мусорных куч больше нет; между камнями пробивается сухая трава, а порой и куст ухитряется вырасти на этой ядовитой глинистой почве. А если пройти еще дальше, вы окажетесь на заброшенном каменистом берегу, том самом берегу, который некогда был гордостью Свитуотера; здесь в надменном уединении располагались роскошные виллы с частными пляжами и пирсами для яхт; во время отлива из воды все еще выглядывают полусгнившие остатки причалов, вытянувшиеся в ряд, как на параде, трухлявые сваи, изъеденные солью и заросшие водорослями. Было время, когда жизнерадостные мужчины и женщины в разноцветных купальных костюмах, с зонтиками, транзисторами и прохладительными напитками загорали на этом берегу и купались в чистой, прозрачной воде. Но это было давным-давно. Теперь здесь не осталось ни одной виллы. Почти все снесли еще в те годы, когда проектировалась Автострада: это были старые, уже тогда чуть обветшалые строения былых времен; однако владельцам экспроприированных участков выплачивали колоссальную компенсацию; стране нужны дороги, да здравствует прогресс! Две-три сохранившиеся усадьбы были скоро покинуты, потому что никому не хотелось жить под Автострадой, которая угрожающе высилась на фоне неба.— гора, поднятая над землей, величественная железобетонная масса, откуда непрерывно, днем и ночью, слышится гул проносящихся машин; всепроникающий, разрушительный звук вгрызается в уши, затуманивает сознание и превращает жизнь в кромешный ад. Но эти дома тоже давным-давно развалились. В густом кустарнике — это все что осталось от некогда идиллических садов и парков,— до сих пор темнеют их руины: стены или просто груда камней, заросших субтропическими садовыми растениями, которые прекрасно себя чувствуют в диком состоянии и буйно разрастаются, образуя участки непроходимого, похожего на джунгли леса; их гибкие стебли и сочные зеленые листья быстро становятся бесцветно-серыми под слоем мелкой, как пудра, пыли, летящей с Автострады.
Здесь, на этой стороне Насыпи, скрытой горами хлама, но с выходом на берег моря, Аллан и решил обосноваться. При помощи легкого автокрана с бензозаправочной станции он притащил сюда свой слегка побитый и обшарпанный, но вполне исправный фургон. Мощная машине» сравнительно легко лавировала между мусорными кучами. Выбрав подходящее место между грудой старых автомобильных покрышек и сваленными в кучу ящиками (прекрасное топливо на случай, если будет холодно). Аллан отцепил автокран и вручную отбуксировал туда фургон. Этот фургон был как перст судьбы — Аллан принял наконец решение к которому шел очень давно. Он даже получил за труды пятьдесят крон1 Когда Янсон, хозяин бензоколонки, увидел, как владелец фургона сует ему в руку деньги, он даже сплюнул от негодования и пробурчал, что, видно, не такие уж сейчас тяжелые времена — не для всех, во всяком случае.
Янсон всегда завидовал Аллану, когда тот получал чаевые
3
Тяжелые времена.
Лиза сидела на чемодане и отдыхала. Положив ногу на ногу, она сняла туфлю на высоком каблуке и терла лодыжку: туфли были дешевые. Плохие туфли — в них очень больно ходить. Куплены на распродаже в обувном магазине. С тех пор прошло больше года. И все это время не было ни одной распродажи ни в том. ни в других магазинах. Достать обувь становилось все труднее. Да и денег на покупку не было: деньги у них водились редко, и они могли приобретать только самый дешевый, негодный хлам. Но теперь с этим покончено.
Солнце висело совсем низко над узкой полосой равнины по другую сторону бухты, вскипая красками в отравленном химией воздухе; там была Сарагосса. некогда болотистая равнина в дельте реки которую поглотили промышленные предприятия Свитуотера: фабрики и заводы на огромных сваях, на гигантских платформах из армированного бетона, кузницы благосостояния и богатства со всей своей грязью и шумом, вынесенные за черту города в непроходимые болота по ту сторону реки Вытянувшиеся рядами заводские грубы мерцали а вздрагивали в зеленовато-багровой вечерней мгле. Над многими из них вспыхивали, потрескивая, синеватые языки пламени, в которых сгорали ядовитые газы (чепуха - газы все равно вырывались наружу, отравляя воздух Свитуотера, вызывая болезни, а иногда и убивая) другие — остыли, они остыли уже много месяцев тому назад, а может быть и лет: переоборудование, режим экономии, сокращение капиталовложений... Экономическая конъюнктура становилась все хуже. Никто не был уверен в завтрашнем дне. Тяжелые времена...
Пока они отдыхали, Аллан раздумывал об этих самых тяжелых временах. О тяжелых временах говорили в народе, о них писали в газетах: «Тяжелые времена: грозит ли нам значительное снижение жизненного уровня?» Но Аллан этого не понимал. Не его взгляд, у людей было все, во всяком случае все самое необходимое. Правда, в последнее время полки магазинов уже не ломились от товаров, однако- и о нехватке говорить было преждевременно. А кроме того, государство обещало принять все меры, чтоб никто не испытывал ни в чем нужды. И все-таки люди жаловались на тяжелые времена.
Для Аллана это были добрые времена — пора надежд. Внезапно он увидел возможность что-то предпринять, почувствовал, что свободен сам распоряжаться своей судьбой. И пожалуй, перед ним открылись перспективы, которых раньше не было, именно благодаря этим самым тяжелым временам.
Во-первых, людям теперь по горло хватало собственных забот и они меньше в чужие дела, меньше интересовались, как их сограждане выполняют указы и постановления всесильного Государства, а ведь еще совсем недавно лозунгом дня было: «Закон и порядок». Кроме того, «борьба за существование», как об этом писали в нелегальных политических памфлетах, становилась все острее, все больше усилий и изворотливости приходилось употреблять, чтобы обеспечить себя, и в конечном счете каждый шел к цели своим путем. Все больше теряли смысл всевозможные условности и запреты, закоснелые формы вдруг обретали гибкость, и случалось даже, что люди помогали друг другу...
Во-вторых, теперь, когда правительство вынуждено было сокращать свои расходы, обнаружились лазейки в законах, составляющих основу правового государства, и многие законы, указы и постановления были настолько непосредственно связаны с повседневной жизнью людей, что обеспечить их выполнение можно было лишь с помощью мощного аппарата наблюдения, содержание которого в нынешней ситуации не представлялось возможным. Стражи закона не могли уследить за всем, приходилось выбирать, что важнее. И вполне естественно, что в первую, очередь их интересовали наиболее опасные нарушения закона, организованная преступность, крупные аферы, финансовые махинации, открытая спекуляция — все, что особенно процветает в подобные времена, подрывая устои государства всеобщего благосостояния. Ни на что другое сил не оставалось, власти были вынуждены смотреть сквозь пальцы на то, как многие граждане решают свои проблемы, прибегая к способам, выходящим далеко за границы законности.