сь и спотыкаясь на мокром асфальте. Секунды было достаточно, и он уже знал, кто это, и бежал по асфальту сквозь дождь и ветер к этому силуэту, к этому голосу, который его интуиция давно узнала. Аллан добежал до нее в то мгновение, когда она пошатнулась и чуть не упала, он подхватил ее и поставил на ноги. — Мэри!
Она была одного с ним роста, нет, выше его. Аллан со страхом смотрел на ее изуродованное лицо.
— Мэри, Мэри, что случилось?
— Привет, Аллан...
Хотя голос ее звучал чуть слышно, ей все-таки удалось изобразить на разбитых губах слабую улыбку.
— Я думала, никогда тебя не найду...
— Но что с тобой случилось?
Аллан изо всех сил сжимал ее плечи. Мэри дрожала всем телом. Она была босая, одежда на ней промокла, из ран и царапин сочилась кровь, губы распухли, на лбу была большая ссадина, один глаз заплыл и налился кровью. Аллан беспомощно повторил:
— Что с тобой случилось?
— А, ничего особенного, Аллан. Ничего особенного...
Ей еще раз удалось изобразить подобие улыбки, но глаза ее затуманились, дрожь сотрясала тело. Казалось, она вот-вот потеряет сознание.
— Пойдем,— сказал Аллан и повел ее к помещению станции.
— Эти свиньи избили меня и забрали деньги,— сказала Мэри Даямонд.
Она умылась, но лицо ее было опухшим, а дрожь время от времени сотрясала тело; съежившись и завернувшись в плед, она сидела на единственном стуле, предназначенном для клиентов.
— Кто же это?
— Ну конечно-полиция, кто же еще?
— Полиция?
— Да, по-ли-ция,— передразнила она его.
Силы понемногу возвращались к ней, глаза заблестели, и она уже говорила четко и ясно несмотря на разбитые губы.
— Полицейские свиньи. Они все время лезут в наш женский промысел. Не любят свободных художников вроде меня...
Наконец Аллан сообразил:
— Так, значит, ты...
— Ну конечно! — И снова в голосе ее прозвучала обычная ирония.— Я «промышляю» на Автостраде. Надо думать, для тебя это не новость? Или это известие тебя как громом поразило?
Ее сарказм был способом самозащиты и поэтому не обижал так, как мог бы обидеть. Для Аллана это было лишь свидетельством того, что он ей не безразличен, и теперь, несмотря на весь драматизм этой неожиданной встречи, он даже испытывал какую-то своеобразную, хотя и неуместную радость, потому что находился с ней рядом и видел ее полные ноги, которые она поджала под себя, сидя за столом, где лежало несколько замусоленных журналов для автолюбителей и еще стояла пепельница, набитая окурками Янсона и пробками от бутылок.
— Нет, что ты... Наступило молчание.
Аллан чувствовал, что Мэри несправедлива к нему. Его ведь не касалось, что она делает, чтобы не умереть с голоду. А кроме того, у него не было ни малейшего предубеждения против проституток.
— А как же Смайли?..— спросил Аллан, хотя заранее знал, что она ответит. Возможно, он задал этот вопрос лишь затем, чтобы она продолжала рассказывать о себе. Ему это нравилось, даже как-то возбуждало — не то, что она «промышляла», а то, как она раскрывалась перед ним. Он сознавал, что испытывает необычайно сильное влечение к этой крупной темнокожей женщине, а ведь его собственная жена отвергает его...
— Смайли...— Она снова выжала из себя улыбку.— Бедняга Смайли — это мой импресарио, мой высокий покровитель. Мое утешение и мое бремя. Он подобрал меня в сточной канаве — как он сам любит повторять — и отправил на Автостраду. Поверь мне, это было повышение, шаг вперед по служебной лестнице; во всяком случае, это лучше, чем шататься по темным переулкам и кабакам Северо-Западной зоны или перед фабриками Сарагоссы, где ребята заживо гниют от той дряни, которой дышат в цехах, и им необходимо немного встряхнуться... Мы живем со Смайли лет пять. Иногда лучше, иногда хуже, но в общем живем...
Она осторожно провела пальцами по опухоли под глазом, которая все багровела и становилась похожей на сырое мясо.
— Право же, работать на Автостраде не так уж плохо, как многие думают. Автомобильных клиентов больше не интересует доброе старое «хождение вокруг да около»; любовная игра стародедовским способом для них чересчур утомительна и отнимает слишком много времени. Большинство предпочитает теперь так называемый «гоночный массаж»... Как и бедняга Смайли...
Аллан расхохотался. Ее откровенность приводила его в восторг. А круглые колени гипнотизировали... Мэри Даямонд тоже улыбалась, хотя явно была в полном изнеможении после того, что с ней произошло...
— Скажи, у тебя есть кофе? — спросила она,
— Кофе? Да... конечно!
У него была одна пачка, пачка кофезаменителя, которую он купил и которую сейчас придется вскрыть. Это значит, что на следующей неделе у них будет меньше кофе, чем обычно, подумал Аллан. Но он уже принял решение. Он давно не помнил, чтобы у него было такое приподнятое, почти радостное настроение, а все только потому, что здесь сидела Мэри Даямонд и волновала его своими круглыми коленками и волосатыми ногами.
— У меня есть лишь кофезаменитель,— оказал Аллан, наливая в две кружки дымящийся горячий напиток. Он сварил его на электрической плитке, которую нашел на складе. Ее кружку он поставил на стол рядом с пепельницей.
— Ничего, сойдет,— ответила она снисходительно.— Когда привыкнешь к кофе из коры, листьев и печеной ореховой скорлупы, можно попробовать и кофезаменитель. В Палисадене чаще всего пьют именно такой кофе...
Она сунула руку под плед и вытащила плоскую бутылку.
— Посмотри,— сказала она.— Это немного подкрепит нас. Полицейские свиньи не нашли ее.
Мэри налила по хорошей порции в обе кружки.
— Кава. Ничего другого теперь не достать. Иногда в качестве платы я беру бутылку. Бедняге Смайли завтра придется обойтись без выпивки... Твое здоровье.
Она выпила и даже охнула, когда крепкая жидкость обожгла ее кровоточащие губы, потом проглотила и закашлялась, отхаркиваясь, сплевывая на пол и прикрывая рот рукой.
— Черт возьми! —выругалась она, задыхаясь, между двумя приступами кашля.— Не иначе как проклятые фараоны отбили мне все внутренности...
Приступ прошел. Она жадно ловила ртом воздух.
— Впрочем, мне еще везло... это я первый раз попала к ним в лапы. Я знаю девушек, которые после такой обработки на всю жизнь остались калеками. А некоторые вообще отправились на тот свет...
— А что произошло?
— Они ехали в машине, в частной машине, разумеется, без надписи «полиция», и остановились на обочине, где я стояла. Когда я увидела, что это фараоны, сматывать удочки было уже поздно. Один из них вышел из машины и потребовал, чтобы я показала ему свидетельство. Пока я делала вид, что ищу его, ко мне подошли двое других, схватили и затащили в машину. Я отбивалась, как могла, но толку было мало. Все-таки их было трое. По-моему, одного я все же слегка разукрасила...— Она улыбнулась кривой, жалкой улыбкой и сделала еще глоток из чашки.— Мы поехали в гору.— Она кивнула в сторону Эббот Хилл.— Двое набросились на меня, а один держал. Вернее, один держал, один бил, а один пытался изнасиловать, но у него ничего не вышло, и он тоже принялся меня избивать. А потом я потеряла сознание. Когда машина остановилась, я пришла в себя и услышала, как они спорят, что делать со мной. Кончилось тем, что они меня просто выбросили из машины. Забрали мою сумочку. И еще я потеряла туфли, чудесные туфли...
Впервые за весь вечер похоже было, что она вот-вот расплачется. Рот у нее дрожал, она тяжело и прерывисто дышала.
— Самое скверное было потом. Когда я немного пришла в себя и стала понимать, где нахожусь, я спустилась по дороге вниз к домам, которые стояли немного поодаль. Я думала, мне кто-нибудь поможет, но сколько я ни стучалась, никто не захотел мне открыть. А те, что открывали, гнали меня прочь, а некоторые даже грозились вызвать полицию... Я понимала, что нахожусь где-то на горе, но где именно, не знала. Я просила их сказать, где я и как достать такси, но они захлопывали двери перед моим носом и кричали, чтобы я катилась к чертовой матери. У одного было два огромных пса, и он пригрозил, что натравит их на меня, если я не уберусь подобру-поздорову. Это было так страшно...— И она разрыдалась, опустив голову на руки, а слезы катились на плед в бирюзовую и лиловую полоску.
— На складе есть матрас,— сказал Аллан.
Прошло некоторое время. Мэри Даямонд успокоилась, Аллан налил ей в кружку еще кофе. У него сложилось впечатление, что она уже полностью пришла в себя.
— И несколько одеял,— добавил он.— Если хочешь, можешь лечь и заснуть.
Он даже не взвешивал все «за» и «против». Он был совершенно уверен, более чем уверен: она останется у него ночевать.
— Хорошо, Аллан. Спасибо.
Иначе и быть не могло. Он всегда знал, что когда-нибудь это произойдет, хотя и не хотел себе в этом признаваться; он все время как бы кружил вокруг нее, постепенно сужая круги, с тех пор как в то самое первое утро вдруг увидел ее в воде. Если раньше его связывала элементарная осторожность, если он боялся обнаружить свои чувства, чтобы не создавать на Насыпи для Смайли и Лизы двусмысленной ситуации, то теперь все сомнения были позади. Теперь он просто сидел и восторгался ее огромной притягательной силой, ее вызывающей, почти животной женственностью, хотя ее избили и она, казалось, была при последнем издыхании. Нет, она непременно останется у него.
И, словно она в этот момент подумала, о том же самом, у нее вдруг вырвалось:
— Послушай, я ужасно рада, что нашла тебя. Просто не представляю, что бы я сейчас делала, если бы не пришла сюда. Наверное, валялась бы где-нибудь в канаве, пока бы не подохла. Когда я увидела, что нахожусь на Эббот-Хилл-роуд, у меня появилась слабая надежда. Лиза говорила, что ты где-то здесь работаешь. Господи, но как долго я шла...
Они выпили кофе и почти полбутылки кавы. Ссадины на ее лице были кроваво-красные, один глаз совсем заплыл, тем не менее она уже успела оправиться от шока после столкновения с полицией.