Для Аллана Юнга переселение на городскую свалку — не стихийный акт отчаяния, а пролог к самоутверждению и возрождению своей личности. Здесь, на свалке, он, подобно Робинзону, пытается начать новую жизнь, руководствуясь житейской мудростью, приобретенной после долгих мытарств героями вольтеровского «Кандида»: «Будем работать без рассуждений...— это единственное средство сделать жизнь сносной». Вскоре он встречает таких же, как он сам, добровольных и вынужденных изгоев: деклассированных рабочих-эмигрантов, бывших интеллигентов и прочие «человеческие отбросы» современной «западной цивилизации» — людей, потерпевших жизненное крушение. Постепенно из них складывается микроскопическая община «новых дикарей», зиждущаяся на взаимопонимании, терпимости друг, к другу и элементарной солидарности. Совместными усилиями они стараются превратить свое убежище в «островок спасения» от тлетворного влияния выродившейся цивилизации. И их усилия вознаграждаются: сквозь истерзанную землю пробивается свежая поросль растений, становится чище вода в бухте, появляются первые животные, а в искалеченных душах пробуждается человечность, ибо жизнь каждого приобретает значение для остальных. Свою с таким трудом и ценой огромных лишений обретенную независимость и свободу этим робинзонам конца XX века приходится отстаивать не от традиционных кровожадных каннибалов и пиратов, а от посягательств полицейских и чиновников, намеренных обратить их вновь в жалких иждивенцев «государства всеобщего благосостояния», этого, если верить официальной пропаганде, «лучшего из возможных миров».
Эта весьма далекая от идиллии робинзонада на протяжении романа контрастирует с прогрессирующим упадком и разложением «потребительского общества», воплощенного в Свитуотере, мегалополисе с восемью миллионами порабощенных им жителей. От кратковременного периода, когда он слыл «образцом экономического процветания, социального благополучия и политической стабильности», остались разве лишь воспоминания да назойливые и лицемерные казенные лозунги. Ныне Свитуотер олицетворяет собой не только страшное экологическое бедствие, но и социальное зло во всех его обнаженных и скрытых проявлениях: анархия производства, о которой свидетельствуют остановившиеся предприятия, рельсы, нигде не начинающиеся и никуда не ведущие, сама свалка на месте некогда проектировавшихся новых портовых сооружений и верфей, неукротимая инфляция, обесценивающая не одни лишь деньги, но поистине все вокруг — человеческий труд и человеческие отношения, социальные идеалы и социальное обеспечение. На всем давно и бесповоротно лежит печать упадка и опустошения; в городе процветают черный рынок, проституция и воровство. А попытки городских властей спасти положение выливаются лишь в дополнительную удушающую бюрократию и регламентацию жизни, в притеснение на каждом шагу. «Общество потребления» превратилось в гигантскую мышеловку для своих обывателей, которым оно вместо обещанного материального благополучия может предоставить лишь синтетическую пищу, да и то по скудным нормам, а вместо счастья—столь же синтетические радости.
В изображении Свитуотера Фалдбаккен поднимается до уровня блестящей социальной сатиры, пользуясь при этом предельно лаконичными и выразительными художественными средствами. Каким сарказмом веет, например, от самого названия города— Свитуотер, что в переводе с английского означает «сладкая (или пресная) вода» —« ведь из водотфоводных кранов скупой струйкой льется какая-то химическая жидкость, более зловонная и опасная для здоровья, чем мутная вода в колодце на свалке. С какой зловещей иронией вспоминает Аллан наставления своего отца: «Будь архитектором или врачом! Вся наша цивилизация основана на новых домах и больных людях», когда он, сам архитектор, встречает на свалке врача Антона Фишера, подвергнутого остракизму только за излишнюю гуманность. Постепенно с точки зрения условий для жизни под виртуозным пером норвежского писателя Свитуотер и городская свалка неумолимо меняются местами.
Литературный талант, как известно, представляет собой сложный и неповторимый в каждом отдельном случае сплав эмоциональных и рациональных моментов познания и отражения действительности. Среди его многочисленных слагаемых исключительно важная роль принадлежит творческому обобщению, художественной проницательности и дару предвосхищения. Напомним, что роман «Страна заката» был опубликован в 1974 г., следовательно, написан не только за несколько лет до катастрофы на «Экофи-ске», о которой шла речь выше, но и до экономического кризиса 1974—1975 гг.,"потряс-шего до основания мировую капиталистическую систему. Разразившийся в конце 1973 г. энергетический кризис был воспринят в Норвегии без особой тревоги, ибо в многократном повышении цен на нефть там, в отличие от остальных стран Запада, усматривали отнюдь не экономический ущерб, а скорее прямую выгоду. Лишь несколько лет спустя стало очевидным, что экономические расчеты, которыми обольщались норвежские предприниматели и правительство, покоились на шатком основании. Добыча нефти обогащала главным образом иностранные корпорации, самим же норвежцам приносила не столько нефтедоллары, сколько новые долги — государственные, акционерные и личные. И тогда фантастическое сочинение о вымышленной стране и отдаленном будущем, каким поначалу воспринимался многими читателями роман Фалдбаккена, стало обретать вполне зримые черты, реально осязаемые острые грани.
Хотя страна, описанная Фалдбаккеном, если подходить к ней со строго географическими и политическими критериями, является литературным вымыслом, она вместе с тем определенно представляет собой художественное обобщение многих типичных черт современного антагонистического государства, рассматриваемого в его исторической перспективе. «Страна заката» как бы органически сочетает в себе социальные пороки, проявляющиеся с наибольшей силой в разных капиталистических странах.
«Роман о будущем, в котором мы живем» — так выразительно и лаконично охарактеризовала произведение Фалдбаккена норвежская газета «Дагбладет». Разумеется, загрязнение окружающей среды, тем более в Норвегии, еще очень далеко от того, каким оно описано в романе. Но разве не напоминает его реальное положение, сложившееся во многих промышленных центрах Западной Европы, Соединенных Штатов и Японии, о чем с возрастающей тревогой пишут ученые и общественные деятели?
Тема кризиса больших городов, особенно в США (также убедительно освещенная в романе), буквально не сходит со страниц западной прессы, и первым в списке тех, кому уготована участь Свитуотера, значится Нью-Йорк, отчаянно балансирующий на грани финансового банкротства. А за ним уже выстроилась длинная очередь других центров «западной цивилизации» — Кливленд, Чикаго, Лос-Анджелес, Неаполь, Токио...—■городские власти которых бессильны справиться с загрязнением окружающей среды, с экономическим упадком и социальным маразмом, с организованной преступностью, наркоманией и прочими пороками капиталистической урбанизации.
Еще два десятилетия тому назад образы Аллана Юнга и других изгоев, описанных Фалдбаккеном, могли рассматриваться как нетипичные для «западной цивилизации». Но вслед за живописными хиппи, появившимися в США в середине 60-х годов, пресловутое «государство всеобщего бтагосостояния» исторгает из своих недр все новые волны самых разнообразных «неприкаянных», которых порождает индивидуальный протест против социальной действительности, а также массовая, порой даже катастрофическая безработица среди молодежи. По данным западных социологов, в одной лишь Западной Европе ныне насчитывается несколько сот тысяч так называемых «аутсайдеров», похожих и непохожих на Аллана Юнга,— они ищут спасения от «потребительского общества» в создании всякого рода эгалитарных коммун, патриархальных общин, натуральных хозяйств, в экзотичных религиозных сектах либо просто превращаются в отчаявшихся, разочарованных в жизни бродяг.
Все это придает роману Фалдбаккена с каждым годом возрастающую социальную актуальность. В подтверждение достаточно сослаться хотя бы на то обстоятельство, что согласно проведенным на Западе опросам общественного мнения накануне 1980 г. большинство опрошенных было убеждено, что их дети будут жить хуже, чем жили родители, а также выражало нескрываемую тревогу насчет будущего, которое ожидает их самих.
Творчество Фалдбаккена продолжает демократические и гуманистические традиции норвежской литературы XIX—XX веков, благодаря которым она приобрела общечеловеческое значение и обогатила мировую культуру непреходящими художественными ценностями. Гражданский пафос Генрика Ибсена в утверждении идеалов справедливости и эмансипации личности, стремление к гармоничному слиянию с природой, присущее Бьёрнстьерне Бьёрнсону, озабоченность судьбой простого человека и поиски смысла жизни в лучших произведениях Кнута Гамсуна, отстаивание новых социальных ценностей и идея исторической преемственности поколений у Сигрид Унсет — все эти мотивы оригинально преломляются и в романе Фалдбаккена.
«Страна заката» дает некоторые основания говорить об увлечении автора утопическими идеями, популярными среди «новых левых». Дело, разумеется, не в том, что главные персонажи романа — типичные представители тех самых «периферийных социальных слоев» современного капиталистического общества, с которыми Герберт Маркузе и прочие мелкобуржуазные идеологи движения «новых левых» связывали свои надежды на радикальное переустройство «западной цивилизации». Фалдбаккен, несомненно, талантливо и правдиво изобразил противоречивые идеалы, мотивы поведения и образ мыслей этих «аутсайдеров», их анархический протест против всякой власти, разочарование в политике и идеологии, технофобию и антиинтеллектуализм, преклонение перед первобытностью и склонность идти на поводу у чувств. Конечно, несправедливо было бы упрекать автора за сочувствие к своим героям, ибо они на самом деле заслуживают и нашего сочувствия. Но нельзя обойти молчанием, что в «Стране заката» Фалдбаккену, к сожалению, не удалось убедительно опровергнуть весь этот мелкобуржуазный псевдорадикальный синдром, а тем более противопоставить ему реалистическую альтернативу. Естественно, мы не собираемся отождествлять идейные позиции автора с мыслями и поступками его героев: норвежский писатель отнюдь не разделяет взгляды мятущихся мелкобуржуазных радикалов; напротив, он их развенчивает. Внимательный читатель убедился в этом уже по содержанию прочитанного им романа.