Ник обнаружил, что лучше всего коротать время, разбирая и классифицируя все воспоминания, которые он успел накопить за жизнь и после нее. Хотя некоторые ключевые моменты и ускользнули от него, земное существование его закончилась сравнительно недавно, и он мог вспомнить достаточно много. Мальчик попытался расставить по алфавиту все песни, которые ему когда-либо довелось слышать, и спел каждую. Закончив с песнями, Ник стал вспоминать кинофильмы и попытался заново просмотреть каждый из них в уме. Пищи для размышлений вокруг не было, он мог оглядывать критическим оком только самого себя, и, занявшись этим, Ник пришел к выводу, что провел слишком много времени, понапрасну волнуясь и сетуя на судьбу. Если когда-нибудь удастся освободиться из бочки, думал Ник, я буду совершенно иным человеком, потому что в мире нет ничего страшнее, чем заточение в замкнутом пространстве. Пожалуй, даже провалиться к самому центру Земли и то приятней.
Выходит, они оба — Ник и Лиф — сильно изменились за время заточения: Лиф впал в странное душевное состояние, близкое к нирване, а Ник стал сильным и бесстрашным.
Ник ощутил возню вокруг бочки, когда матросы с корабля Макгилла вынесли ее из логова Шамана. Он не имел ни малейшего понятия о том, куда и зачем его несут, но сам факт того, что вокруг что-то происходит, Ник счел добрым знаком. Он принялся считать секунды, ожидая каких-нибудь событий.
Когда Ник дошел до числа шестьдесят одна тысяча двести пятьдесят девять, бочка зашаталась, а потом с нее сняли крышку. Подручные Макгилла выдернули гвозди из трех бочек сразу. Ник тут же поднялся и приготовился поблагодарить своего спасителя. Перед глазами кроме соленой жижи и темноты давно уже ничего не было, и зрение не сразу адаптировалось к яркому свету. Наконец он увидел, что его окружают незнакомые ребята. Слева стояла еще одна бочка, в глубине которой кто-то находился, не понимая, видимо, что крышки больше нет. Справа из третьей бочки поднялась неясная фигура. Оказалось, что это мальчик. Выпрямившись, он тут же начал кричать и, видимо, останавливаться не собирался. Ник поначалу удивился силе его легких — голос у него был едва ли тише тревожной сирены, но потом вспомнил, что у парня, по сути, и легкие-то отсутствовали, а значит, и нужды останавливаться, чтобы набрать в них новую порцию воздуха, тоже больше не было. Он мог кричать без остановки, до самого конца света. Возможно, именно это он и намеревался сделать. Парень явно превратился в уксус, сидя в бочке.
— Уберите крикуна к чертовой матери! — произнес гнусавый голос.
Окружавшие бочки дети подняли крикливого мальчика под локти и куда-то понесли. Не обращая на них ни малейшего внимания, он продолжал завывать, как паровоз. Бедняга, подумал Ник. Такое и со мной могло произойти.
Но с ним ничего не случилось. Ник облегченно подумал о том, что время, проведенное им в соленом чистилище, не смогло его сломать. Он моргнул, чтобы сфокусировать зрение, потом еще раз; глаза понемногу привыкли, и Ник обрел возможность изучить место, в которое он волею судьбы попал. Он находился на палубе корабля, усеянной какими-то крошками. Его окружали матросы, все они были детьми, такими же, как и он сам. Они стояли по обе стороны от уродливого трона, на котором сидело существо, которое иначе как чудовище описать было невозможно.
Лиф так и не понял, что с его бочки сняли крышку. Он вообще мало что понимал. До него донесся чей-то крик, но Лифу показалось, что кричат где-то далеко. Не в его вселенной. Крики не особенно его интересовали. Он жил вне пространства и времени. Он был ничем и всем одновременно. Это было прекрасно. А потом, когда кто-то вдруг схватил его за полосы и заставил выпрямиться, Лиф обнаружил, что оплот бесконечного мира и благоденствия, который он нашел в себе, остался с ним. Сошел ли он с ума или сделался «вещью в себе» — на этот счет мнения могут быть разными.
— Кто ты? — спросил раздражительный хриплый голос. — Что ты умеешь? Чем можешь быть мне полезен?
Сознание Лифа сконцентрировалось на поисках ответа на первый вопрос.
— Его зовут Лиф, — ответил кто-то за него.
Голос показался мальчику знакомым. Он припомнил, что голос принадлежит кому-то по имени Ник. И воспоминания вернулись к нему. Он вспомнил, как ушел из леса, как проводил время у аппарата с видеоигрой, как попал в бочку.
К нему кто-то подошел. Вернее, что-то подошло. Нечто. Один глаз у существа был размером с грейпфрут, в глазном яблоке можно было отчетливо видеть крупные, раздувшиеся вены. Второй глаз был обычного размера, но вывалился из глазницы.
— Этот мне не нравится! — сказало чудовище. — Он похож на недоделанный гипсовый слепок.
— Мне кажется, он забыл, как выглядит, — сказал парень, у которого была слишком маленькая голова.
Чудовище подняло трехпалую руку, похожую на клешню и указало на Лифа.
— Приказываю вспомнить, как ты выглядишь!
— Оставь его в покое! — крикнул Ник.
— Приказываю вспомнить!
Лиф начал подозревать, что знает, кто перед ним. Он помнил, что его нужно бояться, но ему не было страшно.
Существо приблизилось к Лифу. Когда оно открыло рот, из него вывалился язык, кончавшийся тремя щупальцами, как у осьминога.
— Я приказываю тебе вспомнить, как ты выглядишь, или ты отправишься за борт!
Лиф улыбнулся с видом полнейшего благодушия.
— Хорошо.
Закрыв глаза, он обшарил укромные уголки памяти и нашел в ней картинку, изображавшую его собственное лицо. Как только это произошло, он и сам почувствовал, как меняются его черты. Открыв глаза, Лиф знал, что снова стал собой, ну, или кем-то очень похожим.
Существо поглядело на него своим огромным глазом и одобрительно фыркнуло.
— Нормально, — сказало оно.
Ник, стоя по пояс в бочке, внимательно следил за чудовищем, готовясь напасть на него, если понадобится. Вдруг в голову ему пришла мысль, которая чуть не разрушила приобретенное им во время заключения присутствие духа.
— Ты… Ты… Макгилл?
Существо захохотало и заковыляло по палубе в сторону бочки, в которой сидел Ник. Под его покрытыми мхом ногами потрескивали крошки.
— Да, это так, — сказало существо, приблизившись. — Ты слышал обо мне! Скажи мне, что ты знаешь.
Почуяв исходящее от чудовища зловоние, Ник поморщился.
— Я слышал, что ты сидел на цепи у дома дьявола, а потом перегрыз цепь и убежал.
Похоже, Ник сказал не то, что Макгилл хотел услышать. Тот заревел и пнул бочку так сильно, что она закачалась. Часть рассола вылилась на палубу.
— Что? Цепная собака? Кто это сказал? Да я их самих на цепь посажу!
— Да просто парень один, — сообщил Ник, стараясь не смотреть на Лифа. — Но если ты не собака, тогда кто ты?
Макгилл ткнул Ника в грудь острой клешней.
— Я твой король и капитан. Теперь ты принадлежишь мне.
Нику это не понравилось.
— Так мы теперь рабы?
— Союзники, — поправил его парень с маленькой головой.
Макгилл приказал матросам обыскать их карманы, но ничего ценного в них не нашлось. Макгилл поднял клешню и указал на люк.
— Отведите их вниз! — приказал он толпе союзников. — Узнайте, что они умеют, и заставьте их это делать.
Одним глазом Макгилл следил за тем, как уводят Ника и Лифа, в то время как его второй глаз смотрел на Сморчка. Когда двое новичков исчезли в люке, Макгилл снова махнул клешней.
— Открывай следующую.
Сморчок выполнил приказ. Следующая бочка оказалась пустой. Открыли еще одну, потом все остальные. В них, кроме рассола, ничего не оказалось.
— Непонятно, — сказал Сморчок. — Шаман сказал, что во всех бочках кто-то сидит.
— Он соврал, — фыркнул Макгилл, уходя в капитанскую каюту, расположенную прямо позади трона.
Четырнадцать бочек, и только три человека. Макгилла такой результат не удовлетворял. Впрочем, такое случилось не впервые. Если бы Макгилл получал десять центов каждый раз, когда надеялся взять кого-нибудь в плен, он был бы сказочно богатым чудовищем.
Подумав о монетах, Макгилл подошел к несгораемому шкафу. Тот был встроен в стену и закрывался массивной стальной дверью. Только Макгилл знал комбинацию, открывавшую кодовый замок. Ему пришлось потратить год, чтобы подобрать ее, но в итоге он получил доступ к сейфу.
Повернув массивное колесо, он услышал знакомый скрежет замка. Положив клешню на рычаг, Макгилл открыл дверь.
Внутри стояло ведро, наполненное монетами. Все они были такими истертыми, что разглядеть их номинал или хотя бы понять, в какой стране они были отчеканены, не было никакой возможности. Монеты Макгилл отнимал у врагов и союзников, без разбора, а кто не был его союзником — был врагом. Всем было известно, что деньги в Стране затерянных душ особой ценности не представляли, но Макгилл тем не менее хранил их.
— Если они не имеют ценности, зачем ты прячешь их в сейф? — спросил его однажды Сморчок.
Макгилл не удостоил его ответом, а у Сморчка хватило ума не переспрашивать. Проще всего было объяснить это тем, что Макгилл хранил все, что ему принадлежало… Но на самом деле правильней было бы сказать, что монеты попадали в Страну затерянных душ чаще других предметов, а раз так, они представляли для Макгилла особый интерес.
В сейфе, помимо ведра с монетами, хранился еще один предмет. Это была узкая полоска бумаги, шириной около сантиметра и длиной сантиметров пять. На клочке бумаги была напечатана следующая фраза: «Жизнь храбреца стоит тысячи трусливых душ».
Макгилл читал и перечитывал эту фразу, чтобы не забыть, зачем он периодически сходит с командой на берег и нападает на поселения призраков. Закончив читать, он неизменно возвращал бумажку в сейф, пряча ее за ведром с монетами. Мало кто знал об этом, но Макгилл занимался грабежом и похищением затерянных душ не только ради удовлетворения своего безумного эго — у него была и более важная задача.
Ник еще не вполне осознал, где он находится, возвращение к жизни после смерти далось ему нелегко. Он чуть не упал, споткнувшись о порог, уходя с ярко освещенной палубы и углубляясь в сеть мрачных, узких коридоров в трюме корабля. Союзники Макгилла подталкивали его и Лифа вперед, а возле стен стояли другие члены команды, тупо глядя на новичков. Лиф махал и улыбался им, словно герой, возвращающийся из опасного похода. Это раздражало Ника.