— Возьми двух матросов и шлюпку, — сказал ему Макгилл, объяснив суть миссии. — Отправитесь на берег ночью, когда другие члены команды будут сидеть внизу. Никому ничего не рассказывай, а когда найдешь то, что мне нужно, отправляйся в Рокавей Пойнт. «Морская королева» будет стоять там, пока вы не вернетесь.
Молотилка почтительно поклонился и ушел. Ему было приятно получить такое важное задание.
Макгилл откинулся на спинку трона и глубоко задумался, по обыкновению теребя когтями драгоценные камни, которыми были украшены ручки кресла. Если экспедиция Молотилки увенчается успехом, вскоре он узнает, обманула его Элли или нет.
Во второй части книги «Все, что говорит Мэри, — неправда» Элли Отверженная пишет о вечности: «Возможно, Мэри и изобрела понятие “отблески жизни”, но это не значит, что она хоть сколько-нибудь разбирается в душах тех, о ком пытается заботиться. Может, есть какая-то причина того, что мы здесь, но, возможно, ее и нет. Очень может быть, что все мы здесь по чистой случайности, хотя, возможно, есть какой-то план, разработанный силами, постичь логику которых нам, простым смертным, просто невозможно. Я лишь могу указать на то, что исходящее от нас сияние не угасает со временем. В этом есть какой-то непостижимый смысл. Мне кажется, мы должны задавать себе подобные вопросы и искать ответы на них, а не катиться покорно по накатанной колее».
Глава двадцать перваяПаутина
Ник продолжал висеть вверх ногами в колокольной камере, размышляя о своем отношении к жизни, и окончательно уверился в том, что пришла пора сбросить все оковы. Слишком долго я был послушным орудием в чужих руках, думал он. Будучи живым, Ник считал, что следует прислушиваться к мнениям друзей и придерживаться существующих тенденций. Он никогда не решался пойти наперекор всему и сделать что-то в точности так, как ему хотелось. Когда он попал в Страну, рядом оказалась Элли, и Ник последовал за ней, потому что она обладала пробивной силой. Она была человеком действия, умела выбирать цели и составлять планы. Но планы не всегда верны, думал Ник. Пока он сидел в бочке, его взгляд на вещи претерпел кардинальные изменения. Находясь в заточении, он был не в силах что-нибудь предпринять, и ему приходилось лишь покорно ожидать освобождения, которое могло прийти только со стороны. Ничего более неприятного, чем ощущение собственного безволия и одиночества, Нику переживать не приходилось. Не владеть своей судьбой — что может быть хуже? Прошло совсем мало времени, и вот в какое положение я вновь попал, рассуждал Ник, вишу, как кусок говядины, подвешенный к потолку, и жду, пока кто-нибудь придет мне на помощь.
Многие из тех, кто висел рядом с Ником, дошли до состояния безусловного принятия случившегося с ними. Лиф, находящийся во власти странного шока, напоминавшего посттравматический синдром, был для Ника примером того, что может произойти с ним самим. Он мог, так же как Лиф, однажды оставить все надежды и превратиться в пассивное существо, безропотный овощ, уныло висящий вне пространства и времени и готовый к любому повороту призрачной судьбы. Эти мысли пугали Ника, он постоянно находился начеку и постепенно понял, что единственный способ положить конец тревожному ожиданию — действовать.
— Я найду способ отсюда выбраться, — говорил он соседям, когда у них было настроение слушать.
— Ой, да заткнись ты, — проворчал бойскаут. — Это никому не интересно.
Кое-кто из висящих рядом лениво согласился со своим лидером.
— Вечно вы, новички, жалуетесь все, жалуетесь… — сказал кто-то из висевших в середине отсека.
Вероятно, голос принадлежал мальчику, подвешенному за ноги так давно, что в его душе угасла последняя надежда.
— Да я не жалуюсь, — заявил Ник, внезапно почувствовавший, что действительно не испытывает желания бесцельно ныть. — Я собираюсь что-нибудь сделать для своего спасения.
Сказав это, он согнул спину и принялся размахивать руками, чтобы раскачать себя, как маятник.
Лиф смотрел на него и безоблачно улыбался.
— Ой, как здорово, — сказал он, присоединяясь к Нику.
Вскоре им удалось достаточно сильно раскачаться. При каждом взмахе «маятника» они бились о соседей, которые были очень недовольны, так как толчки выводили их из приятного забытья.
Стали раздаваться негодующие возгласы и требования прекратить суматоху. Стены отсека отражали крики и визг детей, стало шумно. Но Ник не желал ничего слышать.
Он не мог долететь до двери — не хватало длины веревки, а если бы даже мог, она была заперта на замок, так что смысла в этом особого не было. Кроме того, ему мешали висевшие повсюду дети: их тела не позволяли раскачаться достаточно сильно. Ник случайно зацепился за локти Лифа, когда тот пролетал мимо, и они закружились, словно в танце, их веревки переплелись. Постепенно они оказались прижатыми друг к другу, как партнеры в страстном танго.
Бойскаут засмеялся.
— Отличный способ выбраться! — сказал он. — Теперь так и будете висеть!
Веревки так плотно переплелись, что распутать их было невозможно, но зато Лиф и Ник оказались теперь ближе к потолку, чем раньше. Ближе к потолку…
В голове Ника сверкнула шальная мысль. Она была такая удачная и удивительно здравая, что соскочила с его испачканных шоколадом губ прежде, чем он сам успел понять, о чем она.
— Макраме, — сказал он.
— В смысле? — не понял Лиф.
Однажды, давным-давно, когда Ник пришел из школы домой, слишком усталый, чтобы заняться чем-нибудь полезным, бабушка дала ему бечевку и научила плести узоры. Этот вид плетения, макраме, Ник и вспомнил. Тогда он сделал кашпо для цветочного горшка, в котором в гостиной, наверное, до сих пор висит горшок с большим паучником.
— Лиф! — воскликнул он. — Закрутись вокруг меня еще сильнее.
Не дожидаясь, пока приятель ответит, Ник схватил его и начал закручивать вокруг себя, снова и снова, пока сопротивление веревок не выросло до такой степени, что они начали раскручиваться, как будто висели на резинке. Но прежде чем их веревки разъединились, Ник крикнул Лифу: «Делай, как я!»
Он протянул руки и схватил парня, висевшего рядом.
— Эй! — жалобно вскрикнул тот.
Ник проигнорировал его недовольство и сдвинул тело мальчика так, чтобы его веревка сплелась с теми, на которых висели Ник и Лиф. Лиф схватил соседа и сделал то же самое. Окружавшие их дети что-то жалобно бурчали, заметив суматоху. Но то, что задумал Ник, не было беспорядочным барахтаньем — у него явно был какой-то замысел. Соседи поняли: это что-то новое.
— Что это вы там делаете? — спросил висевший под самым потолком бойскаут требовательным голосом.
— Слушайте все! — прервал его Ник. — Хватайте соседей и запутывайте веревки, как у нас. Старайтесь закрутиться как можно сильнее!
— Зачем? — спросил бойскаут.
Ник попытался объяснить свою мысль понятным языком. Парень наверху был бойскаутом, значит, точно должен был знать о том, что пришло Нику в голову.
— Делали когда-нибудь спусковой шнур в лагере? — спросил Ник. — Ну, или, знаешь, когда из лески плетут, такие косички получаются, очень прочные?
— Э-э… да.
— Сначала делаешь пучок из лески, очень длинные куски для него нарезаешь, правильно? Но потом, когда косичка готова, она короткая получается.
— А-а-а… — ответил бойскаут, который, похоже, начал понимать, чего хочет Ник.
— Если мы сплетем все веревки в косичку, то поднимемся высоко над полом, может, даже до решетки достанем…
— И свалим отсюда! — выпалил бойскаут, закончив за Ника фразу.
— Не хочу я запутываться, — сказал кто-то, висевший далеко от Ника, плаксивым голосом.
— Заткнись, — осадил его бойскаут сверху. — Я думаю, это сработает. Делайте, как сказал этот парень. Запутывайте веревки!
Приказ неформального лидера оказал магическое воздействие — все начали запутывать веревки. Действо напоминало фрагмент современного балета — дети кружились, словно в танце, приближаясь и отдаляясь, брали друг друга за руки, качались, тянулись друг к другу. Веревки сплетались, и, чем больше ребят оказывалось внутри клубка, тем больше он отдалялся от пола.
Всего лишь за какой-нибудь час все веревки были спутаны, и гроздь детей поднялась над полом по меньшей мере на четыре метра. Спутанные веревки мало напоминали спусковой шнур, да и на кашпо не были похожи. Больше всего образовавшаяся мешанина из веревок напоминала плохо сплетенную косу, а дети, часть из которых находилась внутри ее, были похожи на мух, попавших в паутину, сплетенную огромным безумным пауком. С того места, где висел Ник, было видно решетку, до нее оставалось не более трех метров. Если бы его ноги не были опутаны веревкой, он бы поднялся по косе и протиснулся между прутьев. Если бы в отсеке были крысы, подумал он, они могли бы перегрызть веревку.
Он посмотрел на соседей. Никого из тех, кто раньше висел рядом с ним, Ник не увидел. Его окружали новые лица. Все болтали; те, кто еще помнил свое имя, знакомились.
Совместное действо пробудило жизнь в тех, кто пассивно ждал годами. Даже крикун, который хранил молчание с того дня, когда Элли запретила ему кричать, радостно болтал с соседями. И все же, хоть коса и стала для ребят развлечением, освободиться никому пока не удалось.
Нику нужно было снова подумать — создавшаяся ситуация требовала нового плана. И вдруг, сквозь шум и гам до него донеслись слова: «Сколько времени?»
Вглядевшись, сквозь паутину веревок Ник различил лицо мальчика, одетого в пижаму, которого все называли Рыбой-молотом. Вдруг в голову ему снова пришла светлая мысль, и Ник поразился, насколько покорны и безвольны были висящие годами в колокольной камере дети. Ведь это так просто, нужно было лишь на минуту отвлечься от поглотившей их рутины существования. Но ведь он и сам уже давно вышел из бочки и немало здесь провисел, верно? И тоже, как они, ничего не мог придумать. Конец веревки, на котором он висел, был очень короток, но Ник схватился за него и по