Если слова ты мои разгадал, то вот ключ тебе к тайне богатства! Каждому то предлагай, за что он охотно заплатит! И не путай!
Буслай скоморошничал много часов подряд. Наконец, он свалился под скамью, и заснул.
- В битвах и на пирах он незаменим, - вздохнул один из новгородцев, - но вот бездеятельность его томит!
- Зато в трудный час, будь уверен, выручит всегда! – заметил другой.
- Дерется отважно! – подтвердил видавший виды берсерк.
Олег пошел к Садко. Но Садко не очень-то желал с ним разговаривать.
- Скоро Родная Сторона! – провозгласил он.
Облака впереди вновь алели розовым, там Запад сливался с Востоком, и утренняя заря перемигивалась с вечерней.
- Хорошо на Родине! – детина – новгородец сорвал с себя шапку, вдохнул грудью свежий воздух.
- Не для всех! – одернул его Садко, - скоро швартуемся, Шалого будем ссаживать.
- Это как? – переспросил Олег, - Почему ссаживать?
- Да ведь конец Роду он. Потомства после себя не оставил. Роды такие на выселках дальних живут. Там скучно, убого. Туман, всюду гниль, всюду ветхость, разруха. Бродят без толку, тоскуют, скучают. Там нет смеха, веселья. То же и с Аленкой его. Жаль, но в Небесной России места им нет.
- Доннерветтер! – берсерк утер пальцем соплю, прослезился.
- Да вы что? Они тысячу лет друг друга искали, а вы их – на выселки?
Корабль уже правил к низенькой пристани. Камыш, полусгнившие мостки, какие-то грязно одетые люди.
- Так, причалили. Кто Шалому скажет? Надо бы как-то не в лоб, потактичней, помягче.
- Эх, жаль Васька спит, он бы мигом сказал, - сокрушился Садко, - ладно, попробую я.
- Вы что, дебилы? Он же ваш товарищ!- Олег негодовал. Конечно, Шалый часто доставал его своими выходками, но он спасал ему жизнь, и он был с ним в самые трудные годы. И вот так, просто, сбросить его в этот приют безутешных душ?
- А мы что? Мы ж не живые! – оправдывались новгородцы.
- О, я! Их бин гайст! – закивал головою берсерк.
- Мы сами духи, ему мы не можем помочь, - галдели ватажники.
На шум обернулись Шалый с Аленушкой, они еще не понимали, к чему эта остановка. Шалый нежно посмотрел на любимую, потом вновь вгляделся, ища глазами Олега.
- Ребята, только быстро, я-то не дух! Что надо делать? – спросил Олег.
- Ты? Садко хлопнул себя ладонью по лбу. Точно! Нет, ты и вправду согласен?
- Согласен, конечно! – Олег решил не мерять дружбу порциями. Все – или ничего!
- Буслая будите! – крикнул Садко, - Отваливай в море отсюда! Он согласился!
К ним протолкался Буслай. Он сел на скамью, и стал быстро царапать гвоздем по большому куску бересты:
- Олег. По кличке «Вещий», Фамилия Москаев… Согласен, при свидетелях ватаги новгородской…
- И меня! – вставил берсерк.
- И Ганса Датского, взять ответственность за появление в человеческом мире духа по кличке Шалый, с правом наделением оного духа именем и своей фамилией…. Повторное рождение духа прервет его связь с предшествующими рождениями во всем, кроме заветного желания вновь встретится со своей суженой Аленушкой. Писал Васька Буслай на борту «Лебедя», Русское море.
Олег взглянул на Шалого – тот был бледнее мела.
- Не трусь, - уговаривал его Садко, - все будет, как в сказке! Аленушка, не плачь, теперь не на век расстаетесь!
Влюбленные обнялись еще раз, Алена посмотрела Шалому в глаза:
- Я ничего не боюсь!
- А я… ладно, трусом я никогда не был. Готов!
- Прыгай! – просто сказал Шалому Садко.
Шалый сделал шаг, и исчез в облаках.
- Миша! – вскрикнула Алена, прижимая руки к глазам.
- Не хнычь! – Садко взял Аленушку за локоть., - раз, два, три, четыре, пошла!
- Прощайте! – Алена шагнула вслед за Шалым.
- Ну вот, с разницей в пять лет, нормально будет! – обрадовался Буслай.
Только тут до Олега стало доходить, на что он подписался.
- Ребята, Василий, Садко, Ганс, было безумно интересно с вами общаться, но я должен немедленно проснуться!
Сознание включилось, как лампочка. Олег лежал на спине, Настя прижалась, положив голову ему на руку. Олег поцеловал спящую Настю. Она сразу проснулась.
- Ты что?
- Так, сон приснился, - сказал Олег.
- Про что?
- Плохо помню, какой-то длинный был сон. Будто…
- Мне тоже! – призналась Настя, - будто у нашего доктора Владимира Ивановича родится дочь, и ее назовут Аленушкой.
- Так у него сын! – ляпнул Олег.
- Ничего, значит, и дочка будет, - улыбнулась Настя, - а теперь ты договаривай, что приснилось тебе, мой нежный хитрец?
- Если у нас родится мальчик, назовем его Миша? – попросил Олег.
- Мурр! - Настя, прогнулась, прижалась к нему, заглянула в лицо, – ты и вправду, хитрец!
Однажды Настя столкнулась в коридоре с доктором Софьей Владимировной:
- Привет, Настена! Говорят, твой Олег снова у нас в больнице? И не в качестве пациента, что удивительно!
- Точно, я его в восстановительный центр устроила массажистом, - призналась Настя.
- Не жалеешь ты мужика! – пошутила доктор, - как он, справляется?
- Говорит, что нравится! Ответственность не велика, работа не нервная. Нагрузка конечно, есть, но мышцы подросли, справляется. Главное, ему ритм работы подходит. Он сейчас к спокойствию тянется.
- А ты, я гляжу, тоже к спокойствию тянешься? – Софья Владимировна придирчиво взглянула на Настю в профиль.
Та вспыхнула, смутилась:
- Ага, пятнадцать недель уже.
- Настенька, поздравляю! – Софья Владимировна перешла на шепот, - ты у нас такая умница, такая молодчина!
- Спасибо, только не говорите пока никому, - попросила Настя.
На этом вторая часть книги закончена, и судьба главного героя, кажется, определилась. Так что теперь самое время познакомиться и с другими персонажами, которые сделают повествование более сложным, но не менее интересным.
Часть третья
Психотехника экстрима
2009 год, начало лета, Алушта.
Музыка через наушники ноутбука.
С детства моей любимой певицей была Мирей Матье. Я был поражен ее искренностью, чистотой ее голоса, и с восторгом слушал ее песни, хоть толком и не понимал перевода. Потом много лет я не слышал ее, а недавно купил двойной диск, распечатал тексты на французском и русском, и слушаю, одновременно читая перевод и оригинал. Теперь, когда я понимаю, о чем она поет, ее песни нравятся мне еще больше.
Она поет о влюбленной женщине, которая имеет право на выбор, на ошибки, на все, что ей хочется. И она поет о женщине, имеющей право на идеальную любовь.
Я слушаю Мирей, и вспоминаю тех достойных и благородных женщин, с которыми сталкивался, работая в медицине. Сестры и врачи, с высшим образованием, без высшего образования – их объединяет внутреннее благородство. Я горжусь, что работал с ними, принимал из их рук инструменты, просто разговаривал. Мирей поет, и я вижу их спокойные сосредоточенные лица, вспоминаю их реакции в критические моменты, когда их мастерство спасало жизни. И бесконечную нудную рутину, без которой не обойтись. Их редко хвалили, слишком редко.
Мирей поет, что не сожалеет ни о чем. Я тоже ни о чем не жалею.
Глава 19
Доктор Владимир Демьянов осваивает иглоукалывание. Немного картинок из жизни анестезиолога. Экстрим как образ жизни.
1992 год
Москва
А теперь наш рассказ пойдет о человеке, изначально связанным с этой историей.
Одним из первых, кто встретил в 103 больнице больного Москаева, был медбрат Вова. С тех пор прошло некоторое количество времени, и он стал врачом, доктором в отделении анестезиологии и реанимации. И он тоже попал в жернова этой тяжелой работы.
Владимир Демьянов закончил ординатуру в 103 больнице, успел поработать и в реанимации, и в анестезиологии, но уже думал, где он будет работать в дальнейшем. За годы учебы в институте он перепробовал около десятка мест, но так до конца и не определился.
Вложив накопленные деньги в платный курс по иглоукалыванию, он получил дополнительную специальность врача-рефлексотерапевта, изменившую ход его жизни.
Две вещи в медицине были ему интересны. Анестезиология и иглоукалывание. Анестезиология затягивала своим экстримом, балансированием на грани невозможного. Древнее искусство иглоукалывания-прижигания, по-китайски Чжень-цзю, удивляло простотой методов воздействия, и сложностью стратегического подхода к лечению.
Он осваивал иглоукалывание еще в советское время, когда все работы шли в переводе с французского и немецкого языков, и никто из рефлексотераевтов не владел даже азами китайского, не имел связи с китайской традицией. Но практические навыки были заложены так хорошо, как и не снилось западным теоретикам...
1992 год
- Вова, в приемном почечную колику привезли, живо дуй туда, поставишь иголки, оставишь запись в журнале! – Папа, в миру Иванов Григорий Валерьевич, бросил трубку на рычажки телефона местной линии.
Вова схватил пробирку с замоченными в спирте иголками, двинул из отделения в приемник. Лифт работал, но он по старой привычке промчался шесть этажей по лестнице, распугивая персонал отделений с более спокойным стилем работы.
В приемной его встретил старый знакомый – заведующий урологией Николай Николаевич Токарев, он меланхолически писал что-то в истории болезни, немного морщась от жалобных стонов больного.
- Что, опять обезболивающие кончились? – шепнул Вова.
- Угу! – Токарев меланхолично кивнул, покончил с записями в истории болезни, и перевел свой взгляд на больного.