{217}. /.../
Насчет Киева Агеев{218} соврал, но Одесса, кажется, действительно в руках Петлюры. Вообще дело плохо! Заняты Белая Церковь, Корсунь, Винница, Черкассы, Александровск. Киев не сегодня-завтра очутится в кольце. А с севера вот-вот нагрянут красные. По крайней мере, сегодня есть сообщение о занятии ими Глухова. Хуже всего, что на Украине закипает анархия. Снова выплыли Махно, Маруська Никифорова{219} и другие герои, обладающие «достоинствами великими, но которым на земле одна награда — виселица». В Мелитополе земская управа постановила пригласить Добрармию. Принимая во внимание, что Мелитопольская управа, конечно, эс-эрская (еще от Временного правительства), сие означает: здорово, очевидно, могут залить сала за шкуру. В Крыму низвергают Сулькевича. Ну, этого Махмуда Турецкого не жалко! Низвергают его оригинально: губернская управа уведомила соответствующим отношением за номером, что она больше его не слушается. Сулькевич предлагает «октропровать конституцию», но тщетно: неизбежна его выставка!
В Павлограде — мужицкое восстание. Под красным флагом собрались на площадь, отслужили молебен за здоровье Ленина, разгромили жидов и пошли сражаться под знаменем Интернационала «за землю и волю»! «О, rus! О, Русь!», о, «сознательный гражданин-избиратель»!
На Украине все хуже и хуже. В Киеве студенты устроили демонстрацию против гетмана. Конвой бабахнул залпом — несколько человек убито, судя по фамилиям — исключительно жиденята.
Киевский расстрел студенческой демонстрации вызвал попытку протеста в Ростовском университете /.../ Сегодня ростовский градоначальник выпустил по поводу университетских событий приказ поистине замечательный: ничего подобного в официальном документе мне никогда не приходилось читать. Начать с того, что приказ облачен в форму... открытого письма к Р.Э.Альбам{220}, студентке, главной агитаторше за забастовку. Так приказ и начинается:
— Ребекка Эльяшевна!
Дальше идет искреннее изумление, почему столько шуму из-за киевского убийства — «ведь мы-то в Ростове никого не убивали, а если Вы хотите протествовать против всякого убийства, то не забудьте смотаться в Новую Зеландию. Там тоже кого-то убили...» Заканчивается приказ гордым заявлением, что «у нас на Вольном Дону есть своя свобода, свой Атаман и Круг, и никакой другой свободы мы, таки да, не хотим!»
Хохот приказ вызвал большой (между прочим, ему нельзя отказать в логичности), но, au fond[60], он, конечно, безобразие. Во-первых, со стороны этической: это похоже на издевательство над павшим врагом, особенно неприличное, потому что дело идет о молодой женщине. Ведь эта самая Альбам сейчас сидит в тюрьме, на допросах ее, конечно, дерут, а в близком будущем ей предстоит военный суд — и или расстрел, или виселица (так как вина Альбам не только в забастовке, она оказалась видною большевичкою). А затем, вообще, насколько пристало представителю государственной власти соперничать с Аркадием Тимофеевичем [Аверченко]? Кажется мне: надлежит Сулле и его сподвижникам быть величественными, статуарными, а не фиглярить, как в кабаре.
Между прочим, ростовский градоначальник ген. Греков — вообще какой-то конферансье от полицейского ведомства (что, впрочем, не мешает ему держать Ростов в большом порядке). Его приказы — какие-то фельетоны. Так, однажды он разразился трогательным воззванием к ворам: «Воры, мазурики, мошенники, раклы! Соберитесь ко мне на митинг и покайтесь! Не то худо будет!» В другом приказе, по поводу непорядков в гостинице, Греков возмущался, что «некоторые гостиницы, не довольствуясь клопами, блохами, тараканами, еще мышей завели», недоумевал: «зачем вам эти постояльцы? все равно за комнату они не платят. Одна невыгода» и приказывал: «клопов, мышей, тараканов и прочих бесплатных жильцов извести беспощадно!» Заканчивался приказ многозначительным обещанием: «Буду проверять исполнение приказа лично. Что это значит, сами знаете».
Приехали наши — Аня, Ведов, Венский. Едва выбрались. На Украине — черт знает что!
Петлюра осаждает Киев, в Одессе высадились союзники, большевики захватили Новгород-Северск[ий]. Но у нас удачи: взят Борисоглебск, Поварино и осада Царицына продвигается успешно. Волнение по поводу Украины все-таки большое: уход немцев обнажает наш правый фланг, вызывая растягивание фронта. Пока на Украине нет большевиков, это еще полбеды. Но вряд ли можно сомневаться, что заваренная Петлюрой каша приведет к большевизму. В Ростове по этому поводу нечто весьма близкое к панике. Вера Александровна, жена Севского, даже воскликнула: «О, Господи! Значит, опять, как в прошлом году, в феврале "они" будут здесь!» Типун ей на язык!
Познакомился с полковником Я.М.Лисовым{221}, бывшим начальником Политического отдела при Алексееве. Человек умный, выдержанный, тип настоящего русского офицера в лучшем смысле этого слова. Он записался седьмым в Добрармию и в дни Ледяного похода оставался в Ростове — главою добровольческой контрразведки. Другое знакомство: Елизавета Дмитриевна Богаевская, вдова Митрофана Петровича{222}, дама, пользующаяся на Дону величайшим почтением. Но у меня осталось от нее впечатление самое неприятное: по-моему, кривляется, позирует.
Приезжал в Новочеркасск Венский (он поселился в Ростове). Увидел «Часовой» Родионова и пришел в дикий раж:
— Вот настоящая газета! Готов сотрудничать даром — из сочувствия!
И тут же напечатал два стихотворения против жидов. Родионов, конечно, принял с восторгом. Венский укрылся под псевдонимом «Инна Чеботарева», и теперь его все зовут «Инночкой» (то есть те немногие, кто посвящен в эту смешную тайну, — все, конечно, поклялись хранить сугубое молчание, а не то жидовня слопает бедного Женьку — «хуже Андрюши Ющинского»{223}, как сокрушенно говорит Женька). Стихи очень смешны. В одном рефрен:
Тридцать тысяч Циперовичей,
Тридцать тысяч Канторовичей.
Тридцать тысяч Лембич-Бровичей
И семьсот один Гордон!
Воображаю свирепство Лембича, когда прочтет: его благородную шляхетскую фамилию «поляка знатного рода» употребили как жидовскую! /.../
Мы взяли Лиски и теснее сжимаем круг вокруг Царицына. Но на Украине — беда! В Крыму образовалось правительство: Набоков{224}, Никонов{225} и т.д. Все в высшей степени прилично. Но воображаю самодовольствие Винавера, когда его титулуют «Вашим Высокопревосходительством»!
ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
В Ростове с Севским вспоминали Юру Саблина — большевистского главковерха, который не расстрелял ни одного человека и ел в неограниченном количестве шоколадные конфеты. Этот мальчишка, действительно, колоритная фигура нашей дурацкой эпохи.
Помню его в Москве в первые дни революции, юнкером. Тогда не было еще никакой левизны, а только слишком рьяное устремление за маленькими актрисочками, вроде Жени Гославской, Шуры Робэн{227} и т.д., и т.д.
Помню, приехав на Московское совещание в августе 1917 г., я как-то у «Бома» заговорил с Юрочкой как с единомышленником и был весьма потрясен, услыхав от него речи не только красные, но даже багряно-пурпурные.
Потом, уже в Харькове, я слышал от Бураковского, что как раз в это время начала вскрываться Юрочкина левизна, дотоле потаенная. Оказывается, залевил Юрочка еще в мае месяце, но, обращаясь преимущественно в кафе «Бом», где настроение было отнюдь не революционное (девчонки, [тапеты?]{228}, не исключая даже евреек, просто стояли за царя), — таил свои чувства. Настоящею причиною Юрочкина полевения едва ли не была Робэн. Погибал по ней Юрочка (она действительно хорошенькая, и была модна сверх меры: юбка шириной с Царь-Колокол, сапожки высотою чуть ли не до носу и т.д.), а она ему натянула нос. И разочарованный любовник пошел искать утешения в разрушительных теориях.
Уже в сентябре он выступил в Петербурге на демократическом представлении в Александринке с кровожадными речами, а в дни октябрьского восстания оказался московским Катилиной. Помню, тогда кто-то сострил, что октябрьская борьба на улицах Москвы была «кружковской ссорой». Один из завсегдатаев Литературно-художественного Кружка, Юрочка Саблин, выкатил на Тверскую пушку и почал палить в Александра Николаевича Вознесенского{229} и Жоржа Якулова, которые тоже немало вечеров в Кружке просидели.
Подвиги Юрочки в октябрьские дни извергли его из лона московской богемы, которая в те поры пылала контрреволюционным гневом, жаждала реакции и молила о возвращении еще год назад ненавистной монархии. Однажды был случай, когда Юрочка, войдя к «Бому», поклонился знаменитому угловому столику, где всегда заседали писатели, актеры и т.д. — и никто ему не ответил на поклон. А сидели там: Матусевич