Кроме трех упомянутых уже правительств и почти одновременно с ними образовалось несколько самостоятельных правительств казачих войск – Уральского, Оренбургского и так далее. Возникновение такого множества сепаратных правительств было, по-видимому, неизбежно в период, когда большие области были разъединены на небольшие отдельные кусочки и военное противостояние в них было в полном разгаре. Но когда вся территория от Волги до Байкала оказалась очищенной от большевиков, сосуществование многих правительств оказалось фактором чрезвычайно вредным. Оно мешало объединению всех сил, боровшихся против советской власти, и не давало возможности приступить к восстановлению более или менее нормальной жизни, нарушенной большевистскими экспериментами и междоусобной войной. Положение стало еще хуже, когда между указанными правительствами началась острая борьба за власть, погубившая в конце концов все освободительное антибольшевистское движение, столь доблестно начатое чехословаками и русскими военными дружинами.
Здесь не место подробнее остановиться на всех перипетиях этой борьбы вышеназванных правительств за власть, борьбы, носившей моментами глубоко трагический характер, а потому я ограничусь лишь описанием тех эпизодов ее, свидетелем или участником коих я был сам.
Глава 45. Военная организация овладевает иркутской тюрьмой, освобождает политических заключенных и скрывается бесследно. Приход чехов в Иркутск. Созыв Сибирской областной думы. Сенсационное выступление военного министра Сибирского правительства Гришина-Алмазова в Думе. Внезапный отъезд главы правительства Вологодского из Томска в Омск. Областная дума посылает делегацию в Омск.
15 июня 1918 года в Иркутске произошло необыкновенное событие: группа вооруженных людей напала среди белого дня на тюрьму, которая находилась на окраине города, обезоружила тюремную охрану и освободила всех заключенных политических, среди которых были также несколько офицеров. Как освобожденные, так и освободители разбежались и скрылись в близлежащей тайге. Легко себе представить, какой переполох вызвал среди населения и среди большевиков этот необычайно смелый налет. Большевики рвали и метали; им нетрудно было догадаться, что это нападение на тюрьму было делом сплоченной организации и, судя по всему, военной организации. Зная хорошо, что Западная Сибирь уже занята чехословаками и русскими военными дружинами, иркутские большевики учуяли опасность, которая грозит и им самим, и они решили уничтожить виновников налета на тюрьму, которые сумели сорганизоваться, несмотря на бдительность местной Чека, и успешно выполнить такой безумно смелый акт, как овладение тюрьмой и освобождение своих единомышленников и друзей. Пошли повальные обыски в городе, и тотчас же была организована облава в близлежащих к городу лесах. Но беглецов и след простыл. Все же большевики, чтобы отвести душу, расстреляли несколько ни в чем не повинных офицеров и двух гимназистов, совсем еще мальчиков, якобы оказавших налетчикам какое-то содействие. Эти расстрелы, особенно детей, произвели в городе потрясающее впечатление, и я без ужаса и гнева не могу с тех пор думать о большевике Янсоне, руководившем этими расстрелами.
Это был тот самый Янсон, который в Иркутском (Сибирском) совете народных комиссаров занимал должность комиссара по иностранным делам, а впоследствии крупные посты в московских коммунистических верхах.
Через несколько дней после этого драматического происшествия я выехал на некоторое время в деревню Усть-Балей, где мои дочери проводили лето. Июнь – это самый лучший летний месяц в Восточной Сибири. Погода стояла чудесная. Безоблачное голубое небо, яркое, горячее солнце, чистый, прозрачный воздух и темная зелень окрестных лесов, все это радовало взор. Хотелось без конца созерцать эту красоту, уйти в себя, отдохнуть душою, но это было невозможно: текущие события будоражили и волновали, доходившие до нас слухи с запада держали наши нервы в постоянном напряжении.
В один прекрасный день часа в четыре пополудни недалеко от дома, в котором мы жили, на большой дороге показалась небольшая группа всадников в военной форме. Это, оказывается, были чехи в сопровождении нескольких молодых русских офицеров. Их загорелые и запыленные лица говорили о том, что они проделали уже в тот день весьма утомительный переход. Вышедшему им настречу хозяину нашего дома всадники заявили, что они хотят сделать привал и отдохнуть. Тогда мы, я и хозяева наши, предложили им ввести коней в наш двор, а я кроме того взялся угостить их чаем. Те с благодарностью приняли наше предложение, и за чаем они успели рассказать мне и моим дочерям много интересных подробностей о боях, которые они вели по всему пути. Признаюсь, я слушал эти рассказы с волнением и радовался успеху «белых» – ведь свергая повсюду большевистскую власть, они – чехословаки и добровольческие дружины – являлись нашими избавителями.
Хозяин того дома, где мы жили, тоже относился к нашим гостям доброжелательно, но все же у него чувствовалась какая-то сдержанность. Прощаясь с нами, офицеры, чтобы нас приободрить, заявили нам, что через два-три дня они будут в Иркутске. И так оно и было. Когда офицеры уехали, я спросил нашего хозяина, доволен ли он тем, что чехи и наши добровольцы прогонят большевиков. На что он мне ответил очень многозначительной фразой: «Не знаю, какими «они» себя покажут». И таково было преобладающее настроение среди крестьян. Они были довольны падением большевистской власти, но в то же время боялись эксцессов со стороны «белых». Эти их опасения, к несчастью, впоследствии вполне оправдались.
Когда я через несколько дней вернулся в Иркутск, город был неузнаваем – на улицах царило большое оживление. Как-то легче дышалось, лица у публики были радостные. Они точно говорили: как хорошо, что нет больше советской власти, бесконечных арестов, повальных обысков и экспроприаций продовольственных запасов во время этих обысков.
Конечно, коммунистические заправилы заблаговременно скрылись, унеся с собою все золото и все ценности, которые находились в банках. Гаврилов, Постоловский, Зотов и другие большевистские правители и палачи как в землю провалились. П.Д. Яковлев занял место управляющего Иркутской губернией (губернатора).
В силу этого назначения он сложил с себя звание председателя Иркутского земельного комитета, и я, как товарищ председателя этого комитета, занял место Яковлева. Но долго засидеться в Иркутске мне на этот раз не пришлось. Приблизительно числа десятого июля в Томске созывается Сибирская областная дума – та самая, которой большевики не дали собраться, – и все лица, которые были избраны членами Учредительного собрания от одной из Сибирских губерний или областей, тем самым пользуются правами членов Сибирской областной думы. Таким образом, я оказался членом первого сибирского парламента и, конечно, счел своей обязанностью участвовать в его работе.
Покинул я Иркутск числа 14–15 июля, но ехали мы очень медленно. К тому же наш поезд не раз простаивал на станциях по нескольку часов из-за расстройства транспорта. Если память мне не изменяет, мы – нас было несколько членов областной думы, – прибыли в Томск числа 18 июля. В помещении, где должны были происходить заседания думы, уже заметно было большое оживление. В тот же день состоялось частное заседание членов областной думы социалистов-революционеров, и на этом совещании выяснилось, что эсеровская фракция думы будет самой многочисленной. В нее вошли свыше пятидесяти членов областной думы. Следующей по численности была фракция представителей нерусских национальностей. Группы социал-демократов, кадетов и народных социалистов были совсем незначительные. Таким образом, стало очевидно, что социалистам-революционерам придется играть очень важную и ответственную роль как в направлении работ областной думы, так и в самих этих работах. И меня лично, признаюсь, тревожил вопрос – справимся ли мы, социалисты-революционеры, с выпавшей на нашу долю огромной важности государственной задачей.
20 июля состоялось первое торжественное собрание Сибирской областной думы. Настроение было у всех приподнятое, но той большой радости, которую должны были проявить сибиряки в связи с открытием заседания первого сибирского парламента, не чувствовалось. Какая-то тень омрачала этот форум. Потому ли, что власть Омского правительства казалась не столь прочной и притягательной, потому ли, что политический горизонт далеко еще не предвещал ясных и спокойных дней государственного строительства, но радость открытия первого заседания областной думы была не полная… Казалось странным, что областная дума собралась в Томске, а Сибирское правительство находилось в Омске, и расхолаживало то обстоятельство, что из всего состава Сибирского правительства на открытие областной думы явился один председатель его П.В. Вологодский.
Ждали с нетерпением приветствия Вологодского – первого контакта представителя правительственной власти с высоким собранием, из недр которого оно вышло. Но выступление Вологодского оказалось довольно-таки бледным и немало нас разочаровало. Настроение огромного количества членов областной думы еще более понизилось. А на другой или третий день после открытия заседаний областной думы произошло событие, произведшее на нас, членов думы, удручающее впечатление. Это была речь, произнесенная прибывшим в Томск военным министром Сибирского правительства генералом Гришиным-Алмазовым (подполковник Гришин-Алмазов был произведен в генералы этим же правительством) на открытом заседании думы.
С первых же слов этой речи мы учуяли в нем не члена правительственного учреждения, а человека, явно противопоставлявшего себя областной думе. Его самоуверенный и властный тон, его громкая, слишком громкая речь и вся его манера держать себя свидетельствовали о том, что он или не отдавал себе отчета, перед каким собранием выступает, или что он намеренно вел себя непочтительно по отношению к думе. Я, конечно, не в состоянии теперь, спустя двадцать три года, воспроизвести подробно содержание его речи, но смысл ее был приблизительно следующий: народоправство, народовластие – это очень хорошие вещи в мирное время. Мы же сейчас находимся в состоянии войны с большевиками, а во время войны нужна прежде всего твердая власть, которая смогла бы без проволочек и беспрепятственно организовать все силы страны для победы. И первейшей задачей такой твердой власти, когда она будет установлена, должно быть устранение с ее пути всего того, что может ей мешать действовать быстро и решительно.