ерг со свойственным ему оптимизмом верил, что эта учащаяся молодежь, с увлечением выразившая готовность каникулярный досуг посвятить кропотливой исследовательской работе, выделит со временем из своей среды немало серьезных научных работников. И так оно и было.
Так вот летом 1912 года в Иркутск нахлынули несколько десятков студентов и студенток – экскурсантов, имевших в виду в своих родных местах заняться исследовательской работой. И, несмотря на то что они были снабжены подробными программами для обследования, а также специальными инструкциями, как практически выполнять эти программы, экскурсанты обратились к нашему «Обществу изучения Сибири» за содействием. Некоторые из них пожелали попутно с этнографическими исследованиями заняться составлением археологических коллекций; других, помимо их основной задачи, интересовало экономическое положение крестьян и инородцев, среди которых они предполагали провести летние месяцы. Наконец, все почти экскурсанты обратились к нам с просьбой просмотреть совместно с ними имевшиеся у них программы и инструкции, и, если в том окажется надобность, внести в них изменения применительно к местным условиям. И их молодая энергия, их неподдельное увлечение предстоявшим им опытом научной работы заразили нас. Наш комитет образовал четыре секции: экономическую, которой руководил И.И. Серебренников, археологическую, которую возглавлял М.П. Овчинников, этнографическую, руководителем которой был я, и, наконец, кооперативную, где И.А. Якушев знакомил своих любознательных слушателей с огромной ролью, которую играла кооперация в Сибири, и с положением кооперативного дела в Иркутской губернии. Иркутская городская управа отвела нам в занимаемом ею здании обширное помещение, и в течение целого месяца там кипела работа. Экскурсанты усердно копались в предоставленных им нашим комитетом научных пособиях; в определенные часы происходили с большим оживлением занятия в секциях. Руководителей секций молодежь осаждала своими вопросами, и я был чрезвычайно доволен, что благодаря летнему затишью в судебных учреждениях я мог уделять экскурсантам и работе этнографической секции достаточно много времени. Недолго продолжалась наша совместная работа с экскурсантами, но она была захватывающе интересной и живой, и, хотя по своему масштабу она была весьма и весьма скромной, мы, члены комитета и все активные наши сотрудники, чувствовали, что мы делаем очень интересное дело, которое может дать весьма полезные результаты. И когда экскурсанты разъехались и мы принялись за нашу текущую работу, нам казалось, что деятельность нашего Общества как-то потускнела.
В августе месяце мы снова пережили полосу подъема, когда экскурсанты стали возвращаться из обследованных ими мест с собранными ими материалами. Некоторым очень повезло, и им удалось добыть очень ценные сведения о шаманстве; собрать интересные образцы бурятского и русского фольклора – сказки, песни. Несколько экскурсантов поднесли М.П. Овчинникову довольно недурно составленные археологические коллекции. Настроение у экскурсантов было приподнятое. Они все были горды, что их опыт научной работы в общем увенчался успехом. Кое-кто из них успел заинтересовать своей исследовательской работой местных ссыльных и народных учителей, и наш комитет постарался завязать отношения с этими лицами.
В таком же темпе и с таким же результатом прошла наша работа с экскурсантами и в 1913 году.
Вообще жизнь в Иркутске тогда текла довольно спокойно. Россия переживала эпоху столыпинской «диктатуры». Оппозиция Государственной думы пыталась ослабить гнет этой диктатуры, но тщетно. На этой почве, как известно, возникали не раз конфликты между прогрессивным блоком Думы и правительством, и сведения об этих конфликтах докатывались до нас в весьма отраженном виде, не вызывая среди иркутян особенно сильной реакции. Но одно событие местного характера сильно взбудоражило иркутские общественные круги. Я имею в виду расстрел ленских рабочих в 1912 году. Когда эти рабочие, возмущенные непорядками, царившими на ленских приисках, и недоброкачественными продуктами, отпускавшимися им Управлением приисков, организовали коллективный протест, местные жандармские власти устроили настоящую бойню, стоившую жизни многим участникам этого протеста. Естественно, что такая расправа вызвала всеобщее возмущение. В Иркутске оно не могло вылиться в надлежащую форму по местным условиям, но в Петербурге ленские события произвели потрясающее впечатление, а за границей они вызвали бурю негодования. Нам, иркутянам, было особенно обидно, что такое безобразие, как расстрел ленских рабочих, произошло в бытность Князева генерал-губернатором. Конечно, Князев был также возмущен ленскими событиями, как и все мы, все же на него как на начальника края падала косвенно тень. Волей-неволею он был как бы морально ответственен за происшедшую на Бодайбо драму. Кровь убитых рабочих требовала возмездия. Но правительство Столыпина постаралось дело замять, и это ему в значительной степени удалось.
В том же 1912 году, когда ленские события так нас всех взволновали, у меня была личная большая неприятность: надо мною нависла опасность быть заключенным в крепость минимум на год и, если бы не счастливая случайность, жизнь моя и моей семьи, быть может, сложилась бы в дальнейшем довольно печальным образом. А случилось следующее: в один морозный зимний день я получил вызов к судебному следователю. Приглашался я в качестве свидетеля по уголовно-политическому делу. Судебный следователь был моим добрым знакомым, и я пошел к нему в довольно хорошем настроении, гадая мысленно, по какому делу понадобилось мое свидетельское показание.
«Я вызвал Вас в качестве свидетеля на основании 722-й статьи (кажется) Устава Уголовного судопроизводства. Это значит, что от характера вашего ответа зависит, останетесь ли вы свидетелем по делу или я должен буду вас допросить уже в качестве обвиняемого. Предупреждаю вас, что по закону вы имеете право совсем отказаться от дачи показаний».
«В чем же дело?» – спросил я следователя с удивлением.
«А вот в чем, – ответил он. – В 1906 году в Петербурге вышла книжка под заглавием: «Как прошли выборы в Государственную Думу». Автором этой книжки на обложке значился М. Кр-ль. Под этими буквами могут скрываться лица с разными фамилиями. К сожалению, владелец типографии, в которой была напечатана эта книжка, назвал вас ее автором. Если вы признаете свое авторство, я обязан буду вас тотчас допросить в качестве обвиняемого по статьям 129 и 130 Уголовного уложения за антиправительственную агитацию и за призывы к изменению существующего государственного строя».
«Повторяю, – подчеркнул следователь, – вы можете отказаться от ответа на вопрос о вашем авторстве, и тогда дело вернется в Петербург, и пройдет еще немало времени, пока вас привлекут к ответственности в качестве обвиняемого».
Я поблагодарил следователя за совет, но заявил, что не считаю достойным уклоняться от ответственности за написанную мною книжку, и просил его внести в протокол, что я признаю себя автором ее.
Делая такое заявление, я сам подписал себе обвинительный приговор, так как в силу установившейся тогда весьма прочно судебной практики лица, признанные судом виновными в преступлениях, предусмотренных статьями 129 и 130 Уголовного уложения, неминуемо приговаривались к заключению в крепости не менее, чем на год. Но иначе поступить я не считал возможным.
Признаюсь, я покинул судебного следователя в весьма невеселом настроении. Перспектива сесть в крепость на целый год, оборвать мою работу адвокатскую и общественную в полном разгаре, оставить семью на произвол судьбы вселяла мне немалую тревогу; помимо того, мне казалось величайшей нелепостью привлечение меня к уголовной ответственности за книжку, написанную и напечатанную семь лет тому назад, и в момент, когда собралась Первая Государственная дума – «Дума Великих Надежд».
Но капризная богиня Фортуна и на этот раз оказалась ко мне милостивой. Через несколько месяцев после моего визита к судебному следователю официальная правительственная Россия праздновала с большой помпой трехсотлетие существования Дома Романовых. По этому случаю была объявлена широкая амнистия по уголовным делам, а также по некоторым категориям политических дел. И мое «преступление» было покрыто этой амнистией. Так меня миновала ожидавшая меня чаша.
Глава 39. Война 1914 года и иркутская общественность. Мой арест по нелепому обвинению меня в принадлежности к иркутской группе анархистов-коммунистов. Меня освобождают по требованию генерал-губернатора Князева. Успешная деятельность Иркутского трудового отдела Союза городов. Возникновение еженедельного журнала «Народная Сибирь». Состав его редакции и его сотрудники. Его успех и его закрытие по настоянию жандармов.
Убийство Столыпина агентом охраны Богровым в театре, в присутствии царя Николая II нанесло тяжелый удар политическому курсу, который установил в России убитый. Оппозиция в Государственной думе заговорила более смелым языком, страна стала выходить из состояния озлобленного молчания. В Иркутске эта перемена чувствовалась слабее, так как князевское управление краем шло все время в разрез со столыпинским режимом, с его военно-полевой юстицией, с его ультрареакционной аграрной политикой, с его полупрезрительным отношением к народному представительству в лице Государственной думы. Но во всей стране намечался какой-то сдвиг. Как, в каком направлении пошла бы жизнь в России, если бы в 1914 году не вспыхнула война, конечно, нельзя знать, но неожиданно разгоревшаяся война толкнула это огромное государство на путь тяжелых испытаний, которых никто не предвидел и которые ее довели, не могли не довести до второй революции, так как царская власть в своем роковом ослеплении систематически отнимала у русского народа все завоевания, сделанные им в 1905 году.
Как можно было ожидать, правящие круги оказались совершенно неподготовленными к войне. Не хватало военного снаряжения; интендантские учреждения проявили полную неспособность справиться со своей задачей; медико-санитарная часть оказалась в плачевном состоянии. Тогда выступила на сцену русская общественность: образовался столь прославивший себя своей самоотверженной деятельностью Союз земств и городов. И тысячи, тысячи лучших русских людей отдавали все свои силы, чтобы нести свою помощь нашей многомиллионной армии, которая храбро дралась с неизмеримо более сильным и превосходно вооруженным противником, терпя страшные потери.