— Я прежде не слышала об этом, — шар света плыл за рукой чародейки.
— Так появились драконы, о которых знают теперь, — улыбнулся Эндамор. — Без людей мы остались бы крылатыми ящерицами, а люди без нас — хрупкими двуногими созданиями.
Гэлвейн вспомнила утренний разговор с Винмаром и усмехнулась. Она подошла к воде. Вблизи свет вызолотил испещренный царапинами камень, а дальний край чаши терялся в полумраке. Отражение женщины в маленьком озере было темным и нечетким.
— Необычное место.
— Объединиться нас заставила война, — ответил дракон. — Безумные стихии выплескивали из тумана новых и новых чудовищ, и противостоять им...
Эндамор щелкнул кончиком хвоста.
— Когда начали строить Альхейс, вы попросили Окраины, потому что здесь уже находился храм? — спросила Анн.
Она обернулась.
— Да. Эти земли всегда принадлежали нам. — Эндамор смотрел на закат. — Пора возвращаться, Данра заждалась.
— Она — чудесная девочка, — чародейка сжала пальцы в кулак, и золотой шар растаял.
На камнях перед храмом Эндамор вновь помог женщине забраться на чешуйчатую спину. Он взлетел и, прежде, чем вернуться, описал над долиной еще круг, рассказав, как Старейшины заботятся о ней. Они творили в согласии с природой.
***
Гэлвейн собиралась ложиться спать, когда в дверь постучали; чародейка набросила поверх ночной рубашки редингот и открыла. Стоявший на пороге Эндамор молча протянул женщине конверт и овальный камень, покрытый синими узорами.
— Это приглашение. Завтра вас желают видеть Старейшины.
Женщина открыла конверт.
— Меня и сеньора Винмара?
Эндамор согласно наклонил голову. Анн прочитала письмо и кивнула на голыш.
— Для чего он?
— Камень и есть приглашение, — улыбнулся хозяин гостиницы. — Письмо — копия для людей.
Гэлвейн положила камень в конверт и убрала на полку.
— Меня проводят или вы расскажете, как добраться?.. — спросила чародейка.
3.
20, аргей.
На следующее утро, Эндамор отнес Гэлвейн к скале Старейшин. Зал пещеры скрадывал полумрак, купол терялся в высоте. Женщина сделала несколько шагов по гладкому, как зеркало, полу и остановилась. Винмар замер, обернув хвостом передние лапы.
Сложенные из грубых камней стены давили на плечи, и тусклый свет синих кристаллов заставлял щуриться. В нем чешуя Старейшин переливалась, словно речная вода, и золотые глаза мерцали драгоценностями. Блики скользили по белым, золотым и серебряным крыльям, метались холодными пятнами по гребню красного дракона, тонули в агатовых когтях черного. Изумрудно-лазурным ореолом свет окружал Старейшину зеленого клана и заковывал бронзового в невидимые доспехи. Синий дракон, полуприкрыв золотые глаза, лежал в дальнем углу, где тени были особенно густыми.
Винмар старался скрыть нервозность. Старейшины редко покидали кланы, и еще реже собирались вместе. Среди огромных драконов Гэлвейн казалась пылинкой, но смотрела невозмутимо и бесстрастно.
— Добро пожаловать, — голос белой Старейшины прошелестел осенним ветром. — Мы рады видеть вас, Анн Гэлвейн и Винмар ат'кай Витигайорр.
— Я счастлив видеть Старейшин, — произнес Винмар.
Анн наклонила подбородок в ответном приветствии.
— Это большая честь.
Зеленый Старейшина опустил голову на плоский камень:
— Мы давно живем в мире с людьми, — заговорил дракон скрипуче и резко. — Наш договор стар и нерушим. Тем не менее...
— Есть те, кто считает, что может устанавливать иные правила, — продолжил черный Старейшина глубоким басом, его когти матово блеснули в холодном свете. — Никто прежде не смел покуситься на нашу кровь.
— Недозволительно похищать младших, — обронил золотой дракон, — и тем дороже деяние тех, кто покарал преступников.
— Ваше деяние, — шипяще завершил красный Старейшина.
В зале повисло молчание. Гэлвейн снова наклонила голову.
— Чистая Ладонь сохраняет равновесие между магией и разумными существами, — по уставу ответила чародейка.
Белая Старейшина выстрелила раздвоенным языком. Она неспешно поднялась, сложила дряхлые крылья. Посмотрев на нее, встал золотой дракон. Старейшины подошли к следователям. Винмару пришлось поднять голову, чтобы смотреть драконам в глаза, а Гэлвейн отступила на несколько шагов.
— Винмар ат'кай Витигайорр, — неторопливо заговорил золотой дракон, — ты молод, но творишь руками, талантом и волей, чудеса. Не каждый мастер способен создать столь легкое и свободное существо.
Глаза Винмара удивленно расширились. Он понял, Старейшина говорит о Чине, и постарался подавить пугающую мысль, что дракону не только рассказывали о живом артефакте, но и цитировали.
— Тебе пригодятся знания.
В когтях золотого дракона возник неярко светящийся шар. Винмар задержал дыхание. Сферы знаний служили драконам книгами. За ключом перетекающих из одного в другой узоров скрывалось то, о чем люди писали фолианты.
— Я принимаю дар и благодарю Старейшин, — поклонился ат'кай Витигайорр.
Старейшина оставил Сферу возле его лап.
— Анн Гэлвейн, — выдохнула белая драконица. Она приблизила треугольную голову к лицу женщины. — Ты искусная чародейка и твое мастерство растет день ото дня, но оно мертво, как все, что лишено души. Наш дар направит твою душу.
В платиновых когтях лежала окарина. Женщина перевела взгляд с музыкального инструмента на драконицу и сцепила зубы.
— Благодарю, Старейшины, — произнесла Гэлвейн.
Она приняла дар молча и с истинным достоинством. Белая Старейшина удовлетворенно отступила назад.
— Анн Гэлвейн и Винмар ат'кай Витигайорр, вы всегда можете обращаться к Совету, — прошелестела драконица. Она снова легла на камни и опустила морщинистые веки. — Вы можете идти.
Ее голос стих.
Приняв человеческий облик, Винмар бережно поднял Сферу. Следователи поклонились и направились к выходу. Им вслед смотрели восемь пар золотых глаз.
Снаружи ласково грело солнце. Анн изучила окарину чародейским взглядом — обыкновенный, но старый инструмент. Рядом напарник баюкал в ладонях Сферу как драгоценейшее из сокровищ.
— Никогда не думал, что побываю на Совете, — тихо произнес Вимар.
Женщина убрала окарину в карман.
— За годы следовательской работы мне доводилось бывать даже на встрече Наставников Храма. Это событие отвратительно церемониально.
Винмар обернулся на зев пещеры:
— Мне хватило и этого, признаюсь.
— Я не ожидала подобной благодарности, — проследила взгляд дракона Гэлвейн. Она запустила руку в карман, и пальцы коснулись шероховатого бока окарины. — Вы возвратитесь к родственникам, сеньор?
Винмар снова посмотрел на Сферу:
— Пожалуй, да... Мы давно не виделись...
Гэлвейн подняла уголки губ в подобии улыбки.
— Только проводите меня до гостиницы. Отсюда высоко левитировать, а сеньор Эндамор исчез.
***
Женщина положила подаренную драконами окарину на стол и села на край подоконника. Во дворе Данра играла с бабочками, Эндамор с улыбкой за ней наблюдал. Их радость наполняла вечер и проходила мимо Гэлвейн, не задевая даже краем платья.
Подарок драконов выглядел издевкой.
У гомункулов нет души, поэтому они не чувствуют ничего: ни физическую боль, ни эмоциональные переживания, ни те невидимые силы мира, которые чародеи называют «неен». Вспоминая тридцать четыре года существования, теперь Анн понимала, что до последних недель все делала по воле создателей или, копируя вначале детей из приюта, потом однокурсников, наконец, — коллег. Разум, подобно компьютеру, собирал сведения и выводил реакции на заданные действия: ругается человек, которому пролили соттэ(5) на колени, кричит застрявший в лифте, стонет от боли раненый.
Невольно Гэлвейн сравнила себя со сложной и самообучающейся программой, которая с каждой единицей информации становится изобретательнее и однажды побеждает создателя. Ему остается или принять поражение, или стереть игру.
Гомункула невозможно перезачаровать, как артефакт. Свою дочь сеньор Бариус Кроде попытался убить.
За прожитые годы поведение Анн стало неотличимым от человеческого, но после смерти неожиданно обретенного отца она не почувствовала ничего, хотя могла расплакаться или разозлиться. Обернувшись назад, чародейка увидела пепел, который у нее не вызвал отклика.
Казалось, прежнее разрушено и можно начать новый и самостоятельный путь. Однако Гэлвейн не хотела.
Хотеть гомункулы не умели.
Женщина протянула руку и взяла окарину. Узоры на подарке драконов давно стерлись, и шероховатый камень ласкал пальцы. Чародейка поднесла инструмент к губам и выдохнула. Чистая и протяжная нота неторопливо заполнила комнату. Во дворе Эндамор поднял голову и, прислушавшись, удовлетворенно улыбнулся.
Худые пальцы накрыли отверстия окарины. Гэлвейн не умела сочинять, и мелодия была одной из слышанных прежде. Первые и неторопливые ноты перетекали одна в другую, повторялись несколько раз. Между ними выстреливали отрывистые звуки, за которыми начинались переливы, похожие на возникающие в солнечный день у подножий водопадов радуги.
Чародейка сыграла мелодию трижды и отложила инструмент. Закат покрыл светлые ресницы медью. Играть на окарине Анн научила погибшая напарница, фея. Сартэ ужаснулась, когда на вопрос:
— Что ты делаешь вне работы?
Гэлвейн ответила:
— Я прихожу домой только, чтобы выспаться, принять душ и переодеться.
Благодаря стараниям феи, музыка стала увлечением Анн, первым и единственным. Откуда драконы узнали?
Несколько раз чародейка обошла комнату, потом достала из сумки книгу и легла на кровать. Читая «Теорию заклинаний и анализ формул» профессора Треверно Зе, женщина запоминала каждую строчку. Она выкинула из головы лишние мысли, чтобы ничего не мешало сосредоточиться, и внимание стало идеальным, а понимание — абсолютным.
Человек на такое не способен.
Завершив третью главу из шести, Гэлвейн убрала книгу. Она опустила подбородок на предплечье и закрыла глаза. Как заснула, Анн не заметила.