Как в христианстве трактовалось отношение к обычаям кровавой мести?
Какую роль сыграли эти представления для укрепления христианских традиций в мировом сообществе?
Какова роль появления королей в родовых отношениях варваров?
Короли и советы старейшин — перспективы развития. Как трактовали варварские короли идею «любви к ближнему»?
Какова роль христианского священника в варварских племенах? Большинство европейских и американских сторонников ненасилия, принципиально отрицающих возможность морального оправдания насилия, рассматривают свою позицию как последовательное продолжение дела Иисуса Христа. Является ли такая интерпретация учения Иисуса Христа единственной со стороны его последователей?
Какова в этом вопросе позиция христианских конфессий?
Что нового внесло в представление о равенстве людей Христианство?
Тождественно ли ненасилие покорности?
Лекция 4. А. Шопенгауэр — философия ненасилия эпохи модерна
Имя Артура Шопенгауэра в связи с философией ненасилия вспоминается в России крайне редко. По всей видимости, причиной тому — те представления о европейской философии ХIХ века, которые десятилетиями насаждались «красной профессурой» в СССР и превратились в «самоочевидности». Вся европейская философия девятнадцатого столетия именовалась советскими бойцами идеологического фронта «буржуазной философией эпохи кануна и начала империализма»: то, что не соответствовало марксизму, было объявлено враждебным ему и «идейно ущербным». Поэтому непосредственное изучение первоисточников не поощрялось: к ним допускались только особо проверенные люди. Все прочие должны были знать назубок только пару-другую обязательных критических формул, чтобы с порога дать отпор пресловутым и небезызвестным буржуазным философам, не читая их.
К числу таких обязательных критических формул относилась характеристика А.Шопенгауэра как иррационалиста, социального пессимиста и родоначальника немецкой «философии жизни». Но самое главное — он фигурировал в роли идейного предшественника Ф.Ницше. А всякому советскому интеллектуалу было известно, что Ф.Ницше — это главный вдохновитель немецких национал-социалистов. Так в просвещенном обыденном сознании выстраивалась нехитрая цепочка умозаключений: германский фашизм[1] — это насилие в наиболее откровенной и жестокой форме; Ф.Ницше — идеолог германского фашизма; А.Шопенгауэр — идейный наставник Ф.Ницше; следовательно, А.Шопенгауэр — идеолог насилия.
Едва ли стоит доказывать специально, что созданный советскими пропагандистами виртуальный мир «враждебной марксизму буржуазной философии эпохи кануна и начала империализма» имел такое же отдаленное отношение к реальности, как и царство сатаны — во времена инквизиции. Он был создан для сплочения соратников, для мобилизации на борьбу, для стимуляции бдительности и боевитости, то есть для распространения в советском обществе всего того, что представляет собой прямую противоположность толерантности и ненасилия.
До революции 1917 года европейская философия ХIX века воспринималась в России значительно более адекватно. Российская интеллигенция регулярно выезжала в Европу, поддерживала постоянные связи с университетским миром Старого Света и внимательно следила за его культурной жизнью, зная о ней не понаслышке. Такое — компетентное и непредвзятое — представление о философии А.Шопенгауэра позволяло дореволюционным русским мыслителям рассматривать ее как разновидность философии ненасилия. Как мы уже говорили в лекции, посвященной буддизму, учение А.Шопенгауэра вполне можно считать попыткой переложения буддизма на европейский философский язык. Именно через Шопенгауэра буддизм был воспринят Л.Н.Толстым, который пережил кратковременное, но сильное увлечение его идеями. Об этом свидетельствует, в частности, письмо Л.Н.Толстого к А.А.Фету от 30 августа 1869 года:
«Знаете-ли, что было для меня настоящее лето? — Непрестающий восторг перед Шопенгауэром и ряд духовных наслаждений, которых я никогда не испытывал. Я выписал все его сочинения, и читал, и читаю (прочел и Канта). И, верно, ни один студент в свой курс не учился так много и столь много не узнал, как я в нынешнее лето. Не знаю, переменю ли я когда мнение, но теперь я уверен, что Шопенгауэр — гениальнейший из людей. Вы говорите, что он так себе, кое-что писал о философских предметах. Как кое-что? Это весь мир в невероятно-ясном и красивом отражении. Я начал переводить его. Не возьметесь ли и вы за перевод его? Мы бы издали его вместе. Читая его, мне непостижимо, каким образом может оставаться его имя неизвестным? Объяснение только одно — то самое, которое он так часто повторяет, — ״что кроме идиотов на свете почти никого нет”».
Столь причудливыми путями распространилась философия ненасилия в мире:
идеи мудрецов Древней Индии были восприняты немцем А. Шопенгауэром, адаптированы им к восприятию европейца и соединены с достижениями западной философии и науки; затем труды А.Шопенгауэра прочитал великий русский писатель Лев Николаевич Толстой, который соединил воспринятый через А.Шопенгауэра буддизм со своей авторской интерпретацией христианства; произведения Л.Н. Толстого прочел в Южной Африке (!) индиец (!) М.К. Ганди, чтобы превратить философию ненасилия не только в практическую этику, но и в политическую стратегию освобождения своей страны от британского владычества.
Из всех представителей философии ненасилия А.Шопенгауэр был, пожалуй, наиболее «философским» философом, то есть развивал именно такую философию, которую в России, вслед за Германией, на протяжении двух последних столетий считают настоящей философией — систематическую, соединяющую в себе раздел о мироустройстве, раздел о теории познания, раздел о человеке и обществе, а также этику и эстетику. (Правда, книги с изложением этой сложнейшей метафизики никакого успеха у публики не имели и не продавались, а известность А.Шопенгауэр получил только на закате жизни, когда стал писать в афористическом стиле.) Детально разработанное философское учение А.Шопенгауэра представляет наибольший интерес именно для философов-профессионалов, поскольку в нем — в отличие от концепций других представителей философии ненасилия — есть множество сложных мыслей, изысканных аргументов и тонких замечаний, способных доставить истинное наслаждение знатоку. Практика- конфликтолога все это, скорее, насторожит и отпугнет: он с полным на то основанием скажет, что столь обширное и затейливое учение А.Шопенгауэр смог создать именно потому, что вел жизнь затворника, не вовлекаясь в суетные дела мира и не пытаясь реализовать в нем какие-то свои утопии. А это означает, что у него немногому можно научиться для практической деятельности. Тем не менее, некоторые основные мотивы философии ненасилия А.Шопенгауэра мы просто обязаны рассмотреть — по двум причинам. Во-первых, идеи немецкого мыслителя нашли отзвук в концепции непротивления злу насилием Л.Н.Толстого, натолкнув его на принципиально важные размышления. Не было бы А.Шопенгауэра — не было бы и Л.Н.Толстого как представителя философии ненасилия, а, стало быть, не было бы и М.К.Ганди, М.Л.Кинга и многих других практиков. Во-вторых, мы постараемся проследить связь отвлеченных философских идей А.Шопенгауэра с практикой его собственной жизни, чтобы извлечь из этого ценный для конфликтолога урок.
2. Истоки философии ненасилия А.Шопенгауэра
Историки философии обычно выделяют несколько истоков, определяющих характер того или иного философского учения: социально-политические, культурно-философские и психологические. Чтобы получить не примитивно-плоскую, а объемную картину философии какого-либо мыслителя, ни в коем случае нельзя сводить все источники философии только к одному из трех названных типов. Если мы, к примеру, будем принимать во внимание только лишь социально-политические источники, то есть полагать, что философское учение всецело было откликом «на злобу дня», ответом на сиюминутные проблемы жизни общества, то у нас в итоге получится вульгарный социологизм. Мы — совершенно в духе советской идеологии и пропаганды — превратим каждого философа всего лишь в глашатая той или иной партии или социальной группы. Самое странное при этом будет заключаться в том, что придется признать: сам этот философ отнюдь не сознавал, что выражает чьи-то социально-политические интересы и, стало быть, делал это бессознательно. В.Вл. Харитонов остроумно назвал такие вульгарно-социологизаторские упражнения «классовым психоанализом»: к примеру, в результате их выяснялось, что И. Кант, сам не сознавая того, выражал интересы нарождающейся германской буржуазии…
Точно также неверно было бы сводить все истоки учения только лишь к культурно-философским факторам: считать, что философ живет вне пространства и времени, думая только о вечном в своей башне из слоновой кости. При таком взгляде на вещи мы совершенно упустим из виду влияние современного мыслителю общества на его учение, а также влияние его собственной биографии, отражение прожитой им жизни в философии.
Тогда окажется, что дело сведется только к «филиации идей», т. е. к мистическому представлению о том, что одни идеи порождают другие. Люди выступают в этом процессе как нечто случайное и необязательное. Они походят на каких-то пчел, вся функция которых заключается в том, чтобы перенести пыльцу с одного цветка-идеи на другой. В результате оказывается, что культура — подобно ступе с бабою Ягой в пушкинской сказке — идет-бредет сама собой, пользуясь людьми в каких-то своих целях.
Наконец, было бы неверно и сводить все корни учения только к психологическим, то есть выводить особенности философии того или иного мыслителя только из его характера, сформировавшегося под влиянием родителей, учителей, то есть человеческой среды, окружавшей его с детства. При таком подходе мы можем превратить философию в нечто, предельно субъективное. Нам придется признать, что философия у каждого своя, и тогда мы никогда не сможем понять, почему порой та или иная философия овладевает умами миллионов людей, распространяясь подобно пожару, почему она ут