вского учения. ( В данном случае, например, концепции непротивления злу насилием).
Этой беде решился помочь секретарь Л.Н.Толстого, В.Ф.Булгаков, который попытался «дать систематическое изложение религиозно-общественного мировоззрения Л.Н.Толстого в том виде, как оно сложилось у него окончательно»[5]. Преследуя такую цель, он связно и сжато, максимально близко к тексту пересказал идеи Толстого, указав на те места в его работах, где эти идеи были изложены. (Всего при этом было использовано 168 больших и малых работ). Эта работа по составлению целостного учения Л.Н.Толстого велась под непосредственным надзором и руководством великого мыслителя. Он консультировал составителя, указывая, как нужно понимать ту или иную мысль. Когда работа завершилась, Л.Н.Толстой направил издателю получившейся книги «Христианская этика» сопроводительное письмо следующего содержания:
«Письмо Л.Н.Толстого
к издателю книги В.Ф.Булгакова “Христианская этика”
Исполняя желание автора сочинения «Христианская Этика» (Систематические очерки мировоззрения Л.Н.Толстого) В.Ф.Булгакова, уведомляю Вас, что сочинение это мною внимательно прочитано и что я нашел в нем верное и очень хорошо переданное изложение моего религиозного миросозерцания.
ЛЕВ ТОЛСТОЙ
Ясная Поляна, 27 марта 1910 года»[6]
Тут, конечно, может возникнуть несколько различных вопросов у педантов. В аннотации В.Ф.Булгаков называется составителем и автором предисловия к книге (автором которой, разумеется, считается Л.Н.Толстой). С другой же стороны, сам Л.Н.Толстой называет автором книги В.Ф.Булгакова. Кто же прав? И только ли скромность Л.Н.Толстого заставила его называть автором книги не себя, а своего секретаря?
Так или иначе, а В.Ф.Булгакова можно и нужно считать главным экспертом по религиозно-философскому учению Л.Н.Толстого, знающим систему его взглядов гораздо лучше самого мыслителя. Что же говорит этот эксперт о концепции непротивления злу насилием? Этому учению посвящена глава V части первой, которая составляет двенадцать страниц. Всего же в книге, излагающей христианскую этику Толстого, двести восемь страниц. Эта пропорция — 12 к 208 — по мнению В.Ф.Булгакова, дает представление о том, какую часть учения Толстого составляет концепция непротивления злу насилием. Обсуждению вопроса о ненасилии посвящена приблизительно одна семнадцатая часть этики, причем далеко не самая центральная. Иными словами, концепция непротивления злу насилием вовсе не является, вопреки распространенному мнению, альфы и омеги этического учения Л.Н.Толстого.
* * *
К чему же, по версии В.Ф.Булгакова, сводится концепция непротивления злу насилием у Л.Н.Толстого?
К тому, что в Царство Божье можно войти, «только любя братьев и будучи в мире с ними»[7]. Христос, по мнению, Л.Н.Толстого, дает людям пять заповедей мира, исполнение которых открывает доступ в Царство Бога — уже на земле.
Заповеди представляют собой пересказанные собственными словами Л.Н. Толстого места из Евангелия от Матфея.
«Первая заповедь говорит: будь в мире со всеми, не позволяй себе считать другого человека ничтожным или безумным (Мф V,22). Если нарушен мир, то все силы употребляй на то, чтобы восстановить его. Служение Богу есть уничтожение вражды ( Мф V, 23–24). Мирись при малейшем раздоре, чтобы не потерять истинной жизни. Идеал состоит в том, чтобы не иметь зла ни на кого, не вызывать недоброжелательства ни в ком, любить всех; заповедь же, указывающая степень, ниже которой вполне возможно не спускаться в достижении этого идеала, в том, чтобы не оскорблять людей словом. В этой заповеди сказано все»[8].
Собственно говоря, этим абзацем можно было бы и закончить изложение учения Л.Н.Толстого о ненасилии, заимствованное у Христа, но пересказанное весьма вольно.
Однако далее В.Ф.Булгаков добавляет, что Христос «предвидит соблазны мира, нарушающие мир между людьми», и дает еще четыре заповеди, неисполнение которых приведет к неисполнению первой и главной. Эти четыре заповеди направлены против «соблазна половых отношений», из-за которого возникает столько конфликтов; против клятв и обетов, нарушение которых тоже порождает ссоры и столкновения; против мести, которая называется «человеческим правосудием» и против различения народов, которое ведет к вражде племен и государств.
Рассмотрим эти четыре заповеди, подкрепляющие первую, более подробно.
Во-первых, к раздору, вражде и насилию ведут «половые отношения». Поэтому необходимо убить в себе половое влечение. «Несмотри на красоту плотскую как на потеху, вперед избегай этого соблазна (Мф. V, 28–30); бери муж одну жену, и жена одного мужа, и не покидайте друг друга ни под каким предлогом (Мф. V 32). Идеал — полное целомудрие даже в мыслях; заповедь, указывающая степень достижения, ниже которой вполне возможно не спускаться — чистота брачной жизни, воздержание от блуда»[9].
На первый взгляд, изложено не без противоречий. Сомнительно, чтобы счастливый брак мог существовать без интимной жизни, а эта последняя, в свою очередь, возникала без «соблазна плотской красоты». Но, если вдуматься в последнее предложение, то можно выстроить некоторую иерархию ценностей. Последователь Толстого не должен смотреть на красоту плотскую как на потеху, то есть ему следует избегать не только любования красотой посторонних существ противоположного пола, но и наслаждения произведениями искусства, если только они изображают красивых людей. (Сегодня бы Л.Н. Толстой наверняка запретил бы также и большую часть рекламы).
Для тех, кто не может сдерживать в себе половое влечение, разрешается брак. Но идеалом было бы полное отсутствие вожделения даже в мыслях: возможно, оно и возникает инстинктивно, но мощным усилием ума его следует подавлять.
Вообще говоря, Толстой предусматривает для каждой из четырех заповедей необходимый минимум их исполнения и высокий идеал, к которому надо стремиться. В данном случае необходимый минимум — проявление сексуальности только в браке, воздержание от внебрачных половых связей. Идеал — полное освобождение от сексуальных влечений.
Во-вторых, к раздору и насилию ведут клятвы, то есть принятие на себя каких-то обязательств — как перед частными лицами, так и перед государством. Логика рассуждений тут такова: христианин — это раб Божий; он во всякий момент стремится слышать внутри себя глас Господен и делать то, чего этот глас от него требует; это будет невозможно, если христианин уже дал людям клятву всегда поступать каким-то определенным образом. Поэтому нельзя давать ни воинскую присягу, ни клятву в суде, ни какие-то иные обязательства. Давая их, ты открываешь возможность применить насилие по отношению к тебе. Заставляя присягать других, ты получаешь оправдание для применения насилия по отношению к ним. Всякая клятва дается только ради оправдания насилия в будущем.
«Другой соблазн — это клятвы, вводящие людей в грех. Знай вперед, что это зло, и не давай никаких обетов (Мф. V, 34–37). Не присягай никогда никому ни в чем. Всякая присяга вымогается от людей для зла. Ведь если учение Христа в том, чтобы исполнять всегда волю Бога, то как же человек может клясться, что он будет исполнять волю человека? Воля Бога может не совпасть с волею человека. Идеал — не заботиться о будущем, жить настоящим часом; заповедь, указывающая степень достижения, ниже которой вполне возможно не спускаться — не клясться, вперед не обещать ничего людям.»[10]
В политике такая позиция означает полный анархизм. (Это послужило одной из причин отлучения Л.Н.Толстого от Русской Православной Церкви, всегда призывавшей отдать кесарю кесарево, т. е. исполнить обязанности перед государством). Но ведь и в сфере бизнеса человек тоже должен давать обязательства, заключая договор при приеме на работу — даже если он поступает на самую низшую должность. («Должность» происходит от слова «долг»!) А что говорить о руководителе, который не дает никаких обещаний ни вышестоящим, ни подчиненным, ни акционерам, ни банкам, ни государству — никому!
Как видим, заповедь «Не клянись!» сразу же определяет круг занятий человека. Он не может ни состоять на государственной службе, ни занимать ответственные должности на производстве, ни работать по договору. Собственно, остается только крестьянский труд — и не в общине, которая тоже потребует обязательств, а в роли безответственного вольного художника плуга, каковым выступал Л.Н.Толстой.
В идеале человек должен жить, абсолютно не задумываясь о завтрашнем дне — подобно птицам Божьим, которые не сеют, не пашут, но Господь их питает. Но нижний необходимый и возможный предел исполнения заповеди — не давать никаких обещаний в жизни.
В-третьих, толстовец ни при каких условиях не должен обращаться в суд — ни в какой человеческий суд, официальный или неофициальный. Ведь суд — это всего лишь цивилизованная форма мести. Раньше, когда судов не было, каждый мстил по своему усмотрению. Затем установились правовые обычаи, возникли писаные своды законов. Но суть дела не изменилась: это — та же месть, только в дозированной форме, мера которой установлена людьми. А христианин должен верить, что за все грехи, за все зло воздаст Бог. Поэтому он не должен мстить: с его стороны было бы проявлением гордыни брать на себя роль Господа. Надо терпеть обиды — и надеяться, что ты будешь отомщен.
«Третий соблазн — это месть, называющаяся человеческим правосудием; не мсти и не отговаривайся тем, что тебя обидят — неси обиды, а не делай зла за зло (Мф. V, 38–42). Идеал — никогда ни для какой цели не употреблять насилия; заповедь, указывающая степень, ниже которой вполне возможно не спускаться, — не платить злом за зло, терпеть обиды»