истина в истории проходит три этапа — вначале представляется безумным утверждением и покушением на основы, затем становится общепринятым мнением, тривиальностью и, наконец, начинает восприниматься как предрассудок, который необходимо преодолеть.
В современной России, как представляется, наступил период стабильности. Благодаря массированному воздействию средств массовой информации в первое десятилетие после 1991 года были усвоены если не сами «общечеловеческие», т. е. западные ценности, то, по крайней мере, формулировки, их выражающие. Как предполагается, сегодня любой выпускник средней школы, успешно освоивший программу курса обществознания, сможет ответить на вопрос о том, что такое демократия, права человека, правовое государство, гражданское общество и толерантность.
К числу таких представлений, которые еще двадцать лет тому назад считались идеологически чуждыми и классово враждебными, а ныне стали самоочевидными, принадлежит и представление о философии ненасилия.
Да, представление о «философии ненасилия» — точно так же, как и представление о «естественных правах человека» — пришло к нам с Запада в 1991 году. Вернее, впрочем, было бы сказать — вернулось к нам с Запада, потому что до начала двадцатых годов девятнадцатого века, когда ведущие профессора-гуманитарии были высланы из страны, в российских университетах прекрасно знали, что такое «философия ненасилия», что такое «толерантность», что такое «естественные права человека». После 1917 года все эти понятия постарались предать забвению. Вместо толерантности пропагандировалась непримиримость к буржуазной идеологии, боевитость и наступательность на идеологическом фронте. Вместо философии ненасилия — вначале диктатура пролетариата, направленная на создание Всемирной Республики Советов, а затем — готовность социалистического лагеря к отпору проискам империалистических держав всеми имеющимися средствами, включая ракетно-ядерные вооружения.
Лишь после 1991 года, когда Россия перестала пролагать свой особый путь в мире и решила стать действительным, а не номинальным членом мирового сообщества, она оказалась перед необходимостью осваивать те базовые представления, в соответствии с которыми строит свою жизнь это мировое сообщество — нет, отнюдь не только лишь «элитный клуб» ведущих западных держав, но и все без исключения страны, являющиеся членами Организации Объединенных Наций.
Именно после этого поворота в новейшей российской истории, произошедшего в 1991 году, в учебных программах школ и вузов появились и «права человека», и «толерантность». По всей видимости, приходит время и для появления в этих программах «философии ненасилия».
Проблема заключается в том, что на Западе представления о «правах человека», «толерантности», «философии ненасилия» уже давно стали самоочевидностями, о которых мы говорили в начале лекции. Их изучали на школьной скамье уже три поколения, родившиеся и выросшие после второй мировой войны, в условиях демократии. Этим поколениям кажется, что демократия была всегда: они «не упомнят» недемократических времен, идеологического диктата, цензуры, запрещенных книг по философии и религии и тому подобного. Этим поколениям не требуется специального «введения в права человека», «введения в толерантность», «введения в философию ненасилия», потому что они уже введены в эти предметы еще в средней школе, в детстве.
Совсем иное положение дел — в сегодняшней России. Если брать западные школьные и вузовские программы, бездумно переписывать их слово в слово и, сменив заголовок, выдавать за современные российские, инновационные и отвечающие требованиям реформ, ничего не получится. Не получится потому, что ни один человек не может усвоить без соответствующей подготовки те представления, которые до сих пор не были укоренены в его культуре, не воспринимались им, что называется, «с молоком матери», от родителей, из сказок, из детских книг и телепередач, а также из разговоров взрослых. Заимствованные из иной культуры представления не привьются на почве национального менталитета — они так и останутся «информацией для запоминания», которая никогда не будет применяться в жизни.
Между тем, заимствованные представления о «философии ненасилия» сегодня продолжают оставаться именно такими «сведениями», «информацией», которую школьник или студент должен выучить, сдать и тотчас же забыть. Это происходит потому, что, во-первых, сведения о представителях «философии ненасилия» являются разрозненными, не связанными между собой существенной внутренней связью. В результате остается только заучить, что мыслитель Х сказал то-то, мыслитель У изрек то-то, а мыслитель Z заявил то-то. Во-вторых, даже если мы и продемонстрируем внутреннюю связь идей этих мыслителей, российскому читателю или слушателю еще отнюдь не будет ясно, какое отношение все их философские учения будут иметь к сегодняшней российской ситуации. Как связаны идеи индийского принца, жившего двадцать шесть веков тому назад, с проблемами современного россиянина? Какой интерес для него могут представлять мысли баптистского проповедника, который убеждал негритянок не уступать белым места в автобусе? Мышление человека, сформировавшегося около телевизора, характеризуется практическим отсутствием абстрактного мышления и, в частности, неумением самостоятельно проводить аналогии.
Наконец, в-третьих, еще недостаточно будет связать в некое целое отдельные учения, доказав, что существует некоторая «философия ненасилия» как особое философское течение, и, далее, доказать, что она пыталась решать проблемы, аналогичные тем, которые существуют в современной России. Надо еще выяснить, пригодны ли для России те решения, которые предлагались представителями «философии ненасилия». Надо представить себе, к каким результатам привело бы усвоение этих идей. Надо посмотреть, к какому результату привела их реализация на родине тех, кто эти идеи развивал и пропагандировал, а уже затем оценивать, пригодятся ли они в России. Это, собственно, и называется — жить своим умом: не изобретать велосипеда, но и не подражать некритически никому; не обезьянничать, а воспринимать все ценное из чужого опыта и учиться на чужих ошибках.
Если мы сегодня откроем справочную литературу или обратимся к ресурсам Интернета, то без труда сможем составить список представителей «философии ненасилия». В этом списке упоминаются имена Сиддхартхи Гаутамы (623–544 до н. э.), вошедшем во всемирную историю как Будда; Иисуса Христа; Льва Николаевича. Толстого (1828–1910), Мохандаса Карамчанда Ганди (1869–1948), которому народ присвоил титул «махатма», т. е. «великая душа», как бы произведя, тем самым, в святые, а также Мартина Лютера Кинга (1929–1968), баптистского проповедника из США, отстаивавшего гражданские права негров.
Эти имена входят в любой вариант списка представителей «философии ненасилия». Остальные имена встречаются в одних вариантах и не встречаются в других: Лаоцзы; Г.Д.Торо, А.Швейцер. Это происходит потому, что различные специалисты имеют разные мнения по поводу того, относить того или иного мыслителя к представителям «философии ненасилия», или не относить. Мы, в свою очередь, добавили бы к уже названным выше именам имя Артура Шопенгауэра, с чем, конечно же, будут согласны далеко не все. Однако мы постараемся обосновать такое расширение списка.
Любой эрудит, заучивший наизусть заимствованный из западной литературы перечень представителей «философии ненасилия», наверняка окажется в затруднении, если спросить его, кто представляет философию ненасилия сегодня — в России и в мире. Здесь, возможно, потребуется целый клуб таких знатоков, которые ценой запредельного напряжения всех своих интеллектуальных способностей сможет вспомнить хотя бы имена правозащитников, которые сегодня как раз и отличаются организацией ненасильственных акций во всем мире.
Итак, подведем итоги сказанному. Представление о «философии ненасилия» сегодня заимствуется в России из западной литературы. А эта западная литература уже давно страдает фактографией, доксографией и прочими болезнями пытающейся впасть в позитивизм истории философии. Говоря проще, там уже давно описывают учения мыслителей строго порознь, в деталях и частностях, но при этом, не выделяя главного и второстепенного, существенного и несущественного. Позитивисты наложили запрет на такие понятия. Они же запретили говорить о сущности учения, о системной связи его частей, а уж тем более запретили прослеживать аналогии, домысливать отсутствующие (неопубликованные) части учений, связывать то, что не связал сам автор.
Вывод таков: тот, кто попытается почерпнуть из западных источников (включая переводные материалы из Интернета) представление о том, что представляет собой «философия ненасилия», получит список имен, более или менее развернутые биографии, описывающие факты, перечни произведений и, быть может, словарь из нескольких понятий «философии ненасилия». На этом все современные представления о «философии ненасилия» и заканчиваются. Едва ли кто-то сможет дать теоретическое описание этого идейного течения в целом, выделить его общие черты, не ограничиваясь указанием на представителей, а также продемонстрировать, как связаны учения между собой, как одни приверженцы ненасилия повлияли на других.
Правда, в самое недавнее время был сделан один из первых шагов к созданию целостного представления о «философии ненасилия»: вышла в свет книга, где западные представления об этом течении сопоставляются с восточными[1]. Однако и в прекрасно написанном учебнике К.К.Жоля не прослеживается «филиации идей» ненасилия, то есть их взаимовлияния, взаимопорождения и исторического развития, а список имен представителей этого идейного течения достаточно произволен. (В оправдание автора стоит сказать, что уже само решение сопоставить идеи М.К.Ганди с идеями европейских философов и даже дать — за него и вместо него — возможные ответы и возражения этим философам представляет собой весьма смелый ход, равно как и обсуждение концепций западной философии в книге об индуизме).